Верига приблизился, задыхаясь от гнева.
- Не знаешь ты, что хлоп не имеет права в Речи Посполитой владеть землями? Ты еще, собачий сын, бездельник, не знаешь, что занимать земли может только пан?
- Тут вам не королевщина! - закричали хуторяне. - Здесь места вольные!
- Тихо! То все панское, - кивнул ротмистр на хутор. - Пан стражник коронный, Лащ Самуил, от самого его милости пана круля получил привилей на эти угодья с хлопами!
- Но ведь это казацкая степь!
- Ты что, голодранец, будешь пана Лаща учить?
К нему подошел Мусий с косой.
- Слушай, вельможный пане, убирайся отсюда скорее, а то начнем бить.
Оскорбленный ротмистр фыркнул, как кот на горячее молоко, и схватился за саблю.
- Быдло! Ты сейчас узнаешь, как с родовитым шляхтичем разговаривать. Всыпать ему!
- Ну так молись, пане, больше тебе не увидеть света! - Мусий отступил на шаг назад, чтобы сподручней было орудовать косой.
Верига схватил его за локоть.
- Погоди, Мусий, ведь то ж пан стражник их послал...
Гайдуки, выскочив из воды, кинулись к своей одежде: там лежали мушкеты, но Ярина на коне преградила им путь. За ней подоспели косари и вязальщицы. Увидев обмелевший пруд и затихшую мельницу, они с бранью двинулись на голых гайдуков и загнали их обратно в воду.
Разве для того бежали они на край крещеной земли, ушли с насиженного гнезда, чтобы снова - пану дай, старосте дай и еще десять ртов разных прихлебателей потчуй, пропади они пропадом! Пусть же забудут сюда дорогу, кровососы, хоть бы сам король их сюда прислал. И Гордий первый выстрелил из мушкета; гайдук с разбитой головой хлопнулся в воду.
Остап выхватил саблю и хотел броситься на гайдуков, но Кривонос остановил его одним суровым взглядом.
- У тебя не коса в руках, а сабля казацкая! Уважай, Остап, рыцарский обычай! А хочешь биться - так ротмистр при оружии.
Остап взглянул на перепуганного ротмистра, со свистом разрезал воздух клинком и вложил его в ножны. Ротмистр, все еще фыркая, наскакивал на Веригу, осыпая его бранью.
Ярина изменилась в лице: она и мысли такой не допускала, чтобы кто-нибудь осмелился оскорбить отца и чтобы отец не зарубил обидчика. Слезы выступили у нее на глазах.
- Тату, это же позор какой! - Она соскочила с коня, подняла с земли мушкет и прицелилась в ротмистра. - Пане, проси прощения, не то застрелю!
- Казацкая кровь у тебя, дивчина, - сказал Кривонос, отводя рукой мушкет. - Мы с паном на саблях померяемся. Ну, пане ляше, держи ответ и за себя и за выродка Лаща.
Ротмистр, только что испуганно съежившийся под дулом мушкета, снова напыжился, откинул голову и взмахнул саблей. Кривонос отступил на шаг, и на клинках засверкали красные отблески солнца, которое уже опускалось над степью.
Ярина так и застыла с поднятым в руках мушкетом, затаила дыхание, и только большие глаза ее сверкали, как клинки, провожая каждое их движение. Женщины вокруг нее ахали и в страхе закрывали лица руками.
Кривонос отбивал удары как бы шутя и с каждым выпадом теснил противника к воде. Когда ротмистр ступил уже в вязкую грязь, Кривонос вдруг наклонился, сверкнул зубами и мгновенно пронзил грудь ротмистра.
- Иди к дьяволу, чертов сын, и жди там своего пана Лаща!
Ротмистр уронил саблю и плюхнулся навзничь в воду.
Остап не отрывал глаз от девушки, у которой при каждом ударе Кривоноса светлел взгляд. Зависть к атаману душила казака, и он, сам того не замечая, нервно кусал губы. Вдруг на коня вскочил гайдук, который раньше незамеченным вышел из воды, и с места взял в карьер.
Первым опомнился Остап. Он хищно вытянулся над гривой коня и ветром полетел вдогонку. Гайдук скакал, слившись в одно с конем, и только изредка поворачивал голову, перепуганными глазами измеряя расстояние до казака. Остап выхватил саблю и крикнул:
- Не уйдешь, аспид! Выбирай, блюдолиз: жизнь или рыцарская смерть?
Гайдук наотмашь взмахнул клинком и с озверевшим лицом приподнялся в седле. Кони затанцевали под ними, сабли взвились, как языки пламени.
Ярину словно волной подняло при виде поединка, она встрепенулась и вопросительно посмотрела на Кривоноса. Атаман осокой вытирал свою саблю и веселыми глазами следил за боем. У Ярины, казалось, перестало биться сердце. Остап, как лоза, изгибался в седле, под ним вьюном вертелся конь, его сабля молнией сверкала в руке. А гайдук бил, как молотом по наковальне. Над степью тонко звенела сталь, а на землю золотым песком сыпались искры.
- Будет тебе забавляться, Остап! - крикнул Кривонос, кинув свой клинок в ножны.
Конь казака, будто услышав команду атамана, быстро обскакал гайдука слева; Остап играючи перебросил саблю в другую руку, и не успел гайдук глазом моргнуть, как на его голову опустился горячий клинок. Тело закачалось, потом склонилось набок и тяжелой тушей сползло в траву.
