Братец, как всегда, скорчил гримасу: "Не понял, как вы назвались: наполовину - Джо-американец, а на другую - русский Ваня, я что-то не уловил". Джованни сдержанно улыбался, чувствуя, что этот одессит что-то говорит не очень приятное.
- Боря, я тебя не видела, а ты меня. Понял?
- Прощавайте, Джо, прощавайте, Ваня, - брат так же незаметно удалился, как и появился. Анна объяснила любимому неудачный юмор брата, но Джованни, наоборот, его оценил и весь вечер смеялся. Борис, покинув ресторан, распрощался с блондиночкой и остался караулить Анну с хахалем. Ему удалось проследить, куда направилась Анна с любовником, в этом он больше не сомневался. Расстроенный, он поплёлся домой. Жене объяснил, что машина поломалась, и возился, пока не починил. Утром у жены поинтересовался, когда у Аньки свадьба и кто жених. Ответ Муси его поразил. Осенью свадьба, жених плавает и учится в мореходке, так что всё в порядке. Хороший порядок, очень хороший, пробубнил себе под нос Борис. Джо-американец, Ваня-русский. Полный решимости, он решил поговорить с Анькой, пока её отец Павел Антонович не узнал.
Джованни Одесса всё больше нравилась, конечно, это не величественная Италия, но очень уютный и приятный город. Много деревьев, цветов, солнца, отдыхающих на пляжах, в театрах, ресторанах. Много нарядных красивых женщин, и самая главная из них это его любимая Анна. Бывшая южная столица Российской империи здорово обветшала, но публика ему по душе, пусть и простая, в основном рабочие и служащие.
Мысль, что будет дальше с ними, их чувствами, ни на секунду не покидала его. Была бы это нормальная страна, увёз бы он Анну хотя бы в Америку, так нет же. Здесь граждане лишены всех прав, только декларации. В этой стране над всеми один хозяин - Сталин, его портреты повсюду. В Германии Гитлер к власти пришел, обожаемый фюрер, у них в Италии Муссолини. Вся Европа пришла в движение, умные люди эмигрируют в Америку. Европейские страны вооружаются и, похоже, против России. Весь итальянский флот занят был перевозкой оружия всю зиму в Африку. А вообще разобраться, кто против кого, невозможно. Как Анну отсюда вывезти? Через европейские страны нелегально очень опасно.
В конце августа итальянцы покинули Одессу. Обещая обязательно что-нибудь придумать и забрать своих любимых навсегда. Вероника вернулась работать в порт, а Анну отец забрал на баржу. Мать в начале января родила девочку, её назвали Ноночкой. Первого марта прибежала Вероника, девушка была настолько возбуждена, что Анна сначала ничего не могла понять. Оказалось, что с каким-то знакомым моряком Марио передал ей записку, в которой сообщал, что девушки должны быть в Ташкенте не позднее 20 марта. В записке был адрес, куда они должны прибыть. И всё. Времени на раздумья не оставалось и, обманув мать, наговорив ей, что целая группа едет на экскурсию в Москву, девушки уехали. Поезд Москва-Ташкент вёз их навстречу новой жизни, их единственной любви. Больше девушки ни о чём думать не могли.
Ташкент, с его грязными, немощёными улочками, глинобитными не то домишками, не то заборами, длинными лужами, называемыми арыками, сначала шокировал, они с трудом разыскали нужный адрес. Их встретила странная русская женщина и, как только стемнело, отвела в другой дом. Там их встретили Марио и Джованни. Одеты они были в грязные синие халаты, с отросшими усами и бородами. Девушки их сразу и не признали. Этой же ночью они покинули Ташкент, переодев девушек под местных женщин. На ослах с проводником они уходили подальше в непроглядную темень, но рядом были их мужчины и они были счастливы. Через три дня остановились в каком-то ауле и стали ждать других проводников с караваном. Даже любовь не могла ни на минуту подавить нервное состояние беглецов. Джованни постоянно курил и, глядя на Анну, пытался её успокоить, что здесь им ничего не угрожает, они далеко от Ташкента, и никто их здесь не найдёт.
Дни шли, никакого каравана не было. Джованни с Марио и хозяином отправились в соседний аул искать других проводников и другой караван. Уговорились, что если через две недели их не будет, то девушки вернутся снова в Ташкент на старый адрес, там есть гарантированная связь. Прошли эти недели мучительного ожидания, но ни хозяин, ни итальянцы не появлялись. Ещё через неделю заявился хозяин. Понять его не было никакой возможности, ни о том, что случилось, ни где ребята. Он только махал руками на девушек и повторял: Ташкент, Ташкент.
Грязные, голодные, терзаемые неизвестностью, девушки вернулись в Ташкент. Все деньги, которые оставили итальянцы, ушли на проводников. Анна решила вернуться домой, а Вероника упёрлась ждать Марио до конца. Телеграмму с просьбой выслать ей денег Анна отправила двоюродному брату Борису. Но вместо денег за ней приехал сам Борис. Вероника осталась в Ташкенте и вернулась в Одессу только осенью. На обратном пути Анна отравилась, ее рвало. Борис, как мог, за ней ухаживал. Женщина попутчица приняла их за семейную пару и высказала предположение, что, похоже, ваша жена не отравилась, она беременна. Борис пришёл в такую ярость, что они с Анной разругались в пух и прах. Попутчица больше с молодыми не общалась, называя Бориса не иначе, как негодяй. В Москве билетов на Одессу не оказалось, пришлось добираться сначала до Киева и потом только в Одессу. После ссоры Анна не проронила ни слова, она словно окаменела. Дома отец с матерью не задали дочери ни одного вопроса. Всей семьей отправились на баржу, надеясь, что со временем их дочь придёт в себя. Анна целыми днями молча сидела на корме и смотрела вдаль.
