Казак съежился, беспомощно обвел взглядом корчму, где уже пили водку за двумя столами, и потянул корзину с уловом к себе.
- Оставь хоть одну щучку, у меня ведь дети!
- У него дети! Умрут, что ли, твои дети, коль не поедят щуки. Я аренду плачу пану старосте за реку, а ты мне хочешь платить пескарями. Лазаря поет, а сам, наверное, припрятал целый воз. Небось еще и утку какую-нибудь подстрелил?
- У меня и ружья не было.
- Ты, бездельник, и дубиной попадешь. Домна! - Он заглянул в комнату. - Присмотри за прилавком, я выйду.
В дверях, зевая, появилась шинкарка. Она была сухая и высокая, в пестрой кофте и широкой юбке. В ушах у нее болтались крупные кольца серег. Карими, почти черными глазами она обвела корчму: за одним столом пили водку из глиняных кружек и закусывали луком три крестьянина, а рядом с ними стоял в рваном кафтане мальчик с восковым лицом, он голодными глазами заглядывал мужикам в рот. За другим столом сидели два казака чигиринского полка. Один, повернувшись спиной к шинкарке, цедил в кружки горилку из рукава. С шинкарки моментально слетел сон, она вытянула шею в одну, в другую сторону и закричала на всю корчму:
- Иона, они свою горилку пьют!
Казаки притаились. Жадность шинкаря была известна всему полку. Чапа не гнушался и коня увести ночью и человека зарезать. Откуда он брал деньги на то, чтобы тянуться в посессоры [Посессор - арендатор], о том никто не знал, и потому его боялись еще больше. Казаки начали собираться.
- Ты что выдумала? Еще скажешь, что мы сами ее гнали? Твою пьем, хозяйка!
Лицо Домны вспыхнуло, глаза засверкали.
- Чтоб из вас пиявки кровь выпили, чтоб у вас глаза повылазили, руки и ноги отсохли, если я не видела, как ты цедил из бутылки горилку! Иона, где ты ходишь, беги к пану возному, пусть он их в колодки забьет!
Иона возвратился с маленькой рыбешкой в руке и с охапкой сена. За ним по пятам шел казак и сердито бубнил:
- А сено зачем тащишь?
Глаза Ионы покраснели еще больше.
- А у тебя, видно, свои стога завелись, ворюга!
- Иона! - закричала Домна. - Вытряхни из них горилку!
Обе руки Ионы были заняты, а казаки уже направились к двери. Тогда Домна сама выскочила из-за стойки и ухватила казака за штанину.
- А это что у тебя, бродяга?
Казак замахал на нее шапкой.
- Да ну тебя, мерзкая баба, еще безродным оставишь!
Она возвратилась к столам.
- А ты куда это, босяк, руку протягиваешь? - И шинкарка вытолкала за дверь худенького оборванного мальчика, жадно глядевшего на огрызки хлеба, оставленные казаками на столе.
- Черти нищие! - Домна снова зашла за прилавок и облокотилась на стойку. - Они будут свою горилку пить, а ты, дурак, плати за откуп. Как мельницы, всякие там перевозы и покосы - так пану Важинскому дают аренду, чтоб его болячка задушила. А ты богатей от гнилой речки и дорог, по которым никто не ездит! Иона, что ты смотришь на эту дохлую рыбу, как на червонцы? Пан Важинский, чтоб он подавился на первой ложке, и с крестин и с похорон наживается. Взял в аренду земли графа Сенявского, взял местечко Мошны с церковью - вот он и заработает, а ты будешь дулю иметь, если к нему в компанию не пристанешь.
Крестьяне переглянулись и еще ниже склонились над кружками.
Мальчик снова потихоньку подкрался к столу, за которым сидели крестьяне.
- Ты бы ей хоть дулю показал, Иосиф. Для свиней кусок бережет, а человек пусть подыхает!
Иоська с большими, наивными, как у младенца, глазами, стараясь улыбнуться, только болезненно поморщился.
- Дядя Семен, я уже здоров.
- Оно видно, теперь и мухи тебя не боятся.
- Может, есть работа?
- А что ж, приходи, приходи, Иоселе. Починишь старухе свитку. Отощал ты, брат, совсем. Возьми хоть хлеба.
Казак с корзиной, на дне которой осталось около десятка рыбок, покачал головой и направился к двери.
- Так ты и чарки не выпьешь? - насмешливо сказала Домна.
Казаку, должно быть, стало жаль себя: всю ночь ловил рыбу на Тясмине, продрог, и чарка была бы очень кстати. Он сердито почесал затылок, потом пошарил в одном кармане, в другом и безнадежно махнул рукой. Шинкарка улыбнулась.
- Зачем тебе деньги - я нацежу за оставшуюся рыбу!
- Нацедишь? Святая душа у тебя, Домна, да только нет на нее пекла. Ну, черт с ним, лей! Только оставь хоть одну рыбку для жены!
- Завтра поймаешь себе хоть две! - И Домна высыпала оставшуюся в корзине рыбу.
К корчме подъехали два всадника. Домна увидела их в окошко и принялась вытирать стол подолом юбки. На пороге появился Верига.
- Челом! - обратился он к присутствующим.
За ним стоял Гордий Недорезанный. Верига оглядел темную корчму и пожал плечами.
- До сих пор нет? Задержались наши запорожцы! - Они подсели к столу. - А я уже и с батюшкой договорился.
