Из соседней комнаты вышла опрятная молодица в муравском чепце на голове и со связкой ключей за поясом.
- Бог помочь, Гафийка! - поклонился ей Кривонос. - Принимай казаков с Луга.
Ключница виновато улыбнулась, что не сразу узнала гостей, и с низким поклоном пригласила их сесть.
- Нам это горе и память отшибло. Вы ж, пане Максим, знали Андрейку - такой славный хлопчик, а тот басурман Чаплинский, чтоб ему света солнца не видать, так измордовал ребенка, что он уже на ладан дышит.
- За что?
- Хлопчик весь в отца пошел. Как увидел, что эти злодеи творят, нас, челядь, в погреба заперли, а сами тащат что попало, хуже татар-ордынцев. Андрейка вскипел да прямо в глаза зятю Чаплинского и говорит: "Паны - на всех одни штаны, вот нате хоть мои!" Ну, того словно блоха укусила: как начал стегать, как начал... Уж и шептуха шептала, живокость прикладывала - опух ребенок, и ничего не помогает. - Гафийка рукавом вытерла слезу и показала на сволок. - Вот, видите, вчера треснул - быть уж покойнику в доме.
- Казачья кость крепкая, - сказал Остап. - Нашего пана атамана трижды собирались хоронить, а вот, как видишь, и до сих пор жив.
- Ласточка сегодня залетела в комнату - это уже по его душеньку. Ты позвал, Юрась? - спросила она мальчика, который вбежал на порог. Мальчик молча кивнул головой.
Остап все еще рассматривал светлицу. На Сечи даже у кошевого не было такого набора оружия, какое было развешано здесь по ковру над диваном: мушкеты, польские карабелии, кривые турецкие и черкесские сабли в серебряной оправе с насечкой, черкесские кривые кинжалы в серебряных ножнах, лук со стрелами, тяжелые самопалы и пистоли с арабскими узорами на вороненой стали.
Заскрипели половицы. В светлицу, тяжело ступая, усталым шагом вошел хозяин. Увидев гостей, он удивленно поднял брови, радостная улыбка пробежала по полным губам и исчезла, как тень, а высокий лоб его вдруг нахмурился.
Он с укором сказал:
- Если тебе, Максим, своей головы не жаль, так товарища поберег бы: нарядились, как на свадьбу!
- Отгадал, батько Богдан, челом тебе! - ответил Кривонос и обнял сотника. Они трижды поцеловались накрест... - Биться казаку или жениться - все одно надо с миром проститься. Думали и тебя просить, да не в тот четверг приехали.
- Горе - как змея подколодная: не знаешь, когда укусит.
- По мне, так лучше змее голову отрубить, чтобы на нее и не оглядываться.
- На бесчинство найдется управа. - Сотник присел к столу, покрытому белой скатертью, и хлопнул в ладони. - Подайте огня! А ты, Гафийка, иди к хлопцу.
Когда девушка поставила на стол тройник и сумерки отступили в углы светлицы, Кривонос внимательно посмотрел на Хмельницкого.
Нежданное горе не согнуло его крепкой фигуры - разве что широкие плечи немного опустились. Продолговатое смуглое лицо было чисто выбрито, а черные, на лоб начесанные и высоко подстриженные волосы на круглой голове еще блестели, как вороново крыло. Такими же были и тонкие усы под прямым носом. Они лежали двумя серпами над упрямым ртом с резко очерченными губами. В больших серых глазах светилась мысль, озарявшая все лицо. Хмельницкий был в белой рубахе с узеньким воротом, завязанным зеленым шнурком, в широких шароварах и в запыленных юфтовых сапогах, на которых заметны были следы от стремян. "Вот он, тот, по ком тоскует Украина", - подумал Кривонос.
- Старши́на и все товариство войска Запорожского Низового [Товари́ство сечевое – население Сечи Запорожской, связанное законами и обычаями товарищества и дисциплины] приветствуют тебя, пан сотник! - Кривонос учтиво поклонился, а вслед за ним поклонился и Остап.
- Спасибо братьям и приятелям, что не забыли старого Хмеля, - и сотник отдал низкий поклон. - В добром ли здравии паны молодцы?
- Слава богу, и здоровья, и силы хватает, а вот воли не стало.
- Татары под самым носом бесчинствуют, - в тон атаману сказал Остап и тоже нахмурился. - А мы только смотрим из плавней, как они ясырь умыкают.
Хмельницкий вопросительно посмотрел на казака, словно впервые заметил его.
- Сын старого Бужинского?
- Он самый.
- По повадке чую. Добрый казак вырос. А чего же вы смотрите татарам в зубы?
- А того, что свои бережем.
- Насовали нам комиссаров, что и чихнуть запорожец не может, чтобы не крикнул пан: "Не позвалям!" Не Сечь, а чисто тебе панский двор. - Кривонос раздраженно махнул рукой и уже с укором спросил: - Долго ли будем еще терпеть, Богдан?
Хмельницкий нервно забарабанил пальцами по столу, видно, думая о чем-то своем.
Но от последних слов встрепенулся.
- Значит, и браты сечевики что-то задумали? - и после паузы тяжело вздохнул. - Рада бы душа в рай, Максим, да грехи не пускают.
