Когда охотник, простившись, отправился в путь, Егор сказал:
- Мама, я провожу Кузю до пристани. Из конторы ежли придут меня спрашивать, ты не говори, что я с Кузей ушел. Нипочем не говори. А скажи: не посмел, мол, явиться без медной руды, опять на поиск пошел.
- Какое провожанье, Егорушка? Дома сколько времени не был, явился - не переночевал, и опять…
- Так надо, мама.
- Скоро ли хоть воротишься?
- Скоро. - Обнял, уронил слезу на седые волосы. Повторил: - На поиск, мол. Прощай.
Лошади, чуя звериный дух, храпели, дергали ушами, прытко катили телеги с клетками. А когда кто-нибудь из зверей подавал голос, лошади закидывались, били ногами по оглоблям и, наверное, разнесли бы весь обоз, если бы их не держали под уздцы.
Среди зверей была россомаха, - Егор впервые видел этого таинственного ночного хищника. Небольшая, в мохнатых штанах, с двуцветным мехом, россомаха всё просовывала собачью свою мордочку меж прутьев клетки и урчала, показывая острые зубы. Про крепость этих зубов рассказывали сказки: будто россомаха может перегрызть кость лосиной неги, которую и медведь не перегрызет. О прожорливости и злобности ее Егор тоже наслушался с детства. И очень удивился, когда Кузя вдруг просунул в клетку руку и погладил россомаху по выгнутой спине. Россомаха лизнула охотнику руку - она была ручная. Кузя взял ее щенком и выкормил соской.
Был еще медвежонок - самый неугомонный из пленников. Рысь - круглоголовая, с кисточками на концах ушей, с раздробленной капканом лапой. Черный волк - редкая диковинка. Лосенок, который горбился в своей клетке, открытой сверху. Два олешка. Бобры. Пара бурундуков.
При зверях, кроме Кузи, состояли старик Ипат и молодой парень, длиннорукий, с веснушчатым лицом, по имени Санко.
На пристань приехали затемно. Всю ночь шла установка и прикрепление клеток на барку - с тем, чтобы на восходе солнца двинуться в путь. Бородатый лоцман сердито говорил:
- Еще бы день проволочились, нипочем бы не повел барку. Добрые люди до Еремея Запрягальника сплав кончают, а мы - виданое ли дело - на Симеона Столпника только трогаемся. Сядем на мель - меня не виноватить.
Кузя отмалчивался. Работал он больше и проворнее всех, но лицо у него было убитое.
С первым лучом солнца барка отвалила от пристани. Егор смотрел на поля, покрытые туманной дымкой, прощался с родными местами надолго. "Не повидав царицу, и вернуться мне нельзя", - думал он.
Первые версты пути были самыми трудными. Чусовая присмирела, обмелела. Для большой барки проход стал узок. Приходилось изворачиваться между мелей и подводных камней. Лоцман вел судно с удивительным искусством. Он каждую минуту выглядывал что-то в рябящей воде Чусовой и непрерывно гонял работников - потесных, ворочающих тяжелое бревно взамен руля.
Около деревни Каменки барка всё-таки села на мель. Тут было много песчаных островов, барка то и дело шипела днищем по наносам, но лоцман, подергав потесь, протискивал ее через опасное место. Но вот и дерганье не помогло - барка остановилась.
Кузя, точно разбуженный остановкой, встал и решительно подошел к Егору.
- Вот что, Егорша, - охотник глядел мимо, в воду. - Я не могу, Егорша. Останусь. В этой вот сумке деньги на прокорм, бумаги. Санко грамотный, знает какие. Вези зверей царице, коли тебе надо. Лосенку осиновых веток давай поболе - дедушка ленится за ветками ходить.
- Что ты, Кузя! Очумел? Да мы без тебя не справимся.
- Не могу Лизу кинуть.
Сплавщики налегли на багры, в лад кричали: "О-ооой да о-оой!" Барка, отрываясь, оживала, начинала шевелиться. Кузя бросил на колени Егору кожаную сумку, сделал большой прыжок и оказался среди кустов на островке. В тот же миг резвое течение подхватило барку.
Глава пятая
ЦАРСКИЕ ЗВЕРИНЦЫ
Море было мелкое и хмурое. Тяжелые волны - вода пополам с песком - катились на берег.
Вот он, Петергоф, место охотничьих забав царицы. На двух уступах морского берега стоят дворцы, замысловатые сады и обширные зверинцы.
