- А где выручка за сегодняшний день? - спросила ее бухгалтер.
- В ящике была, а может, украли всё, пока я мылась.
- Наталья Николаевна, что вы такое говорите - украли... Сами же всё пересчитали перед обедом, вот и бумажка осталась, - глаза молоденькой ученицы, прикрепленной к Наткиному отделу, залили слезы. - Сами считали, сколько десяток, пятерок, трояков, на 496 рублей набралось. И еще мелочи на 21 рубль 44 копейки. Скрасть никто не мог, я от отдела не отходила, и ящик на ключ вы же заперли.
В трясущемся трамвае по дороге домой Вера Борисовна почувствовала, как засосало под ложечкой. Ведь за целый день крошки во рту не держала, даже чай не пила, только курила. Курево кончилось, она вывалилась из вагона на следующей остановке и помчалась к дежурному гастроному, купила пачку "Севера", потом, не долю думая, и бутылку "Белого молдавского", запаянную сургучом. А еще немного московской колбаски, голландского сыра, пачку кофе и чая, две сайки. Уже ушла, но затем возвратилась, очень захотелось окорока и буженины, и конфет "Ласточка". По сто граммов каждого взяла, всё истратила, осталось только на билет.
Сколько дней и ночей там, в катакомбах, она мечтала, как только закончится война и если они выживут, она накупит себе всего-всего, придёт домой, сядет перед открытым балконом и будет такой праздник, такой праздник. Ручейки, как капли воды со стен катакомб, текли по щекам бывшей партизанки; давно кончилась война, а она так себе и ничего не позволила. Сыто не наелась, вволю не выспалась, в море не накупалась - шесть лет пролетело, как один день. Дома выпила всю бутылку до дна, ела всё подряд, прямо с бумаги, потом завалилась на свой колченогий топчан и забылась. Встала засветло, в комнате над газиком помылась, оделась во всё новое, сложила в сумку пару чистого белья, сапоги, тёплую кофту, кто его знает, может, следующую ночь спать придётся в другом месте... Из-под шифоньера достала заначку. После вина трещала голова, сердце застучало, как молот. Собрав остатки еды, сложила всё в сумку и поехала на работу.
Возле магазина каждое утро крутилась постоянно толпа перекупщиков, их Вера Борисовна всех знала в лицо, они её ещё лучше, поэтому расступались, безмолвно пропуская. Ненавидя спекулянток, она хороший товар с утра в продажу не давала, так, кое-что выбрасывали; старалась попридержать к концу дня, чтобы досталось тем, кто возвращался после смены с работы.
Так оно и есть, кто бы сомневался. Среди толпы она увидела более чем знакомые лица. Значит, ещё вчера эта негодяйка Натка успела донести, раз сам начальник КРУ в белой рубашке, вышитой украинским орнаментом красным и чёрным крестиком, в соломенной шляпе и парусиновых широченных штанах, подпоясанных ремнем под животом, - прибыл. И вся команда с ним.
- Вера Борисовна, а мы к вам!
Перекупщики было попытались проникнуть вовнутрь вместе с ревизорами. "Счас, разбежались, блатные, только после меня, здесь вас не стояло", - здоровенная толстуха выставила большую плетёную сумку прямо к лицу Петра Афанасьевича. Другие бабы оттерли его сопровождающих. Вера Борисовна еле протиснулась между ними, лишь успела выкрикнуть, что в магазине учет, открываться не будет.
Петр Афанасьевич по-хозяйски медленно обошел весь магазин, постоял у каждого отдела, похвалил за чистоту, за правильную выкладку товаров.
- А зимние вещи не продались? Вроде у всех разошлись, как пирожки, а у вас пылится, что бракованное? Дорого, не нравится?.. Плохо старались, в другой магазин надо было передать, где умеют работать с товаром. Непорядок.
Голос его звенел на весь зал. Продавщицы, как школьницы, стояли навытяжку за своими прилавками, а он распалялся:
- Вы что себе думаете, что Советская власть будет прощать вашу безответственность. Вы хоть понимаете, сколько труда вложено нашими тружениками, они выращивали скот, потом ткали ткань, шили, выполняли план кровью и потом, а вам, видите, не нравится, вам всё равно, что страна денег из-за вас не получила и нечем платить зарплату колхозникам и рабочим. Знаете, как это называется? Не знаете? Так я вам скажу: саботаж, преднамеренный саботаж.
Все молчали, боясь встретиться с начальником КРУ глазами.
- Меня среди ночи подняли, езжай, разберись, ЧП опять на Короленко, опять в вашем, Вера Борисовна, магазине. И вы руководитель всего этого бардака. Это до чего же нужно было довести трудовую дисциплину, чтобы сотрудники дрались прямо в торговом зале, не стесняясь покупателей, прямо в их присутствии, это подсудное дело.
Вера Борисовна не выдержала:
- Пётр Афанасьевич, правильно вы всё говорите, тоже так считаю и ещё вчера вызвала людей из торга, целую комиссию прислали, они и акты уже составили, собрала у всех объяснительные. Комсомол будет разбираться, профком, вынесем на партийное собрание. Нарушительницу отстранили от работы, что заслужили, то и получим.
Пётр Афанасьевич замолк. Какая комиссия из главка? Выходит, он ничего не знает. Эта сука прибежала к нему домой, разбудила, он и решил по-жареному сработать.
