- Стану ждать новых сатир, - сказал Феофан. - И напрасно, князь, как бы со стыдом говоришь, что то да другое у Ювенала, Горация, Буало в свои стихи взял. Доброе да полезное как не брать? Разумный есть и человек и народ, который не стыдится перенимать доброе от других и чуждых. Безумен же и смеха достоин тот, кто от худого, да своего отстать не хочет, а чуждого и хорошего принять опасается.
- Не думал я так, преосвященный, - возразил Кантемир, - брал с оглядкой и взятое на русские нравы перелагал. Читателя о том извещал в примечаниях.
- Полно, полно, - сказал Феофан. - Я ж не упрекаю тебя. Пиши как нравится, все ладно будет. И помни о том, что я возгласил сочинителю сатир, еще не зная об имени твоем:
А я и ныне сущий твой любитель;
Но сие за верх твоей славы буди,
Что тебе злые ненавидят люди.
- Никогда не забуду, - ответил Кантемир. Глаза его были влажными.
Он уезжал. Что было ему терять?! Не удастся ли напечатать сатиры? Их стало пять - образовался сборник.
Чтобы издать книгу, нужно было получить разрешение. Вероятно, канцелярия Академии наук дать его не решилась бы. Нужна резолюция государыни…
А что? Вдруг советников не послушает и согласится?
Не писал он ей поздравительных стихотворений?
Зато помогал делом. А что он писал, можно объяснить.
Кантемир сочинил обращение к Анне Иоанновне - "Речь", которую постарался передать вместе с рукописью. Ничего не просит он для себя и о подготовленной своей книге не вспоминает. "Речь" должна объяснить - не пишет он похвальных стихов государыне вовсе не потому, что занят сатирами, осуждающими пороки, а оттого, что не чувствует в себе силы и способности прославлять Анну благонравну, под чьей властью, о чем известно ему, Россия радостно расцветает:
Все то, хоть скудоумен, и вижу и знаю,
Да ползать повадився - летать не дерзаю.
Поюся к твоим хвалам распростерт руку:
Помню Икара повесть, про дерзость и муку.
Он будто бы трижды принимался писать хвалы - и трижды с неба прилетал бог Аполлон, вырывал у него из рук бумагу, ломал перья, проливал чернила, требуя от него:
"…Покинь и впредь не дерзай в сие вступать смело,
Оставь мудрейшим себя, не твое то дело".
С богом искусства поэту не поспорить, пришлось бросить попытки писания панегириков…
"Молчу убо, - заканчивает Кантемир свою "Речь", - но молча сильно почитаю…"
Можно верить или не верить словам поэта, однако во всяком случае объяснение было дано.
Кантемир заставил Аполлона дурно отзываться о жанре панегирической поэзии, - что здесь поделаешь! Но этого ему показалось мало! Пусть сама императрица от него откажется:
Похлебства не любит та - правду ищет ясну;
Как же, не похлебствовав, составить песнь красну?
Согласный с Аполлоном, Кантемир предпочел нагромождению похвал творческое молчание… А отдельные строки "Речи" растолковал прозой:
"Обыкши я подло и низким штилем писать, не смею составлять панегирики, где высокий штиль употреблять надобно".
Не могу, не привык, не обучен… И добавлял:
"Подлинно, автор всегда писал простым и народным почти стилем, в чем, мне мнится, последовал он стихотворному правилу, которое велит, чтобы сатиры были просты".
Ни тогда, ни позже ответа на свое обращение к царице Кантемир не получил. И рукопись ему не вернули.
Но сатиры в сотнях и тысячах листов переписывались от руки во всех краях великой России.
2
Указ о назначении князя Антиоха Кантемира резидентом в Лондон, ко двору английского короля Георга II, был подготовлен кабинетом министров. Этот кабинет был новым учреждением. Верховный тайный совет государыня распустила и взамен определила состоять при своей особе трех вельмож - канцлера графа Гавриила Ивановича Головкина, вице-канцлера Андрея Ивановича Остермана и действительного тайного советника князя Алексея Михайловича Черкасского.
Члены кабинета не должны были руководить какими-то ведомствами. Их собрали для лучшего и порядочнейшего отправления дел, подлежащих собственному решению государыни Анны Иоанновны, для пользы, разумеется, отечества и верных подданных. Это были и вправду кабинетные министры, и распоряжалась ими не только сама хозяйка, но и обер-камергер ее двора герцог Курляндский Бирон. Однако если Головкин и Черкасский не получили в свое ведение целиком внутренних или военных дел, то иностранная политика как была, так и осталась в руках Остермана, и никакие указчики подступать к нему не пытались.
