К кому еще нужно зайти? Он не знал. Ему не хотелось искать бывших однокашников. Все уже стали большими господами. Мать рассказала ему об этом с горькой усмешкой. Ярда Цейнек - доктор медицины. Он женился на дочери крупного помещика из Либуше, и венчал их сам пан аббат. Олдржих Змек стал доверенным лицом Англобанка. А вот отличник, племянник главного интенданта Рерих, который утверждал, что будет военным врачом, служит всего лишь ассистентом где-то в Пршибраме, а Яначек… О Яначеке мать ничего не знала. Калиба сейчас директор деревообрабатывающей фирмы, женился на Вальде, своей старой любви.
- Они остались верны друг другу, - с укоризной сказала мать.
Ян понял. Маша и он не остались верны друг другу! Он спросил:
- А что с Машей?
Мать покраснела.
- Маша? - задумчиво спросила она. - Профессор Совак ее оставил. Теперь она преподает в лицее во Франции. Она - доктор философии и чего-то пишет.
- Откуда ты это знаешь?
- Кто-то мне об этом сказал, я уж не помню кто.
До позднего вечера просиживали Ян и Таня с родителями. Ян-старший покуривал и слушал рассказы сына. Свою историю Яну пришлось рассказывать не один раз. Они сидели у керосиновой лампы в кухне, где старики привыкли проводить время в военные годы, когда не было угля. Яну хотелось почитать, но уйти от стариков он не мог. Он купил себе много новых книг, но углубиться в них мог только поздно вечером, когда все засыпали.
В эти часы мать любила говорить о политике.
- До войны мы считались "позолоченными" нищими, но теперь у нас отобрали и позолоту. Отца наверняка скоро выгонят с работы. Многие лезут на те места, которых добились старики. Мы не верили, когда к концу войны пошли слухи, будто Австрия распадется. Тогда, в октябре, мы болели, оба лежали в постели с гриппом. И вдруг в полдень прибегает Комаркова и говорит: "Дорогая пани, нужно вывесить бело-красный флаг. У нас республика!" Отец сказал ей: "Так повесьте этот флаг!" И больше ничего не говорил. Я не знала, то ли он радуется, то ли сердится. Вот и пришла свобода! Президент теперь есть, а что толку?!
Так роптала мать. В тишине долгих вечеров неустанно слышался ее жалобный голос. На коленях у нее вертелся Еник, внук русского безземельного крестьянина, работавшего где-то в Сибири кочегаром на паровозе.
Она гладила ребенка, восхищалась его глазками, лобиком, ручками и ножками, целовала их и спрашивала малыша, как когда-то спрашивала Яна:
- Еничек, ты мой? Скажи, что ты мой.
Еник очаровательно улыбался.
- Скучно, - говорила Таня, когда они оставались с Яном одни, и это русское слово, трудно переводимое на другие языки, означало не только скуку, но и тяжкую печаль, и бог знает что еще, но более всего тоску по чему-то, что уже прошло и никогда не вернется.
В серых буднях тянулось время, а порой казалось, что оно вообще остановилось.
- Почему Таня не рассказывает о своей молодости? - спрашивала мать.
- Вы бы не поняли, - уже по-чешски отвечала Таня.
Так жил недели и месяцы во вновь найденном доме Ян Мартину.
Так он дождался рождества.
Приготовления к празднику напомнили Яну о детстве. Суеты и неразберихи было больше чем достаточно. Тане пришлось научиться печь местные сладости. Пан Комарек принес елку, которую сначала спрятали в саду, чтобы Еничек ее не увидел. Когда Еничек засыпал, начинали вырезать игрушки из цветной бумаги и разбирали стеклянные украшения, которым удалось пережить войну. Мать, как всегда, утверждала, что, наверное, скоро умрет, потому что кулич в духовке съехал набок, и плакала, вспоминая о том, как во время войны у них с отцом была совсем маленькая елка с тремя свечками: одна - для отца, другая - для нее, матери, а третья - для Яна, о судьбе которого они тогда ничего не знали.
Утром в сочельник в гостиной уже стояла наряженная елка, и отец с Яном укрепляли свечи, чтобы вечером их можно было быстро зажечь. Во второй половине дня отец с матерью ходили на кладбище. За ухой на плите в это время следила Таня, а Ян играл с Еником.
Родители вернулись с кладбища раскрасневшиеся от мороза. Мать принялась бегать от стола к плите и от плиты к столу, держа в левой руке зажженную лампу. Она светила на куски поджаривающегося карпа. Это она делала каждый год в сочельник, и отец всегда опасался, что может возникнуть пожар. Таня поставила на стол хегеровский фарфор ("Такой есть еще только у дочери кралупского старосты!" - говорила мать), а потом обе женщины переоделись. Таня нарядила и Еника. Дедушка Ян Войтех зажег свечки на елке и позвонил стеклянным звонком.
Бабушка взяла внука на руки и пронесла его в гостиную. На стульях лежали подарки. Они были не богатыми, но все были рады и целовались, желая друг другу веселых праздников.
