Исторический роман о русских мастерах-рудознатцах, об открытии богатств Урала в XVIII веке. Книга повествует о борьбе за природные богатства между промышленниками и царскими чиновниками, о тяжелом труде народа. А также о мальчике, бежавшем из "казенных" рудокопов.
Содержание:
Часть первая - РУДОЗНАТЦЫ 1
Глава первая 1
Глава вторая 7
Глава третья 13
Глава четвертая 17
Часть вторая - СТАРЫЙ СОБОЛЬ 21
Глава первая 21
Глава вторая 25
Глава третья 29
Глава четвертая 33
Глава пятая 39
Глава шестая 44
Часть третья - ГАМАЮН 50
Глава первая 50
Глава вторая 54
Глава третья 58
Глава четвертая 62
Глава пятая 72
Примечания 81
Александр Бармин
РУДА
Часть первая
РУДОЗНАТЦЫ
Глава первая
В БЕГАХ
Егорушке приснилось, что его поймали. Будто драгун в синем мундире больно схватил за плечо, а заводский приказчик Кошкин наезжал конем, наклонялся и хрипел: "Держи, вяжи, души!" Егорушка не закричал, не заплакал. Стал биться, ушиб руку - и проснулся.
Азям сверху был сухой и теплый от солнца, а снизу холодный, - роса. Егор сел, постучал зубами, подставил спину лучам. Лес стоял вокруг полянки тихий и зеленый. Березы пронизаны насквозь утренним солнцем, на них еще неполный лист. От первых цветов шиповника тек сладкий дух.
"Это воля так пахнет", - подумал Егорушка, и ему стало теплее. Вышел на середину полянки, попробовал траву рукой - обсохла, можно итти. Солнце на восходе, утро; значит, полдень вон там. И Екатеринбургская крепость там же. Туда и итти. Да вдруг закружилась голова, в глазах почернело, а в животе иголками закололо: со вчерашнего утра ничего не ел. Однако справился Егор, постоял недолго, качаясь от голодной слабости, и побрел на полдень.
Вчера было хорошо итти сосновым-то бором. Знай шагай по гладкой бурой хвое да по хрустким папоротникам. Красные стволы сосен высоко без сучьев, как стрелы, натыканы. Посмотришь на вершины - шапка валится. Черная птица косач сорвется с земли, захлопает крыльями и долго мелькает между стволами. И дышится легко в сосновом бору.
А сегодня начался ельник, да еще с ольховым подлеском, - ну горе! Колючие лапы тянутся понизу, концами сходятся, - открывай их, как тяжелые двери. С земли тянет прелью и гнилью. Трухлявые пни валяются на каждом шагу и обманывают ногу. Кто-то прянет в сторону в густой тени - олень или волк? - так и не увидишь. Где-то справа должна быть дорога. Да ну ее, дорогу! Страшнее леса она. Еще нарвешься на воинскую команду - заберут. Так и шел прямиком, сверяясь с солнцем.
А в лесу ни грибка, ни ягодки - рано еще… Нашел саранку и обрадовался. Присел на корточки, бережно стал выкапывать. Старался не сломать нежного стебля с пятью продолговатыми листиками, - а то потеряешь и луковицу. Докопался, - вот она! Желтые чешуйки во рту стали слизкими и мучнистыми. Вкусу никакого - так, земля. И несытно. Однако дальше шел и всё под ноги глядел: не видать ли звездочки в пять листиков?
Штаны на коленях разорвались, азям почернел от горелых сучьев. А тут еще начались горы. Только проберешься через вереск и шиповник на одну вершину, - глядь, впереди другая, еще выше.
Егор измучился, ему уже начало "казаться"… То бурый вывороченный пень примет за присевшего медведя, то сухая еловая ветка покажется красными драгунскими обшлагами.
В горах дорога начала крутить. Несколько раз Егор, перевалив через какой-нибудь пригорок, выходил прямо на пыльную колею. Эх, и итти бы по гладкой, мягкой пыли, дать ногам отдых! Но, заслышав колокольчик или крики ямщиков, он поспешно сворачивала лес.
"Без хлеба пропадешь, - тоскливо думал Егор. - Придется попросить у обозных мужиков. Не может быть, чтоб не дали. Ну, загадаю: если еще дорога сама ко мне подвернет, дождусь первого обоза и попрошу".
Дорога подвернула скоро. Егор затаился под елью. За поворотом кричали на коней возчики. Тяжелый, видно, обоз. Вот показалась первая дуга. Егор раздвинул ветки: "Опять кажется, что ли?" Непонятный обоз двигался по дороге - ехали деревья. Стройные молодые кедры размахивали сизыми ветвями и плыли над кустами. Кедры сидели в больших чанах. Каждый чан прикручен веревками к телеге. Впереди обоза в плетеном коробке на сене развалился чиновник в зеленой шляпе и в плаще.
