В Лопатине Маркс увидел задатки большого ученого. Политически Герман был еще незрел. Ошибочность взглядов молодого русского Маркс отметил в первой же их беседе, когда Лопатин, рассказывая о Польше, обрисовал положение, создавшееся в ней, с тем же пренебрежением колонизатора к аборигенам, как это сделал бы англичанин, говоря о делах в Ирландии. Желая подготовить в лице Лопатина теоретически сильного русского революционера, Маркс вовлекал его в широкое русло политической деятельности. Скоро Лопатин стал членом Генерального совета Интернационала.
Дружба маленькой Элеоноры и Лопатина радовала Маркса и его жену. Молодой русский отличался редкой искренностью, скромностью и вдумчивостью.
Тусси была великим знатоком животных. Она любила их так же нежно, как старшая дочь Маркса Женнихен цветы, а другая дочь, Лаура, поэзию.
Поэтому почти все разговоры Лопатина с Тусси велись о ее любимцах.
- Виски талантлив. Этого не отрицает и Мавр, который постоянно берет его с собой на прогулку, - рассказывала девочка Лопатину. - Я не могу сказать этого о Дикки, хотя он обладает великолепным музыкальным чутьем, Собаки, как и люди, бывают умны либо глупы, жизнерадостны или меланхоличны, - продолжала Тусси со всей серьезностью. - Когда Виски переест, - а Ленхен к нему весьма расположена, не то что к кошке Томми, которая снова принесла шесть котят, - и ему нехорошо, я вынуждена ставить ему грелку. Не удивляйтесь, я пользуюсь бутылкой с горячей водой. Пес от этого горд, он польщен и лежит, задрав лапы кверху, много часов подряд, несмотря на то что вода давно остыла и ему очень неудобно. Ему, видите ли, нравится лечиться. Не хотите ли поиграть в мяч с Виски или Самбо? Они великолепно отбивают и подают его, подбрасывая длинной мордой.
Как будто понимая, о чем говорит его хозяйка, Виски подкатил к ногам молодого русского небольшой черный мяч.
- У вас и люди и животные все какие-то особенные, - пошутил Герман.
- Знаете ли, что я делаю, когда ухожу с Виски далеко-далеко, в поля за Хэмпстедскими холмами? - сказала как-то Тусси Лопатину, когда они уселись на маленькой скамеечке у оранжереи.
- Я буду вам очень признателен за доверие.
- Играю сама с собой в перевоплощения. Это замечательно интересно. Я превращаюсь в пилигрима и брожу по Китаю, проникаю к далай-ламе. О нем никто толком ничего не знает, и я могу сочинять что угодно. А племя людоедов ньям-ньям! Его необходимо скорее очеловечить. Знаете ли вы, как красиво озеро Чад в Африке? Там, конечно, есть крокодилы. Не следует говорить о них дурно, когда лезешь в воду, - есть такая поговорка у негров.
- Вы, видно, очень увлекаетесь географией, - заметил Лопатин.
- Нет. Больше литературой. Я люблю изображать Титанию. На свете нет лучшего писателя, нежели Шекспир. Были ли вы в Стратфорде-на-Эвоне, где он родился? Там есть чудодейственный колодец. Надо шепнуть над ним три своих сокровенных желания, и они сбудутся. - Элеонора умолкла, по ненадолго. - Жаль, что и колодец - только сказка… - Она вздохнула, затем продолжала оживленно: - Недавно я читала о великой трагической актрисе Сарре Сидонс и пошла посмотреть на ее портрет в Тэт-Галери. Она не очень красива. Когда я стану совсем взрослой, то буду обязательно играть на сцене ее роли. В детстве мне правилось перевоплощаться в Джен Грей, и как это было с нею, умирать на плахе. Я бывала Робин Гудом и Спартаком. Не смейтесь надо мной, пожалуйста. Я ведь доверила вам свою тайну. Даже Мавр ее не знает.
- Что вы, Элеонора! То, что вы рассказываете, так неожиданно и так увлекательно. Вы кудесница, мечтательница. Все мы грезим наяву, и это очень хорошо. Мечта мне кажется началом всех великих деяний. Это она погнала Магеллана на поиски сказочно прекрасной Индии, привела шлифовальщика алмазов Спинозу к философским открытиям, даже Мартина Лютера вдохновила на борьбу с папским произволом.
- Мама считает Лютера одним из лучших знатоков немецкого языка.
- Может быть, я его не читал. Но вот о мечтателях скажу, что ими были Коперник, Марат, Гегель, и уж конечно, великим мечтателем является ваш отец. Он ведь, насколько я знаю, также и поэт.
- Мэмхен бережно хранит все его стихи, но но любит их показывать. А Мавр всегда смеется над своей лирой. Но никто не умеет выдумывать столь замечательных фантастических приключений и историй, как он. Можете мне поверить, он поразительный сказочник! - заявила Элеонора.
Необыкновенная девочка, какой была младшая дочь Маркса, глубоко заинтересовала Лопатина. Они проводили много времени вместе. Нередко Тусси расспрашивала русского о его родине. Далекой своеобразной страной интересовались, впрочем, все без исключения в семье Маркса.