Поскольку число членов семьи было нечетным, Еничеку пришлось сидеть на коленях у Тани, чтобы обмануть судьбу, которая якобы из нечетного числа всегда отбирает одного человека.
Уха была густая. Жареный карп отдавал золотистым цветом, отец Яна снова закурил сигару.
- Ты бы мог написать рождественские стихи, - сказала мать Яну и с подавленным видом добавила, глядя на Таню: - Да, Ян был поэтом!
Это слово "был" отражало всю материнскую боль. Был, прежде чем ушел на эту войну, которая ожесточила его! Был, прежде чем исчез в России. Был, прежде чем своевольно, без родительского согласия и благословения, женился на Тане, сидящей здесь за столом, милой и хорошенькой, но все же чужой. Разве может эта иностранка понимать поэзию рождества, если у них там больше празднуют пасху, да и то теперь, наверное, не отмечают? Почему она не ходит в русскую церковь на Староместской площади, где молебен служит русский епископ и где всегда полно русских, которые молятся за свою страну и за возвращение царя? Царя убили, убили праздники, убили бога, все убили. А Яну, судя по всему, там нравилось…
Все это было в коротком слове, сказанном матерью.
- Стихи с молодостью проходят, - сказал отец.
- Но Ян пишет… - начала было Таня.
- Уже не для нас, - прошептала мать, но тут же улыбнулась и заговорила о другом.
Еничека уложили спать поздно. Таня заварила чай по-русски, а потом они до полуночи играли в войну, как это делалось в рождество с незапамятных времен. Родителям Яна казалось, что все беды от изменений, пусть даже в мелочах. Рождающие изменения от изменений и гибнут! "Так будет и в России, Еник!" - думали родители.
Когда ложились спать, Таня сказала Яну:
- Мать несчастна, мне жаль ее!
9
Болезнь началась неожиданно. Ночью мать почувствовала боли в животе. Она позвала Таню, попросив ее сделать теплую грелку. Боли, однако, становились все сильнее. Мать побледнела. Ян побежал к пани Комарковой и попросил ее сходить за доктором.
- Что с тобой, мама? - спрашивал он, вернувшись. - Что болит?
- Не расспрашивай! Доктора не зовите!
Но доктор пришел. Он осмотрел больную, вид у него был спокойный.
- Это возрастное. Делайте теплые компрессы. Не исключено, что у вашей матери будут кровотечения. Они прекратятся сами…
Врач ушел. У матери поднялась температура, потом у нее началось кровотечение, как и предсказывал врач.
Она впустила к себе только Таню. Но даже ей она не сказала, что у нее болит.
- Мама, что сказал доктор?
- Ничего, ничего, Танечка… - И мать заливалась краской стыда за свою болезнь, за старинный ночной колпак с кружевами и за распущенные волосы. Тане пришлось причесать ее.
Мать переживала еще и оттого, что не может встать и приготовить еду.
- Что у вас будет на обед?
- Я еще об этом не думала.
- Об этом надо думать! Отец к трем часам вернется с работы.
Таня бегала от материной постели в кухню и обратно к матери.
- Только пусть сюда не входит Ян, - повторяла мать, - он не должен видеть этот ужас… Это конец жизни… Я противна тебе, Танечка? - спрашивала она.
Таня застенчиво ее поцеловала. Лоб матери был покрыт холодным потом.
- У меня тоже есть мать, - сказала Таня.
Пани Мартину погладила Таню по руке:
- Только не брезгуй мной!
Отец пришел во второй половине дня и побежал к больной. Она застонала:
- Почему ты не снял пальто? Надень тапки, а то грязи сюда натаскаешь.
- У тебя высокая температура?
- Наверное, нет, мне уже лучше.
Снова ждали доктора. Он долго грел руки над камином, говорил о ледяной погоде, спрашивал отца о здоровье, но о больной даже не спросил. Потом взял саквояж и постучал в двери спальни. Доктор пробыл у больной долго. Вышел он оттуда с улыбкой.
- Немного бурный период, - сказал он. - Когда опять начнется кровотечение, делайте холодные компрессы.
Отец хотел спросить, когда пройдет температура, но сказал нечто совершенно иное:
- Женщины всегда страдают.
- Это их удел, - сказал доктор и принялся натягивать шубу. - Я зайду к вам завтра.
- Я могу позвать доктора Восмика, - сказал после его ухода Ян.
- Нет, нет, - выкрикнул отец, - боже упаси! Это мог бы неправильно понять наш доктор, да и мать к нему привыкла.
Температура к вечеру спала, и мать захотела есть, но есть не стала.
Утром она была веселой и сама причесалась. Таня ее умыла.
- Извини, прости, Танечка, - шептала при этом мать, словно совершая грех.
Уже неделю ходил доктор, неделю по утрам спадала температура, но к вечеру снова поднималась. И кровотечение было еще раз. Мать все время трепетала как увядший лист. Ее глаза то зажигались огнем, то угасали.