Сюда-то привез Егор уральских зверей после пятимесячного путешествия через всю Русь по рекам и озерам. "Ноев ковчег" к концу лета обогнал караваны с железом, и казенные, и демидовские. Егор и не гадал, что в одно лето доберется до столицы: обычно уральские караваны зимовали на реке Мсте, не доходя Боровицких порогов. Но барка со зверями шла без проволочек. Слова: "для царского зверинца" действовали, как заклинание, на воевод, на пристанских надзирателей, на бурмистров в деревнях и на капралов сторожевых застав. Уж очень бесхлопотно получал Егор лоцманов и бурлаков. В шлюзы его барку пускали вне очереди. У Боровицких порогов дали лошадей провезти клетки берегом вдоль опасного места.
И вот к исходу сентября Егор уже в Петергофе.
Перед конторой на улице Охотничьей слободы расставлены в ряд клетки с его зверями. А контора на замке: надо ждать обер-егеря - он примет пополнение зверинцев. Лось трется головой о плечи Егора так, что на ногах не устоять, и, как лошадь, сует мягкую, отвислую губу в ладони: нет ли хлеба с солью?
- Прощаешься, Вася? - говорит Егор и хлопает лося по горбатой спине: - Эх, Васька, Васька! Заказывай поклончик уральским ельникам да осинникам. Не видать тебе их больше.
У клетки с рысью стоял в раздумье петергофский человек - каптенармус Мохов, который командовал разгрузкой барки.
- Этого зря сюда привезли, - говорит Мохов. - И вот тех тоже. - Показал на волка и россомаху.
Санко обиделся за земляков.
- Чем плохи звери?
- Не говорю - плохи. А придется их назад в город отвозить. Для таких на Хамовой улице зверинец. А здесь только те содержатся, кои для парфорс-ягды нужны.
На заборчик на той стороне улицы взлетела со двора большая птица, сердито прокричала и стала распускать дивный хвост, Егор и Санко ахнули, залюбовались. Хвост был непомерно велик и красив, он раскрылся цветным опахалом: лазурные и зеленые круги, радужные глазки расцвели на широких перьях. Птица преважно поворачивала хвост, и яркие краски блестели на солнце.
- Ой, до чего баская птица! - выговорил Санко.
- Перышки-то! Как самоцветы горят! - подхватил Егор.
- "Птиса"… - передразнил каптенармус. - "Самосветы"… Приехали пермяки солены уши. Это павлин китайский. Что, не видывали?
Быстро оглянувшись, каптенармус переменил голос:
- А слышь, ребята, самоцветиков на продажу не захватили? Прошлого года ваши привозили яшму и мрамор на Алмазную мельницу, так у них добрые камни были. Перленштиккер Розен все купил. Коли есть, давайте мне, - я с Розеном лучше сторгуюсь, чем сами вы.
- Нету, - насупясь, отрезал Егор.
- Ты не буркай. Говори добром. Я вам сгожусь не раз. Переводчиком я тут и при отпуске звериных кормов нахожусь. Понял? Разговор с начальством через меня будет. Начальство здесь кругом из немцев.
- А сама царица здесь?
Мохов поглядел высокомерно на грубую, латаную и перепачканную одежду Егора и процедил сквозь зубы:
- Ее величество здесь пребывание имели по августа двадцать первое число.
- А еще будет?
- Никто того не знает. - И проворчал: "Сариса"… Туда же.
Обер-егерь Бем был высокий, тощий немец в мундире зеленого сукна. Он вышел из-за заборчика и остановился подразнить павлина. Птица верещала, пронзительно, по-сорочьи, бережно складывала и опять распускала чудное свое оперенье.
На Егора с Санком и дедом Ипатом обер-егерь не поглядел и ничего им не сказал. Обращался с вопросами к одному Мохову. Голос у Бема густой и рокочущий, будто камни в горле перекатывает.
Прошел мимо клеток раз и другой и остановился перед черным волком. Посвистел с довольным видом, сунул свой хлыст меж прутьями. Волк лязгнул челюстями.
- О! О! - сказал немец и велел оставить зверя в Петергофе. Остальных хищников назначил к отсылке в столицу. Лося - в здешний Олений зверинец, олешков - в Заячий зверинец.
В конторе написали бумагу о приемке зверей, а денег не дали - ни награды, ни того, что полагалось на обратный путь.