- Ну, господин Фирулькин, - спросил Потемкин вежливо, как обыкновенно вельможи не разговаривали с простыми смертными, что вызвало радостную улыбку на бледном лице старика, - что вы принесли мне? Ваше имя хорошо известно мне как верноподданного нашей всемилостивейшей государыни императрицы, неустанным трудом приобретавшего свое богатство и умело пользующегося им.
- Я счастлив, ваше высокопревосходительство, - ответил Фирулькин, - что такой высокий вельможа, как вы, милостиво ценит и уважает значение простого человека, труды которого благословил Господь; это редко бывает с важными господами, которые сплошь да рядом смотрят на нас как на игрушку своих изменчивых настроений.
- Кто поступает так, тот делает неправильно, - возразил Потемкин, - и действует не в духе и не по желанию нашей обожаемой государыни, которой очень хорошо известно, что честное и трудолюбивое мещанское сословие представляет собою твердую опору ее государства. Садитесь, - указал он на кресло у камина, - и расскажите, что привело вас ко мне.
Фирулькин опасливо уселся на край указанного ему кресла, между тем как Потемкин остался стоять, опершись на камин.
- Некоторое время тому назад, - начал Фирулькин, - мне посчастливилось достать прекрасно сохранившуюся чудесную картину Мурильо.
- Мурильо? - воскликнул Потемкин. - Ей–Богу, значит, вы - обладатель редчайшего сокровища! Что же это за картина?
- "Обручение святой Екатерины", - ответил Фирулькин.
- "Обручение святой Екатерины"? - прервал его Потемкин. - Это же невозможно, вас, несомненно, обманули!.. Эту картину Мурильо писал для алтаря капуцинской церкви в Кадисе, при этом он упал с лесов и умер, и картина осталась неоконченною.
- Ее докончил его ученик Розарио, - возразил Фирулькин, - но так как картина ему не совсем удалась, то капуцины заказали для своего алтаря одному из лучших и талантливейших учеников великого мастера, Вилла Виченцио, новую копию. Но у меня подлинная картина Мурильо, на которой, конечно, ясно можно отличить неудачные попытки Розарио. Вот здесь письма и документы, удостоверяющие, что все это так, как я доложил вашему высокопревосходительству.
С этими словами он вынул из кармана несколько пергаментов с большою печатью и передал их Потемкину.
Последний окинул их беглым взглядом и сказал:
- Возможно, что вы и правы, господин Фирулькин, и если это так, то в этой картине вы обладаете бесценным сокровищем; даже если бы ваша картина была копией Вилла Виченцио, и то она имела бы громадную ценность. Чтобы проверить это, мне нужно было бы посмотреть картину, и, если бы она оказалась слишком дорогой для меня, я попросил бы государыню приобрести ее. "Обручение святой Екатерины" - такая картина, которая имеет особое значение для нашей всемилостивейшей императрицы.
- Я принесу картину вашему высокопревосходительству, - поспешно сказал Фирулькин. - Я еще сегодня принес бы ее с собою, если бы перенос ее не требовал известных приготовлений. У меня было намерение сохранить это сокровище для себя, так как и скромный мещанин может точно так же наслаждаться мастерским произведением искусства; вы, конечно, можете понять это, ваше высокопревосходительство. Но так как я слыхал, что заслуженный генерал–адъютант нашей всемилостивейшей государыни с любовью и пониманием собирает сокровища искусства, то я почел своим долгом предложить вашему высокопревосходительству свою находку в знак моего глубокого уважения и почтения, и, ей–Богу, вы не должны заплатить мне за нее дороже, чем я сам дал за нее.
- Это сколько же? - спросил Потемкин.
- Пятьдесят тысяч рублей.
- Честное слово, - покачал головою Потемкин, - если картина подлинная, в чем я должен убедиться, то это слишком мало; меньше семидесяти тысяч рублей я не могу дать за нее.
- Это был бы подарок, ваше высокопревосходительство, которого я не требую и который я едва ли могу принять, - сказал Фирулькин.
- Каждый купец берет стоимость своего товара, а если он выгоднее приобрел его, то это - его законная прибыль. Для меня был бы подарок, если бы я купил Мурильо дешевле, чем он стоит на самом деле, - проговорил Потемкин, - и, как бы я ни уважал вас, господин Фирулькин, подарок от вас я все же не могу принять!
- О, вы великий человек! - воскликнул Фирулькин. - И благородный вельможа! Зато другие совсем не таковы; они принимают и принимают подарки; они вымогают их, как должную им дань, и затем все‑таки обманывают нас! - мрачно прибавил он.
Потемкин молчал; он был вполне убежден, что не продажа картины была причиной, приведшей к нему Фирулькина, и не сомневался, что старик выскажется.
- Господи Боже мой, - после небольшой паузы начал Фирулькин, - если бы все знатные и могущественные господа думали так же, как вы, насколько лучше жилось бы в нашем отечестве, как по–другому исполнялись бы милостивые и мудрые предначертания нашей великой государыни!