- Не знаю, что за комиссия была, проверю. И в прошлый раз у вас, помнится мне, было много недоработок, ничего не изменилось. Открывайте магазин, покупатели не должны страдать, и план никто не отменял. За такую инициативу по головке не погладят. А почему склад опечатан, сейчас, скажете, кладовщица заболела...
- Я здесь, - Надьку всю трясло. Спускаясь к себе, еле переставляла ноги по ступенькам. Из закрытого на замочек шкафчика достала ящик с документами, тяжело плюхнулась на своё рабочее место, не предложив его, как было заведено, главному ревизору. Он уселся сбоку, отодвинул доску подальше, кивнул своим помощницам, мол, проходите.
- Вера Борисовна, я вас не задерживаю, идите к себе.
- Пётр Афанасьевич, вы не возражаете, если я останусь, и Екатерина Ивановна, наш бухгалтер. Я ещё ни разу не присутствовала на ревизии склада, с удовольствием поучусь у вас, если что не так, объясните. Пожалуйста, разрешите.
- Не положено, - промямлил проверяющий. - С парфюмерии начнём.
Он головой мотнул своим подчинённым, они, как собаки на кость, бросились к ящикам у дверей. Там скопился бой - разные бутылочки, баночки; пробники отдельно сложены, осмелев, не заикаясь, пояснила Надька. Ей нечего было бояться, накануне бухгалтерша всё ещё раз тщательно перепроверила, каждую бумажку.
Петр Афанасьевич продолжал перебирать карточки. Наконец он нашёл то, что искал, - пальто женское, черное с каракулевым воротником, остаток по складу, две штуки. Состроив изумлённое лицо, как артист, вскочил, взмахнул руками: так не одно, а еще два пальто не реализовано?
Надька принялась объяснять:
- Что им всем в зале пылиться? Моль, не дай Бог, поест, пусть лучше на складе хранится, пересыпали нафталином, то продастся, это повесим. Психология какая у покупателей: на последнее больше шансов, что кто-то позарится, а когда много висит - ладно, завтра куплю, или еще подожду. - Надька нахально так разглагольствовала, глядя доверчиво в глаза этой гниде.
У Петра Афанасьевича аж рот искривился, верхняя губа поднялась, оголив золотые зубы - точно волк, готовый разорвать свою жертву.
- Где они, эти пальто, быстрее сюда!
У Надьки холодок по спине пробежал, ещё загрызёт. Она медленно поплыла в конец склада, за бечёвки схватила каждой рукой по пакету и так же медленно, как поезд наезжал на Анну Каренину, приближалась к ревизору. Из надорванной бумаги торчали каракулевые воротники чёрного цвета. Павел Афанасьевич отшатнулся, в нос ему ударил омерзительный запах нафталина и облако пыли. Он велел отнести все на место, да аккуратнее, а то к государственному добру относитесь, как враги, и принялся по второму кругу перебирать карточки, усиленно думая, как выпутаться из идиотской ситуации. Как он мог довериться этой шлюхе, она же дура набитая. Что никакой учет не ведётся, везде полный бардак, а пальто Дорка спёрла и продала. Эта проклятая жидовка со своей подружкой вместе воруют духи и одеколоны, будет громадная недостача.
- Вера Борисовна, я за вас, за ваш магазин душой болею, - с кривой гримасой на лице затараторил ревизор. - Как услышал, сразу примчался на помощь. Сами знаете, как я к вам отношусь, всегда отстаиваю в главке, мол, опыта не хватает, нет профессионального образования, но старается, подучится, хороший получится директор. С вашей добротой и доверчивостью просто за вас боюсь, с ними надо построже, иначе сядут на шею, оглянуться не успеете. А от таких, как эта сволочь, как её фамилия... нужно избавляться. Больная овца все стадо сгубит.
Он еще долго бормотал про какие-то недостатки, успокоил: если что - обращайтесь, не стесняйтесь, поможет, затем судорожно сунул свои листки в портфель и заторопился к выходу бросив на ходу, что обещал начальству до обеда вернуться. Совсем времени нет, этот магазин у него не один с такими проблемами, если бы знали, сколько у него таких. Вера Борисовна порозовела: "А чтоб ты так жил, как ты ко мне относишься, тебе бы в гестапо работать, самое место", по для приличия предложила: "Может, чайку попьете?" Павел Афанасьевич отказался, некогда чаи распивать. Троица пронеслась через торговый зал, у двери Дорка, как всегда, шваброй терла пол. Пётр Афанасьевич метнулся то в одну сторону, то в другую. Еще эта несчастная невпопад болтается перед ним.
Вера Борисовна обняла свою уборщицу, расцеловала в обе щёки - пронесло... В горле всё пересохло, стопку бы выпить сейчас, а то в обморок упаду, чай не спасет, подмигнула она Доре, давай спустимся к Надьке, у нее должно быть. Закрывшись, женщины распили бутылку "Алиготе", закусили бутербродами. Дорка, смеясь, изображала, как этот большой пуриц вылетел из магазина, словно ошпаренный, испугался, что она огреет и его шваброй, как эту проблядь - вонючую Натку; ты посмотри на нее, ещё тот заманухес она ему подстроила.