* * *
Стадион гудел. Пол-Парижа пришло на состязания бегунов!
Легкая атлетика в моде. При огромных скоплениях народу прошли Олимпийские игры в Амстердаме. Ждут Олимпиады в Америке. Здесь, в Париже, сегодня - чемпионат мира. Прыжки в длину, прыжки в высоту!
Бег захватывает. Бежали четыреста метров мужчины, сейчас побегут женщины, восемьсот!
Гул, жара, дамы обмахиваются газетами. Дети прыгают с трехцветными флажками в руках. Зрителей обносят водой, пирожными. На небе - ни облачка. Жаркое лето в Париже!
Нидерланды, Германия, Англия, Испания, Швеция, Канада, Бразилия, Франция.
Поджарые, стройные лошадки, груди плоские, как у мужчин, а мышцы ног сильные, вздуваются на бедрах. Бразильянка подвязывает шнурок. Шведку сразу отличишь - выше всех, и волосы белые, соломенные, убраны в конский хвост.
За Францию бежит Мари-Жо Патрик. Чернокожая! Нет, мулатка скорее. Она из Алжира, из Касабланки. Тренировалась в пустыне. Слухи ходят - самая быстроногая!
Переступают с ноги на ногу. Подпрыгивают. Смотрят вперед, на беговые дорожки, прищурясь: солнце в глаза бьет.
Трудно бежать будет - жара.
Трибуны скандируют: "Ма-ри-Жо! Ма-ри-Жо!". Все хотят, чтобы мулатка победила.
Да она сама хочет. Ноги, как у кобылы породистой! Вперед, Франция!
Скользит глазами по трибунам. Рассеянно, близоруко. Ничего не видит. Видит лишь красную кровь победы.
В толпе на трибунах меж рядов пробирается Игорь. Будто бы к своему месту пробирается. На самом деле билета у него нет: вошел на стадион воровски - перепрыгнул через ограду. Сегодня он не Игорь Конев. Сегодня он - вор, гамен. Зазевается зритель - раз! - руку ему в карман брюк. Задумается дама, поедая мороженое, - раз! - незаметно - утянуть сумочку у нее с шелковых колен. Опасный промысел; зато верный. Верный кусок хлеба, ибо стадион - большой. Большая добыча сегодня ждет! Если не поймают.
Стянув бумажник у жертвы, Игорь извиняется. Игорь вьется около ограбленного вьюном, ужом: ах, простите! Ах, экскюзе муа, силь ву пле! Проталкивается дальше по рядам. Если кто обнаружит пропажу - его ни за что не найдет. Тысячи тут! Муравейник людской! Живая икра в огромной миске амфитеатра. В случае чего он успеет убежать. Он знает, как быстро смыться отсюда. Присмотрел лаз в заборе. Никто не охраняет.
На трибунах, среди зрителей - Жан-Пьер Картуш и Виктор Юмашев. Кутюрье любят спорт? О, не только! Кутюрье наблюдают натуру, не хуже художников. Они здесь с корыстной целью. Ищут новые модели. Им нужны манекенщицы. Бегуньи - вот отличный материал.
Возопил судья:
- На ста-а-а-арт!
Бегуньи наклонились вперед. Шеи вытянулись. Марево жары обнимало худые фигуры.
Победа, только победа!
Но кто-то один победит.
Раздался выстрел. Ура, без фальстарта! Бегут!
Картуш вцепился в рукав Виктора.
- О, Виктор! Гляди, гляди! Шведка впереди! Тысяча чертей!
Юмашев смеялся.
- Погоди, еще первый круг!
Картуш побледнел, засмеялся ответно. Переживал.
Игорь просачивался сквозь людское месиво. Тек как капля. Полз как змея. Он был нагл и опытен. Не думал, хорошо или плохо то, что он делает. Ему хотелось есть. Сегодня и завтра. И, может, на послезавтра тоже хватит. Один такой поход на стадион - полмесяца беспечной, вольготной жизни в Париже. Счастье, что он один! Сбросил Ольгу, как с ноги тесный сапог. И не жалко? А что жалеть?
В жизни ни о чем не жалей. И никого. Начнешь жалеть - тебя не пожалеют.
- Виктор, гляди, воришка! Ловко кошельки тащит!
Юмашев всмотрелся в колыханье голов и рук. Вытер со лба пот.
- Прелестный малый. Какое лицо. В синема бы сниматься ему.
- Каждому свое.
- Ты прав.
- Мне нравится Мари-Жо!
- Если она победит, она не в восторге будет от твоего предложенья.
- Хм! Посмотрим! Карьера бегуньи коротка. А подиум любит даже старушек. Полюбуйся на нашу Додо! Ей же черт знает сколько лет!
- Да, Додо. Женщина-песня. Однажды я видел, как на веранде кафэ "Греко" она обедала с толстухой Кудрун Стэнли и с этим парнем, американцем, Хиллом. Ты бы сказал: это новобрачная.
- Викто-о-ор! - Жан-Пьер впился ему в руку, как рак клешней. - Гляди-и-и! Мари-Жо обошла бразильянку и немку!
- Какую немку? Какой номер?