О, если бы только в ваших руках была вся власть в государстве! Но, к сожалению, другие стоят у кормила, другие, недостойные милости ее императорского величества; они обманывают государыню императрицу так же, как и нас, простых людей!
- Обманывают императрицу? - спросил Потемкин. - Возможно ли это? Кто осмелился на это?
- Возможно ли это, кто осмелился?! - воскликнул Фирулькин. - Да тот, кто смеет все, для чьего упрямого высокомерия нет ничего невозможного!.. Это князь Григорий Григорьевич! Ну, слово сказано; может статься, что за него я поплачусь своей головой… Но что значит моя голова, когда бы только наша всемилостивейшая государыня узнала всю истину, когда бы наконец вся власть в государстве попала в руки вашего высокопревосходительства, который уважает людей и будет защищать их от высокомерия и притеснений!
- Действительно, - сказал Потемкин, - слово, произнесенное вами, очень серьезно, и так как я уже узнал часть, то должен спросить вас и дальше.
- О, ваше высокопревосходительство, вы должны узнать все! Разве князь Григорий Григорьевич не должен был бы поступать так, как если бы его душа и тело всецело принадлежали только великой государыне, которой он обязан всем? И тем не менее он бессчетно раз обманывал ее своими недостойными любовными связями, между тем как сам делал лицемерный вид, будто ей одной принадлежит все его обожание. И теперь он снова обманывает ее; он ездит к одной французской актрисе, которой я хотел предложить свою руку и свое имя.
- Совершенно верно, - сказал Потемкин, - я уже слыхал про это: Аделина Леметр…
- Бесстыдница, негодная! - воскликнул Фирулькин. - Она действует в тайном согласии с Орловым; я нашел у нее бриллиант, который я должен был отдать ему. О, это - неслыханное дело! Что сказала бы государыня, если бы узнала, что тот, кого она дарила своим доверием, в чьи руки она вложила такую власть, так недостойно обманывает ее и своими ногами попирает честь честного человека!
- То, что вы говорите, очень важно, господин Фирулькин, - заметил Потемкин, - и если вы можете только доказать…
- Тысячу раз могу я доказать это, - ответил Фирулькин. - Орлов посещает эту негодницу, я хорошо знаю это, и она принимает его, между тем как раньше говорила, что любит одного офицера, и делала вид, что очень несчастна, когда ее мать велела ей отдать мне свою руку. О, и это также было все ложь и обман; могущество и блеск ослепили ее, и скоро она уедет в Гатчину, в загородный дворец князя, чтобы вернуться оттуда награжденной богатством, когда она надоест ему. А я также хотел дать ей свое честное имя и свое состояние… Но, конечно, я не могу состязаться с князем Орловым, так щедро кидающим бриллианты, отнятые им у меня!
При этих все более и более страстных и горьких словах старика на лице Потемкина появилось радостное удовлетворение.
- В Гатчину? - спросил он. - И вы полагаете, что Орлов так смело решится пренебречь гневом императрицы? Вы думаете, что девушка решится поехать за ним в Гатчину?
- Да разве его не считают все всемогущим и неприкосновенным? - воскликнул Фирулькин. - И разве боятся императрицу, когда она повелевает? Если бы Аделина сама при мысли о гневе императрицы стала опасливо колебаться, он не стал бы спрашивать ее; он против ее воли увез бы ее в Гатчину. А раз она будет там, то скоро убедится, что в России нечего бояться тому, кто находится под защитой князя Орлова. Да, если бы побороть его могущество, если бы вы, ваше высокопревосходительство, могли повелевать, все было бы лучше на Руси, и право и честь верных подданных находились бы под защитой, как этого желает сама всемилостивейшая государыня. О, ваше высокопревосходительство, войдите в мое положение! Только вы один можете сломить бессовестную спесь властолюбца; вся Россия будет благодарна вам, и у вас не будет более верного и преданного слуги, чем Петр Севастьянович Фирулькин.
- Что я могу сделать? - спросил Потемкин, пожимая плечами. - Я генерал–адъютант императрицы, а Орлов - фельдцейхмейстер; ему повинуется армия, в его руках вся власть в России. Но все же мой долг по отношению к моей высокомилостивой повелительнице - открыть ей глаза, когда такая черная неблагодарность является ответом на все ее милости, когда так бессовестно попираются права ее подданных… Однако я не могу обвинять без доказательств, а лучшее доказательство заключается уже в совершившемся деле, так как подозрение может только обмануть. Если бы князь Орлов действительно увез эту девушку, если бы он взял ее в Гатчину, тогда…
- О, недолго придется ждать, когда это случится! - воскликнул Фирулькин. - Князь Григорий Григорьевич - не такой человек, чтобы выжидать и медлить!
- Ну, так добудьте мне эти доказательства, - промолвил Потемкин. - Я знаю, - испытующе посмотрел он на Фирулькина, - что вы состоите поставщиком князя Орлова; недавно еще вы продали ему украинских коней, которые превосходят даже коней императрицы.