Двадцать телег, двадцать кедров насчитал Егор. Одна телега выехала в сторону и остановилась. Возчик камнем забивал чек у . Егор подождал, пока коробок чиновника скроется за новым поворотом, и вышел из-за куста.
- Дяденька… - сказал он так тихо, что возчик не услышал. - Дяденька, хлеба нету?
Мужик испуганно обернулся. Лицо его было пыльно и измучено. Под желтыми бровями моргали злые глазки.
- Ты чего?
- Хлеба мне. Ну дай… скорее.
- А вот я тебя камнем! - ответил мужик и выпрямился.
Егор покраснел от гнева.
- Я голодный, - сказал он.
- Ты беглый! - закричал зло мужик и бросил камень в пыль. - Я тебя знаю. Держи его!.. - завизжал он вдруг и стегнул лошадь. Впереди останавливались возчики.
Егор без памяти от страха летел через кусты и камни.
Горы делались всё круче. Всё чаще спотыкался Егорушка. Одна гора с голой вершиной выдалась на пути особенно большая и трудная. Лез на нее Егор, задыхаясь и помогая себе руками. А долез до верхних камней, глянул вперед - и остановился.
Каменный Пояс отсюда далеко виден. Горы за горами, леса за лесами лежат без конца. Дикие луга и болота, то желтые, то синие от цветов, заплатами раскиданы по зелени лесов. Обрывки какой-то реки блестят под солнцем. По небу летят облака - чистые, чистые. От них тени пятнами бродят по разноцветной дали. И нигде - ни жилья, ни дымка.
Тут только понял Егорушка, как долго ему еще итти. Ведь Екатеринбургская крепость там, за самыми дальними горами - теми, что синеют.
Егорушка сполз с камня в колючую траву и заплакал.
"ПОГАНЫЕ" ЛЕПЕШКИ
Маремьяна утром сходила в крепость, взяла на базаре баранины на три копейки.
Сегодня Маремьянин черед кормить пастуха. Пастух - человек мирской: каждый день у новой хозяйки обедает. И уж как ни бедна хозяйка, хоть из последнего вылезет, а накормит пастуха вдоволь. Знает, что плохой обед скажется на боках ее же буренки. Пастух, поди, и коров так помнит: эта вот с того двора, где масляными шаньгами потчевали, а эта - с того, где оставили впроголодь. Припомнит пастух худую еду - и с водопоя буренку не вовремя сгонит, не дождется, чтоб напилась, или от бодливой коровенки спасти не поторопится.
Ходит, от печи к столу Маремьяна, подкладывает пастуху. Того уж в пот ударило. Съел щи с бараниной, съел пирог с соленой рыбой. Груздей с квасом поел всласть и от ярушников не отказывается. Маремьяна их все на стол поставила, только один оставила себе на шестке, прикрыла вехоткой. Не дай бог, подумает, что пожалела.
- Кушай, Степушка. Квасу-то плеснуть еще?
- Не. Кислый чего-то квас у тебя… А ну плесни.
Кто-то заскрипел половицами в темных сенцах, чья-то рука нашаривала запор. Маремьяна вздрогнула, прислушалась. "Не Егорушка ли?" - подумала привычно. Знала, что не может того быть, что далеко Егор, - да разве мыслям закажешь?
Вошел низенький человек в звериной шкуре. Снял рваную шапку, поклонился низко - метнулась черная косичка:
- Пача, пача! Поганы лепешки есть?
Маремьяна махнула рукой; уходи, мол, с богом.
- А, это вогул! - повернулся пастух. - Какие это он лепешки спрашивает?
- Скоромное. Блины черствые да оладьи. Они зимой больше ходят, после масленицы. Русским в пост скоромное есть нельзя, а бывает - с масленки что сдобное остается. Ну, чем выбрасывать, им подают.
- Обнищали вогулишки. Уж и летом побираются.
Манси поклонился еще, безнадежно помигал больными, красными веками и вышел, напяливая шапку. Маремьяна вернулась было к столу, да передумала. Кинулась к шестку, достала что-то из-под вехотки и торопливо вышла из избы.
Когда Маремьяна вернулась, пастух доедал последний ярушник и допивал квас, отдуваясь после каждого глотка.
- Пожалела? - спросил он.
- Ну, что ж… Муж у меня и два сына… на чужой стороне. Вот и думаешь: если никто странненькому подавать не будет… Как им быть?