- Верно ли, что народ ваш необычайно покорен и терпелив? - спросила Лопатина как-то за ужином госпожа Маркс.
- Это привито ему долгим пребыванием в рабстве, но время и просвещение изменят характер наших простолюдинов.
- Вероятно, день, когда невольники получили свободу, был подобен землетрясению? - спросила Тусси.
- О нет, совсем наоборот. Я был еще юношей и случайно оказался в Москве проездом. Никогда не забыть мне того, что я видел.
- Хотелось бы послушать, как все это было воспринято народом. Это произошло третьего марта тысяча восемьсот шестьдесят первого года? - сказал Маркс.
- Да, и, помню, совпало это событие с шалой русской масленицей.
- С чем, с чем? - переспросили Ленхен и Женни.
Лопатину пришлось объяснить, что это за праздник.
- Было раннее утро, - рассказывал он, - ночные сторожа все еще прохаживались с колотушками, а последние кутилы, сонные и отяжелевшие от плотной еды, вина и цыганских песен, возвращались по домам на тройках и парных выездах. Вдруг услышали мы колокольный звон. С папертей оглашали манифест царя. Я видел, как угрюмо, настороженно слушали его люди в рваных шубенках и кафтанах. Мяли в темных, натруженных руках шапки. Бабы тихо плакали. Это были крепостные, которым даровалась свобода. Только и разговору было у них: "Что-то с нами будет теперь?" Л в московских особняках за глухими заборами, где свои дворня, конюшня, псарня, вчерашние рабовладельцы опасались бунтов. Все понимали, что крестьяне ограблены. Только одна надежда была у помещиков на полицию.
- И что же, были восстания в тот день? - спросила Женнихен.
- Нет. Подавленные, будто с похорон, возвращались дворовые в свои каморки и людские. "Какая и кому в том выгода, что нас освободили? - раздумывали крестьяне. - Земля как была барская, так и осталась".
- Сколько рабов было в это время в вашей стране? - поинтересовалась Женни.
- Двадцать миллионов, да из них не менее миллиона престарелых и больных. Их ждали голод, нищенство и смерть. Желая оградиться и в дальнейшем от крестьянских беспорядков, кой-кто из предприимчивых помещиков решил создать филантропическую организацию по сбору средств для таких немощных.
- Сперва все отобрать, потом собирать крохи для ограбленных, - старая история, - сказала Женнихен.
- Конечно.
- Продолжайте вага рассказ, - попросил Маркс.
- Все людные места в Москве были в те дни пусты, глухи, даже темны. Бог весть куда подевались все извозчики, лихачи и "ваньки", обыкновенно стоящие тут чуть не у каждого дома, а то снующие по улицам во всех направлениях; только изредка на главных улицах - Тверской да на Кузнецком мосту попадались кареты, проезжавшие очень быстро, с явной поспешностью; а пешеходов было так мало на улицах и площадях, что просто глазам не верилось.
- Вот как? Странно, - заметила Женни.
- Еще можно было бы и не очень удивиться, что центр города был в ту пору совсем нелюден: на этих улицах и всегда не особенно много встречается простого, черного народа, а притом и торговля здешняя, преимущественно предметами не общего употребления, помещается в больших магазинах и прекращается по вечерам нередко довольно рано. Но поразительны были вдруг охватившие со всех сторон тишина, глушь, пустота и темнота на окраинах и около базаров, в тех именно мостах, где сосредоточивается самая разнообразная мелочная торговля, разбросавшаяся напоказ простому люду по неказистым так называемым "заведениям", в балаганах и дрянных лавчонках, а то и просто на подвижных ларях. Там обычно до позднего вечера толпится очень много народу. Но установившиеся в этот день на улицах и площадях московских поистине странные тишь и глушь поразили меня до такой степени, что одно время даже как-то жутко стало. И это в тот самый день, когда объявлен манифест об освобождении всего народа от крепостной неволи! Право, народное возмущение, как бы ни было оно бурно, не произвело бы на меня такого впечатления. Да где же этот освобожденный народ? По какой же это причине спрятался он весь в свои темные норы - спрятался и притаился там, как будто и нет его вовсе?.. Ну как же это: ни одного-таки взрыва восторга! Даже ни малейшего проявления не только радости, но и просто веселого настроения! Как будто бы великое дело уничтожения крепостного права вовсе и но касается этого народа, как будто бы нынче и не ему, этому народу, объявляли, что воля ему дана, освобождение.
- Русский народ проницателен, - сказал Маркс, внимательно слушавший взволнованную речь Лопатина. - Немало страданий и схваток ждет его еще на пути к действительной свободе.
Дружба Маркса и его семьи с Лопатиным непрерывно крепла. Тем больше поражены были все в Модена-вилла, когда узнали о его внезапном исчезновении из Лондона. В это время более трети перевода "Капитала" было уже им закончено. Надеясь скоро вернуться в Англию, Герман Лопатин отложил на время работу переводчика и уехал в Россию осуществить свой отважный замысел освобождения Чернышевского.