Дипломатические отношения между Россией и Англией складывались медленно и были непрочными. Англичане охотно пользовались выгодами торговли с далекой северной страной, а вступать с нею в политические переговоры у них желания не возникало - никаких преимуществ от сближения ожидать не приходилось. К тому же успехи России в войне со Швецией вызывали у Англии неприязнь. Сильный русский флот на Балтийском море мог нарушить равновесие европейских отношений, да, чего доброго, и создать угрозу для государства, расположенного на островах. Морские дороги бывают свободными, и движение по ним заметишь не сразу.
Все же Петр I постарался завязать дружбу с Англией и поручил русскому послу в Голландии Андрею Артамоновичу Матвееву в 1707 году исполнять посольские обязанности в Англии. Кроме наблюдения за текущей перепиской Матвеев должен был постараться заключить торговый договор с этой страной и привлечь английское правительство к посредничеству между Россией и Швецией - шла Великая Северная война.
Осторожный премьер-министр Англин Роберт Уолпол не пожелал связывать себя обязательствами. Он долго тянул переговоры, собирая сведения о незнакомой ему стране, следя за развитием военных действий и вычисляя потери шведов, покуда Матвеев не разочаровался в правителях с Даунинг-стрит и не уплыл в 1708 году на родину.
Очередная попытка возобновить в Лондоне политические беседы пришлась на миссию князя Бориса Ивановича Куракина - и также окончилась неудачей. Далее один за другим при английском дворе побывали фон-дер-Лита, барон Шак, Федор Веселовский, Михаил Бестужев, и на нем отношения Петербурга и Лондона прервались. Петр I остался недоволен появлением английской эскадры в Балтийском море и отозвал из Лондона представителя России.
Но как ни сердись, а жизнь требует своего. В 1724 году начались переговоры о возобновлении контактов с Лондоном, и царь Петр выставил два требования: в Петербург английский король должен прислать министра в ранге посольском и в грамоте именовать русского государя императорским титулом.
Переговоры затянулись на годы. В Лондоне требования Петра I признали чрезмерными и не торопились с ответом. Лишь 31 августа 1731 года король избрал своим резидентом в Петербурге Клаудия Рондо, приказав ему позаботиться, чтобы Россия в ответ паправила бы в Лондон представителя дипломатической службы с таким же званием.
Приходилось ускорить отъезд, и Кантемир занялся сборами, имея в виду, что брать с собой надо не только то, что понадобится во время долгого пути, но и все необходимое для устройства на новом месте. Ему помогала сестра Мария Дмитриевна, спокойно и споро принявшаяся за работу. Антиоху довелось только отбирать свои книги, рукописи, кафтаны, туалетные мелочи, и оттого он сумел несколько раз побывать в Иностранной коллегии, расспросить опытных помощников Остермана и почитать образцы тех бумаг, которые вскоре он будет отправлять из Лондона в Петербург.
Беседы с ним вели обер-секретарь коллегии Иван Юрьевич Юрьев - он был Кантемиру знаком потому, что бывал у них в доме при жизни отца, - и Яков Синявич, служивший ранее в русской миссии при английском дворе; теперь его обязанностью было составление известий для русских агентов за границей.
Кантемир расспросил о своих предшественниках, дипломатах в Лондоне, и то, что рассказали о них, не могло не встревожить. Оказывается, его обязанностью становился теперь поиск братьев Веселовских, двух резидентов, которых Петр I назначил к европейским дворам, а потом потребовал их возвращения в Россию, к чему они желания не имели.
Братья Веселовские - Авраам, Федор, Исаак Павловичи - происходили от еврейских крещеных родителей, отличались способностями, энергией и были замечены государем Петром Алексеевичем, который привлек их на дипломатическую службу. Исаак стал секретарем Коллегии иностранных дел и Петербурга не покидал. Федор в 1707 году был назначен секретарем посольства в Рим, в 1711-м переведен в Копенгаген, в 1712-м - в Гаагу, в 1716-м - в Лондон, где через год утвержден резидентом при королевском дворе.
Авраам, дьяк Посольского приказа, в 1709 году был направлен в Данию, в 1715-м переведен резидентом в Вену, где в 1717 году вел переговоры о высылке в Россию бежавшего за рубеж царского сына Алексея Петровича, а в апреле 1719 года получил предписание вернуться в Петербург с возможным поспешением. Сопоставив этот вызов с начавшимся следствием о побеге царевича, Авраам испугался, решил не возвращаться на родину и укрылся в Женеве. Петр I требовал от германского императора выдачи беглеца, но местопребывание Веселовского было тогда неизвестно.
Одновременно вызвали из Англии и Федора Веселовского. Полагая, что царь Петр хочет узнать у него адрес брата Авраама и предвидя дознание, пытки, мучительную казнь, Федор также отказался ехать и спрятался в Лондоне. В 1724 году Авраам пожелал принять английское подданство и обратился с просьбой о том к парламенту, но получил отказ.