- На ком грехи, а на мужике - батоги. Пусть бы только паны, а то и казаки туда же: только выбьется в люди, а уж нос воротит и от нашей веры и от нашего языка. Уже он пан! Уже он лях!
- Не в ляхах дело, Максим. Магнаты всему виною.
- А кто тебе сказал, что хлопы, хотя бы и польские? Как говорит Гайчура, повстанец он, в Лебединском лесу сидит: "Все хлопы одной масти, а стервы - магнаты да уроджоные". И это верно.
- Да и казакам не легче, сам знаешь.
- Видел, как казаков заставляют борзых на поводке водить и топить печи панам полковникам. Дожила Украина: негде голову приклонить. А мы радуемся, что королю послушны. - Он с укоризной взглянул на Хмельницкого. Но тот снова углубился в свои думы. Максим повысил голос: - Нет, не для того у казака сабля на боку висит, чтобы панам-ляхам сладко спалось. Пришел на Украину непрошенный - уйдешь неоплаканный.
Хмельницкий очнулся от своих мыслей.
- Был бы у Речи Посполитой король как король - не ездили б на нем магнаты, может быть, все иначе повелось бы.
- Ко всем чертям короля! - разозлился вдруг Кривонос. - "Король"! Об Украине надо печалиться, а не о короле! Казак пана не знал вовеки, а сейчас их развелось у нас, как мух в Петров пост. Казак - неси сторожевую службу, ремесленник - плати пошлины, селянин - отрабатывай барщину, а они будут пановать да чужую славу наживать. - И после паузы Максим добавил: - Да еще над нами озорничать.
- И наш пан кошевой говорил, - вставил Остап, снова краснея: - "Сидит черт и скулит, что никак панам не угодит".
Хмельницкий сощурил глаза и хитро спросил:
- А что, если бы король задумал вырваться из-под власти магнатов?
- Кто же поступится своей выгодой? Так в узде и будет ходить.
- Верно! В Польше каждый лядащий шляхтич мнит себя королем.
- И норовит затоптать казака в грязь.
- Но есть и такие, которые понимают, что Речь Посполитая не может обойтись без запорожских казаков, понимают, что ими она сильна, вот и решили сменить гнев на ласку.
- От панской ласки, Богдан, лишились мы последних штанов и запаски [Запаска – род женской юбки].
- На Масловом Ставе мы положили на лед все казацкие клейноды, наше знамя и булаву. Кое-кто был даже за то, чтобы поднять восстание, лишь бы вернуть назад клейноды [Клейноды – знаки отличия, атрибуты власти].
Кривонос засопел и стал пощипывать свои усы, а Хмельницкий, улыбнувшись одними глазами, продолжал:
- Ну, а что ты скажешь, если я тебе покажу сейчас это знамя?
Он открыл ларец, стоявший на столе, и развернул перед запорожцами малиновое знамя с белым крестом.
У Кривоноса удивленно поднялись брови, а глаза так и засверкали. Да, это было то самое знамя, под которым он не однажды бился и против турок, и против татар, да и против шляхты. Дрался за волю, за веру православную, за казацкие старинные права. От волнения у него даже рука задрожала и потянулась к желтой бахроме. Скоро будет десять лет, как магнаты вырвали из рук казацких это знамя, и за что же? За то, что казаки спасли Польшу под Хотином, всю славу отдав им; за то, что ежедневно спасают польские земли от татар... Кривонос вспомнил, как Николай Потоцкий, тогда еще польный гетман, поносил казацкую старши́ну на Масловом Ставе, и его густые брови снова сошлись на переносице. Он пожал плечами.
- Не понимаю, Богдан...
- А когда я скажу, что канцлер коронный прислал еще и булаву, - и он положил руку на ларец, - а мне вот эту саблю от короля?.. Еще и с такими словами: чтобы казаки за свои права и вольности крепко стояли, чтобы не отдавали их шляхте на попрание, а если паны польские или разные дозорцы с теми привилеями не посчитаются, то есть у вас, мол, мушкет и сабля на боку. Ими, дескать, можете защитить свои ущемленные права и вольности.
- А потом на кол! - вставил Кривонос, зло улыбаясь. - Это что же. - упросили, что ли, вельможных? Правда ли, что ты с Барабашом и Караимовичем ездил на поклон к королю?
Хмельницкий, уловив в вопросе Кривоноса насмешливые нотки, вдруг нахмурился, по лицу его пробежала тень, и голос его как бы надломился. Он хлопнул крышкой ларца и стал ходить по комнате.
- Не я хотел видеть короля, а он меня. Король надумал по своему усмотрению начать войну с турками.
При упоминании о турках Кривонос даже привстал и засверкал глазами. Остап, прислушивавшийся к их разговору, тоже вскочил, словно нужно было уже выступать в поход. Хмельницкий следил за ними из-под прищуренных ресниц.
- Король желает, чтобы казаки вышли в Черное море турка попугать.
- А он что, не знает разве, что польские комиссары все наши челны сожгли после ординации? - возмутился Кривонос.
- Есть такие слухи, что есаул Караимович еще в прошлом году получил деньги на челны.
- И ты до сих пор молчал? - Кривонос даже толкнул Хмельницкого в плечо. - Знаешь ведь, что сечевикам и в плавни не на чем плыть.