Но о войне он рассказывал, рассказывал о том, как немцы с песнями ехали на восточный фронт.
"Ieder Schuss ein Russ" (каждым выстрелом одного русского) - было написано на вагонах.
Они убили миллионы русских, но потом сами сдались американцам, англичанам, итальянцам и французам. Теперь жалуются, что распалась империя Франца-Иосифа, в которой они господствовали…
…В это время года в "Лесном отеле" было мало гостей. Пара старых глуховатых пенсионеров, молодая мать с шаловливой дочкой и пан Вальтер из Пльзеня, который приехал сюда на неделю. Ян с ними не знакомился, у него не было времени. Он или писал, или ходил с Таней по лесу…
Однажды в полдень к отелю подъехала большая машина и из нее вышел невысокий человек в дорожном плаще и кожаном шлеме. Шофер помог ему развязать шлем и снять плащ. Приезжий оказался пышущим здоровьем стариком, с короткой седой бородкой и гладким лбом. К нему тотчас подошел пан Вальтер, учтиво поприветствовал пана "генерального", и они вместе вошли в ресторан.
- Доктор Прейс… - буркнул пенсионер на ухо своей жене так, что было слышно повсюду.
Официанты забегали, пришел владелец отеля, низко поклонился и спросил, что гостям угодно.
Он получил краткий ответ:
- Обычный обед, у меня нет времени.
Официанты разбежались, а шеф прошмыгнул в кухню, чтобы за всем присмотреть лично.
Пан Вальтер потирал руки. "Генеральный" был в хорошем настроении.
- Во второй половине дня мне нужно быть в Мюнхене. Мы договоримся, будьте спокойны, пан коллега!
Пан Вальтер вовсе не беспокоился. Он что-то сказал про Гинденбурга.
- Гинденбург - это вооружение Германии, - авторитетно произнес "генеральный". Оба чему-то засмеялись.
Они быстро поели. Пан Вальтер хотел заказать вино, но старик, разрумянившийся еще больше, замахал руками:
- Упаси господи, лишние расходы… Минеральную!
И он заговорил о каком-то стальном тресте. Пан Вальтер был восхищен. Генеральный директор Живностенского банка очаровал его открывающимися перспективами.
- Затем я поеду на неделю в Италию. Посмотрю, насколько кстати оказались доллары для Муссолини… Уже давно пора было Америке заняться им.
- Америка великодушна. И нам бы… - Но тут собеседник заговорщически взял его за руку. Это означало, что о внутренних делах нельзя говорить так громко…
Ян не мог не слышать этого разговора. Он сидел один за соседним столом и ждал Таню. Она кормила в комнате Еника и приходила всегда после того, как он, наевшись, засыпал.
"Генеральный" расплатился за обед.
- Возьмите себе крону на чай и позовите шофера, - приказал он официанту.
- Вы довольны, пан генеральный директор? - спросил подошедший владелец отеля.
- Да, прощайте.
Пан Вальтер проводил гостя к машине. Автомобиль, подняв клубы пыли, исчез. Через пять минут он остановился у пограничного шлагбаума.
Пана генерального директора не интересовало горное ущелье, по которому часто в чешские земли вторгались вооруженные орды врагов. Он не помнил, что здесь на вершинах гор ходские чехи зажигали костры, чтобы дать знать в Домажлице о приближающейся опасности. У него были иные заботы: он готовился сообщить немецким коллегам о желании чехословацких банков и стальных компаний протянуть руку германским банкам, помочь им воскресить могущество Германии, с тем чтобы она помогла Европе отодвинуть Азию на положенное ей место.
"Лучше всего цитировать англичан, - размышлял пан генеральный директор, - например Болдуина: "Защитный вал западноевропейской цивилизации должен быть прочным, чтобы выдержать разрушительные атаки с востока…" Как только по-немецки будет "защитный вал"? А… Шутцвал… Шутцвал…"
Пограничники проштамповали дипломатический паспорт пана генерального директора. Ему даже не пришлось выходить из машины. Да и таможенного досмотра не было, таможенники только честь отдали.
В тот вечер директор объединения заводов "Шкода" Вальтер писал длинное письмо в центральную контору в Праге.
А Ян писал о славянских мотивах в творчестве Ярослава Врхлицкого.