К пруду уже сбежались все, кто был на хуторе. От крови и закатных лучей солнца вода в пруду стала красной, а лица у людей были бледные и перепуганные: они только сейчас пришли в себя и тяжело задумались над тем, что сгоряча сотворили. Это ведь были не простые хлопы, а панские гайдуки. За убитого хлопа пан разве что сорок гривен заплатит, а посполитый или казак за вину и жизнью своей не откупится. Казака за самую малую провинность панские прислужники такими муками казнят - с ними и басурмане не сравняются. Старшие дети посматривали на всех тревожными глазами, меньшие беззаботно играли на куче рыбы, а женщины, как испуганные овцы, сбившись в кучу, причитали:
- На погибель свою мы с ними повстречались!
- Тише, бабы, перестаньте! - прикрикнули на них мужики. - Геть отсюда!
- Лучше бы за хутором их...
- Все одно - что в лоб, что по лбу, а уходить снова придется.
Женщины отозвались стоном:
- Куда? Опять в Дикое поле? Еще ближе к татарам?
- Да оно, верно, лучше бы на Московию двинуться, - сказал Гордий. - Там люди одного с нами закона; и Гуня так сделал, и Остряница туда убежал, а когда-нибудь и все так сделают.
- Нет, видно, уж вовек нам не вызволиться из панского ярма, - печально покачал головой Гаврило. - Да неужто же не видит и не слышит московский царь, как гибнут здесь православные?
- Да, если бы мы под Москвой ходили, тогда не страшно было бы ни пана-ляха, ни татарина.
- Куда бежать? - сказал Мусий. - От Кракова до Чакова - везде беда одинакова.
Женщины заголосили:
- Да будет ли еще где так родить жито?
- Посеяли жито, а уродились паны, - качал головой Мусий, тупо рассматривая свой растоптанный брыль. Волосы его торчали, как щетина, и делали его похожим на сухой репей.
При мысли о том, что и здесь на их земли уже зарится какой-то там Лащ, хуторянами снова овладело возмущение: и так все земли на Украине захватили паны Потоцкие, Вишневецкие, Конецпольские, Тышкевичи и Кисели, да еще и сюда протягивают лапы! Теперь они скажут: наша земля, плати, хлоп... Но не быть тому! Пусть теперь у ветра спрашивает стражник коронный, куда девались его слуги.
Тревожил их только реестровый казак с борзыми. У пруда его не было, верно, с поля пошел себе дальше и не знает, что здесь произошло. Разве что слыхал, как Ярина говорила о гайдуках. Но он хотя и реестровый, а все ж таки казак, значит, и у него паны-ляхи в печенке сидят. Надо думать, ничего не скажет, а тогда и концы в воду, успокаивали себя хуторяне.
Парубки тем временем ловили на лугу коней. Сын Гаврила Семен и сын Мусия Кондрат, поймавшие самых лучших, сияли от счастья. Видно было, что им полюбились эти кони и они не собираются расставаться с неожиданной добычей.
И их отцы тоже подступали к коням и хлопали по крутым шеям с таким видом, словно удачно купили их на ярмарке. Кони были гладкие, тонконогие, с сухими мордами, шерсть на них блестела, как жирные пятна на воде.
Хлопцы, не успевшие или не сумевшие поймать коней, стали заявлять на них свои права, начали хвататься за поводья. Верига тоже не мог оторвать глаз от коней, но все же, видать почувствовав стыд за своих соседей, затеявших ссору в такое время, строго сказал:
- Что вы хватаете коней, отдайте их казакам!
- Мы тоже бились! - выкрикнул сын Гаврила Семен.
- И я... - добавил Кондрат. - Разве что силой отнимете!
Всех примирил Максим Кривонос, который до сих пор только наблюдал за их спором, пожевывая губами усы. Он положил свои руки обоим парубкам на плечи и сказал:
- Добрые из вас будут казаки! И кони вам нужны добрые. Ротмистр - мой, а тот гайдучище - Остапов; значит, и кони наши. Берите их и казакуйте, да так, чтобы люди радовались и надеялись на вас как на своих заступников.
- А вы возьмете нас с собой? - спросил один из хлопцев.
- Паны только о том и думают, - продолжал Кривонос, - как бы нас огнем и мечом покорить. А мы, что ж, будем ждать, пока снова Потоцкие и Вишневецкие нашими головами все шляхи утыкают? И так уж нашего брата казака без счета замучено.
- А посполитых? - сказал Гаврило. - Разве головы посполитых не торчат на кольях?
Максим Кривонос смешался, даже чубом встряхнул.
- Твоя правда: нечего ждать добра от панов ни нам, ни вам... Но еще придет и наш черед карать!
- Война? - сверкнул глазами Кондрат. - Никуда я утекать не буду!
- Верно, парубче! Не бежать надо, а думать, как вызволить Украину из-под пана-ляха.
- А правда, что тогда Украина и к Московщине могла бы пристать?
- А вот я слышал, лучше, говорят, к турку! - с деланной серьезностью сказал Кривонос.
К толпе подошли и женщины, которые все еще печально покачивали головами. Услыхав о турках, все сразу закрестились, замахали руками.