- Обвенчает?
- Требовал, чтобы было от пана разрешение. "Что ты, отче, говорю, моя дочь, благодарение богу, вольная казачка и нареченный - казак". Эй, Чапа, налей горилки!
Чапа вышел из боковушки и метнул на них недобрый взгляд. Здешние казаки шапку снимают перед ним, хлопы паном величают, а эти кричат, как на челядь.
- Домна, - сказал он сухо, - не слышишь разве, что эти голодранцы горилки просят?
Удивленный Верига вытаращил глаза.
- Да ты не видишь, бродяга, что с тобой казак говорит? Поворачивайся живее, а то, как выну саблю, ты у меня не так запоешь!
Чапа почему-то был зол на запорожцев, но сердить их боялся и с сулейкой в руках подошел к столу.
- Простите, панове казаки, уже и Чапе глаза изменяют. - А ты - вон отсюда, к печке. - Толкнул он Домну. - Тут не бабье дело. Панове, чую по повадке, должно, из Сечи?
- А тебе зачем знать?
- Должки кое-какие остались, кабы не удрал - может, уже на осине болтался бы.
- Будь человеком, ирод, так и вешать не станут. Не ты ли это попа подговариваешь, чтобы церковь на откуп отдал?
Чапа замялся, но Домна не заметила его замешательства и чуть не подпрыгнула за стойкой.
- Может, поп думает, что пан Важинский - чтоб у него глаза повылазили - больше даст. Как бы не так, дожидайся! А у нас это под боком.
- Я бы дал больше. Может, вы там намекнете пану отцу?
- Ты смотри, каков подлюга! - сказал ошарашенный Верига Гордию. - Чтоб еще я грех на душу брал. Да есть ли у тебя бог в сердце? Домну свою пожалей, а то останется вдовой, как рассержусь. Один раз уже тебя где-то отметили, успокойся на том, басурман!
Домна выскочила вперед и оттолкнула Чапу.
- Что вы его, дурака, слушаете? Он и на лошадях от себя доплачивает, а вот пан Важинский, чтоб ему шею свернуло, так тот умеет барышничать. Левухи у пана Сенявского заграбастал и еще два местечка держит. Ему перепадает и с оброка, и с осыпа, и с перевозов. А мой старый дурак на корчме думает разбогатеть. Я уж говорила: "Проси у пана Чаплинского аренду - может, сдаст хутор Суботов".
- С каких это пор подстароста Чаплинский хутором войскового писаря стал распоряжаться?
- А вы разве еще не слыхали? Так вы издалека едете! Пан подстароста сделал вчера наезд на хутор сотника Хмельницкого! О, там пан Чаплинский погрел себе руки: на хуторе было еще копен четыреста прошлогоднего хлеба, да пасека, да разное добро во дворе. Сотник ведь с достатком.
- Ты не врешь? - удивленный Верига даже встал.
- Да провались подо мной земля, сама видела, как пан Комаровский стегал на площади малого сотничонка.
- Какой Комаровский?
- Я же говорю, что вы издалека! Зять Чаплинского.
Чапа дергал Домну за рукав кофты, но она горела желанием рассказать новость и окрысилась на Чапу:
- Что ты меня дергаешь, все же об этом знают!
- Да от тебя же и знают, а пан подстароста подумает, что Чапа умышленно подстрекает казаков. Получишь тогда аренду!
- А где же Хмельницкий был? - спросил Верига. - Как он допустил?
- Лащевцев мы на хуторе проучили, - начал Гордий, но, почувствовав, как под столом его толкнул коленом товарищ, замолчал и стал старательно собирать крошки хлеба.
При этих словах Чапа навострил уши, глаза его загорелись, но он, словно бы между прочим, сказал:
- Можно себе представить, что у вас там наделали эти лащевцы. Пан стражник, слыхали мы, портит и дивчат и молодиц, кто ни попадется, а его разбойники всякое добро хватают.
- У нас люди злые, мы им...
Верига сердито перебил Гордия:
- Как пан Хмельницкий, спрашиваю, допустил, чтобы его так оскорбил Чаплинский? Да еще и кумом ему доводится!
- Так пан знает Хмельницкого? - сочувственно спросила Домна. - Может, вы пан Богун? Может, пан Кривонос?
- С чего бы им здесь быть? Они теперь с Запорожья и носа не кажут, - сказал Верига, подмигивая Гордию.
Чапа хитро сощурил один глаз и поковырял пальцем в густой бороде.
- А люди говорят...
- Что говорят? - остро посмотрел Верига.
- Что Максим Кривонос тут где-то мотается, а Богун поехал на Вишневетчину.
- А тебе что до этого?
- Спокойнее спится, когда они сидят за порогами.
- А ты разве уже пуганный?
Под окнами затопали кони. Домна выглянула за дверь, потом повернулась к Чапе и пожала плечами.
- Может, гости пана хорунжего? Пан Конецпольский умеет банкетовать - третий день уже едут и едут. Обрадовались, наверно, что старый пан помер.
Чапа зашел за стойку. В корчму вошли Кривонос с Остапом. За ними следовали оба джуры. Верига тревожно оглядел корчму: крестьяне, подвыпив, уже дремали. Домна проворными пальцами быстро чистила рыбу, а Чапа, цедивший горилку из бочки, не отрывал глаз от Кривоноса.