12
В мрачном малом актовом зале Каролинума Ян Мартину, которому было уже почти тридцать два года, получал диплом доктора философии. Он сдал экзамен на степень доктора, написал и представил свою дипломную работу. Ректор, декан и профессор сидели в своих сборчатых одеяниях на небольшом возвышении у стола, на котором лежал красный плюшевый футляр. Седой педель в берете, синем плаще и с факультетским жезлом в правой руке стоял как солдат на часах.
Профессор, вручавший диплом, представил обоим высокопоставленным персонам virum clarissimum Иоанна Мартину из Ольшан, который, написав дипломную работу и успешно подвергнувшись установленным испытаниям, обращался с просьбой о присвоении ему звания доктор философии. Ректор и декан прослушали речь профессора, произнесенную на латинском языке, затем декан с равнодушной улыбкой на губах произнес предписанные фразы, предложив профессору осуществить церемонию вручения диплома.
- Promotor rite constitutus… - произнес профессор, взял со стола плюшевый футляр, подал его Яну и предложил ему произнести клятву над факультетским жезлом и подтвердить ее рукопожатием.
- Клянусь, - сказал новый доктор.
И принялся произносить положенные слова благодарности.
На церемонию вручения диплома была приглашена Таня, удивленная, почему все это происходит с ее Яном; была здесь и мать Яна, трепещущая от гордости и волнения; отец, высокий и слегка сутулый, покусывал кончики усов. Из Дечина приехала пани Магдалена, постаревшая, но все еще стройная. Пришли сослуживцы отца и соседи из Ольшан. Какие-то знакомые родителей, неизвестные Яну. Мирек просил его извинить: у него в это время была операция. Пани Магдалена принесла Тане букет белой сирени.
Ян благодарил главу государства, старинный Карлов университет и его профессоров, а также покойного преподавателя гимназии Кубата, погибшего из-за своих антивоенных убеждений в начале войны.
В эту минуту ректор поднял голову и, прищурившись, посмотрел на губы Яна, произносившие непривычные для такой церемонии слова об империализме, политика которого прервала не только учебу, но и жизненный путь стольких учеников Карлова университета и его, Яна, путь запутала и затруднила. Ян поблагодарил также отсутствующего русского друга комиссара Окулова за дружбу и помощь в трудную минуту…
Брови декана при этих словах поползли наверх, на лоб, к самым корням волос. Он что-то сказал ректору. Среди слушателей послышался шепот.
Однако в этот момент Ян уже благодарил мать и отца за бесконечную заботу, жену, которая, покинув свой дом, приехала к нему на родину и мужественно разделяет с ним его радости и печали…
Обряд был закончен. Ректор, декан и профессор пожали руку Яну Мартину и во главе с педелем вышли, сутулясь, из широких дверей, украшенных облупившимися инкрустациями.
В сумрачном зале, по окнам которого стекали струйки дождя, начались объятия и рукопожатия, но поздравления больше относились к родителям, чем к новому доктору. Мать плакала.
Торжество по случаю вручения диплома состоялось дома, на Ольшанах, и было скромным. Фонды матери были исчерпаны. Единственным гостем была пани Магдалена. Она была весела и рассказывала о всевозможных вещах, умалчивая лишь о своем муже. Только один раз она сказала:
- Дела у пана Рюммлера идут хорошо. Он начал оказывать услуги Живностенскому банку. Позавчера он был немец, вчера чех, а завтра снова будет немцем. Ему это не помешает, даже наоборот. Дечин по-прежнему немецкий город, пожалуй, даже больше немецкий, чем раньше.
Потом она принялась говорить о Локарно, где недавно правители Европы договорились о мире на многие поколения вперед, что, по ее мнению, всегда означало близкую войну.
- Еник, ты снова будешь маршировать на восток… а пан Рюммлер снова будет хорошо зарабатывать.
Магдалена была до непристойности весела.
Уезжая вечером, она пожелала всей семье спокойствия и счастья.
- Такое положение долго продолжаться не может. А вы, молодежь, - сказала она, - будьте внимательнее… От нас, старых, уже мало что зависит.
Эти слова матери не понравились.
- Почему? - спросила она, проводив Магдалену. - А нас что, на свалку?
Если бы в тот вечер Еничек не болтал так мило с бабушкой, то от всей ее утренней радости не осталось бы и следа… Как же здесь будешь спокойной!