На судне матросом работал тёзка отца Павел Нанкин, отслуживший армию. После вахты он ловил рыбу и отдавал Анне, которая молча скармливала её чайкам. После обеда, когда часть команды обычно старалась передохнуть в тенёчке, Пелагея в каюте кормила грудью новорожденную Ноночку. Анна перемыла посуду, поднялась на палубу вылить за борт грязную воду. Один десятилетний Лёньчик носился неугомонно вниз-вверх, играя в капитана, сам себе отдавая распоряжения, команды, и здесь же их сам выполнял.
В очередной раз взлетев на палубу, он приложит ладошку ко лбу, как это делал отец, чтобы лучше разглядеть обстановку на море и отдать очередной приказ. Далеко, почти па горизонте, он заметил надувную камеру, на которой они обычно плавали с Анькой, когда баржа стояла на якоре. Он успел увидеть на камере сестру. Ещё раз пригляделся, влез повыше на рубку, но ничего уже не было видно. Только безмолвное море колыхало своё уставшее разогретое солнцем тело. Он быстро бросился к месту, где обычно лежала камера, там ее не было. Только на корме висел поясок от Анькиного халатика, зацепившийся за крюк. Лёнька пулей слетел вниз, заорал что есть мочи: "Человек за бортом!" Мать выскочила из каюты и огрела его грязной Нонкиной пелёнкой. Ну, ничего не понимает, еле укачала малышку, а этот носится, как угорелый! Но сын продолжат истошно кричать: "Там Анька!"
Вся команда высыпала на палубу, Пелагея облазила весь трюм, Анны нигде не было. В море, даже в бинокль, отец ничего не видел, остановил баржу, бинокль передал своему помощнику, обтирая от пота лицо. Приказал спустить шлюпку, двое матросов отплыли по направлению, которое указал Лёнька. Шлюпка тоже скрылась за горизонтом. Отец протирал глаза и неотрывно смотрел в точку, где скрылась шлюпка. Мать сняла Анькин поясок, уткнулась в него лицом, никого не видя, спустилась в каюту к новорожденной - молиться, вымаливать у Бога для Анны жизнь. Неужели Бог заберет её любимое дитя, всё, что остаюсь от её первой и единственной любви. И дочь повторяет её судьбу. Как она недосмотрела, упустила своё дитя? Это проклятое море уже забрало её первого мужа навсегда, Павел Антонович у нее второй. Потом пыталось забрать Анну - спас её тогда итальянец, он же и погубил. И вот во второй раз море пытается забрать её дитя.
- Мама, они возвращаются, Анька с ними!
- Господи, спасибо!
Она быстро разобрала постель. Матрос Нанкин, как пушинку, внёс девушку в каюту. Вся команда столпилась в дверях. Расступились, только пропуская своего старшину.
- Все по местам, - тихо произнёс отец и закрыл за собой дверь. Осторожно присел на край кровати, положил свою большую руку на спину дочери, - Аня, ты больше так не поступай, слышишь меня?
Мы с мамой уважаем твои чувства, сочувствуем твоему горю, но ты не одна. Мы все с тобой. Если ты любила, любишь этого человека, то ты не имеешь права так поступать, хотя бы ради своей и его любви. У тебя всё будет хорошо, ты только верь. Ты обязана беречь себя и, если родится дитя, и ребёнка, его ребёнка. А мы с мамой тебе во всём поможем, - он нагнулся, быстро поцеловал дочь в мокрые волосы, пахнувшие морем, и выскочил из каюты. Пелагея по его хриплому голосу поняла, что муж заплакал.
Мать сама ухаживала за дочерью. Только матрос Павлик, как пригвоздённый, всегда оказывался под дверью каюты, выполняя все Пелагеины поручения. К сентябрю мать с детьми вернулась в Одессу, Лёнька пошёл в школу. Анна в середине декабря родила девочку. Роды были затяжные и мучительные, только на третьи сутки она увидела свою дочь. Крошка внимательно смотрела на Анну - глазками Джованни, его удлинённым лицом и слегка смуглой кожей. Нянька, принесшая девочку, улыбаясь, подбадривала мать, давая наставления, как правильно кормить малышку.
- А ваш-то папаша третьи сутки утюжит снег под окнами.
Анна стремительно передала ребёнка няньке и бросилась к замёрзшему окну. Маленькие кругленькие проталинки на стекле, за день прогретые губами рожениц, затянулись. Анна прильнула к ним губами, стараясь разогреть, потом стала ногтями сцарапывать лёд. Наконец она увидела мужчину в чёрной морской шинели, пританцовывающего на свежем снегу: Она сразу его узнала - это был Павлик Нанкин. Только махнула ему рукой - уходи, чего стоять, и молча вернулась к своей койке, схватила дочь и крепко прижала к груди.