- Седьмой! Немка номер седьмой! Газеты писали - немку никто не сможет обойти! Не бежит - летит! Валькирия!
- Почему Вагнера не играют на стадионе?
- Сейчас заиграют! Из "Парсифаля"!
- Шведка впереди. Хильда Густавссон.
- Чертовы эти их имена! Язык сломаешь!
Белобрысая шведка как взяла первой старт, так впереди и бежала. Не сдавала позиций. За ее спиною вырывались вперед то бразильянка с иссиня-черными кудрями, летящими по ветру черным флагом, то крепкая широкоплечая немка с длинными конскими ногами, то тощая как щепка канадка. Мари-Жо отставала, опять догоняла лидеров. Картуш кусал губы.
- Мы не должны проиграть!
- Мы, мы. Почему люди так любят спорт? Потому что победу делает не армия, а - один человек. И ты думаешь: я мог бы быть им!
Около гаревой дорожки стоял человек с громоздкой кинокамерой. Он снимал для синема соревнованья. Камера стрекотала, оператор то и дело смахивал пот со лба платком величиной с географическую карту. Заталкивал платок в карман необъятных штанин. Наводил объектив на бегуний.
- Виктор! - Картуш подпрыгнул на скамье. - Она вырывается! Она… вырвалась! Вот она-а-а-а!
Завопил, не сдержав радости. Замахал руками над головой.
И весь стадион, как по команде, встал и закричал: "Мари-Жо-о-о-о! Мари-Жо-о-о-о!"
- Господи, - прошептал Юмашев по-русски, - прости Господи, желтый дом.
Улыбался. Краем глаза следил за увертливым французским воришкой. Ага, обчистил еще одного, потного толстячка в широкополой, вроде как мексиканской, соломенной шляпе. Уноси ноги, парень, покуда цел! Неровен час, поднимут переполох, тогда конец тебе!
Мулатка легко, будто выжидала этот миг, высоко взбрасывая ноги, обогнала воблу-канадку, густогривую бразильянку и немку-мужланку под номером "7" - и теперь бежала впереди. Так легко и красиво бежала - из всех грудей вырвался стон изумленья.
Бежала - будто танцевала!
О да, это танец. Бег - танец. Бег - счастье.
"Она танцует с Богом вдвоем танец победы". Жан-Пьер смеялся в голос, будто рыдал. Юмашев косился на друга, как на сумасшедшего.
До финиша совсем немного. Метров двести. Или уже сто! Немка наддала. Колени в воздухе замелькали. Поднажала и бразильянка. Немка почти настигла Мари-Жо - та оглянулась, почуяла угрозу, расширила шаг. Она опять впереди!
Стадион бесился. Все прыгали и махали руками и флагами. Молодежь свистела в свистки. Оператор бесстрастно снимал происходящее.
До финиша меньше ста метров. Немка впереди! На полкорпуса! Мулатка опять легко обходит ее, будто дразня. Бразильянка делает невероятное усилие и вырывается вперед!
Стадион взревел. Вопль отчаянья.
Тридцать метров до финиша!
Мари-Жо летит стрелой. Нет, это пуля, черная кудрявая пуля. Живая пуля летит, обгоняя всех, опережая время. Она опередила самое себя. Бразильянка превзошла себя, да! Но черная пуля обогнала и ее.
Финиш!
- Мари-Жо-о-о-о-о! Вив ля Фра-а-а-анс!
Стадион захлебнулся в криках восторга.
Обнимались, целовались. Прыгали и скакали! Мари-Жо пробежала, разогнавшись, еще с десяток метров после финиша - и, подняв вверх черные руки, повалилась животом на дорожку, принесшую ей победу. Поцеловала ее.
Игорь, крепко прижимая за пазухой к ребрам украденные кошельки, тоже глядел на лежащую без сил Мари-Жо. "Как бы не умерла девка на радостях".
- Видишь, Жан-Пьер! Все вышло по-твоему! А ты волновался!
Закурил. Дорогая сигарета обжигала угол рта. Картуш хохотал довольно.
- Ну что, наша модель?
- Наша!
Мари-Жо Патрик бежала круг почета по стадиону с флагом Франции в черной руке. Картуш аплодировал стоя.
Камера стрекотала.
На невесть каком ряду наверху амфитеатра черноволосая смуглянка в вызывающе ярком наряде - алый лиф, зеленая юбка, ягодно-красная шляпка с черной вуалью - встала со скамьи, чтобы рассмотреть человека в толпе. Щурилась. Шею тянула. Губы кусала. Узнала его.
Повернулась к спутницам, живо щебечущим девицам.
- Девочки, - весело, холодно бросила. - Не ждите меня! Пока!
Пробиралась сквозь бешено орущую, гудящую толпу.
Неистово плясал и кричал стадион. Мари-Жо пробежала круг победы, знамя Франции выхватили у нее из рук. Фрина Родригес работала корпусом и локтями. Скорее. Он уйдет. Она еще видит его. Вот он!
- Эй! - крикнула, когда голова Игоря, его когда-то роскошный, теперь потрепанный, мятый, будто жеваный пиджак уже близко виднелись.
Она не знала его имени. Не помнила, как в поезде называла его эта… эта… "Ну обернись!" - заклинала.
Он обернулся.