Арсений Семенов - Землепроходцы стр 4.

Так и осталось неизвестным, какой заушник донес об этом воеводе. Едва была сыграна свадьба, Атласова кинули под кнуты и, едва зажила спина, отправили служить в самое дальнее зимовье - Анадырское. Меж­ду ним и Стешей легли две тысячи верст тайги, гор, тундры, топей. Впервые он служил без Потапа, и от разлуки со Стешей и верным другом служба казалась ему вдвойне тяжкой.

Через два года в Анадырское пришла страшная весть о черном море в Якутске. Стеши не стало...

На Анадыре два месяца в году царят сумерки. Ат­ласову казалось, что солнце зашло навечно. Лишь че­рез год заметил он его - низкое, большое северное солнце, красноватое от испарений.

Однажды большой отряд чукотских воинов, нагря­нув с севера, побил сонными сорок казаков, промыш­лявших моржовый зуб в устье Анадыря. Едва эта весть достигла зимовья, казаки снарядили погоню за чук­чами.

На устье пришли на третьи сутки. Над местом побо­ища висели тучи воронья. Едва предали земле погиб­ших, воеводский приказчик, трусливый пес из детей боярских, велел поворачивать обратно. Ярость обуяла казаков. Многие нашли на месте побоища своих отцов, братьев, друзей и требовали отмщения. Но приказчик уперся. Срок его службы в Анадырском истекал, он ожидал скорой подмены и не хотел рисковать головой. Ему хорошо было известно, что чукчи отличались устойчивостью в рукопашном бою, ружейного огня бо­ялись мало, отряды их нередко насчитывали до четы­рех-пяти сотен копий. Гоняться за ними с двумя десят­ками казаков сын боярский боялся и даже не скрывал этого. Дело дошло до матерной брани. Среди тех, кто особенно поносил приказчика, были Лука Морозко и Атласов. Не наказать сейчас чукчей - значило поста­вить зимовье на грань гибели. Чукчи, осмелев и собрав еще большие силы, не замедлят осадить Анадырское и в конце концов спалят его, взяв осажденных из­мором. Только пустая башка закроет глаза на опас­ность. Атласов даже не устрашился назвать приказ­чика плутом и вором, припомнив, что тот в государеву ясачную казну клал худых соболей, а лучших оставлял себе.

Тогда сын боярский велел бить Атласова батогами, но тот в руки не дался, заявив подступившим к нему верным приказчику служилым:

- Что ж, казачки, хватайте меня! Бейте, да гляди­те, не примайтеся! Знаю я на приказчика Дело великих государей. Как бы и вам потом головы не поснимали.

Служилые в страхе отступили. Да и сын боярский струхнул порядочно, едва услышал о заявленном на не­го Деле государевом.

Однако, едва казаки, так и не дав острастки чук­чам, вернулись в Анадырское, Лука Морозко посовето­вал Атласову отказаться от заявленного слова.

- Ох, Владимир, - сказал старый, седой как лунь казак. - Башка у тебя горячая, да, жаль, глупая. За то, что воевода назначил сына боярского приказчи­ком на Анадырь, получил он с него поклонных, поди, рублей двести, не меньше. То ж и с писчика, и с толма­ча рублей по сорок. Вот и пораскинь теперь умишком своим зеленым, чью сторону возьмет воевода в твоем с приказчиком споре. Писчик с толмачом, ясно, будут держать руку приказчика. Упекет тебя в тюрьму воево­да, рассудив, что слово на приказчика заявил ты об­лыжно.

Как ни кипел гневом Атласов, однако ж вынужден был признать, что выйдет так, как предсказывал Морозко. Вызванный на допрос к приказчику, Атласов признался, что сказал Дело государево с перепугу, бо­ясь батогов.

Приказчик велел бить его кнутами. Однако и на этом сын боярский не простил ему, решив выслать строптивого казака в Якутск, на суд к воеводе. Каза­лось, ловушка захлопнулась крепко. Теперь в деле об оскорблении приказчика имелось самоличное призна­ние Атласова, что приказчика оскорбил он безвинно. Воевода мог заживо сгноить его в тюрьме, дабы и дру­гие казаки зареклись бунтовать против своих приказ­чиков вовеки.

- В хорошую ж западню ты толкнул меня, поклон тебе за то земной! - в отчаянии пенял Атласов Мороз­ке накануне отправки из Анадырского. - Злейший враг не мог бы придумать для меня мести страшнее.

- Да разве думал я, что приказчик окажется столь злобной тварью? - оправдывался Морозко. - Что воевода, что его приказчики - все они живогло­ты, каких свет не видывал. Давно уж мне ведомо, что как воеводы, так и их приказчики грабят государеву казну, подменяя лучших соболей худыми. И воеводы, и приказчики в некоторых зимовьях держат винные ку­рени, наживаясь на торговле корчемным вином - плевать им на государеву винную монопольку. А на приказчичьи и на иные должности воевода назначает тех, кто даст больше поклонных, будь хоть это негодяй из негодяев, подобно нашему сыну боярскому.

- Спасибо, Лука, научил ты меня уму-разуму! - горько усмехнулся Атласов. - Теперь мне легче будет гнить в тюрьме, постигнув твою премудрость.

- Полно, полно, Владимир! Что это ты поешь себе отходную? Иль один толковый казак семерых воевод и дюжины приказчиков не стоит? Знаю я, что сабля твоя остра и рука крепка. Так пора и уму твоему поострить­ся. Плох тот казак, которого приказчик голой рукой возьмет. Оставим мы сына боярского с носом, попомни мое слово.

- Так что ж ты жилы из меня тянешь, Морозко? Толкуй, в чем мое спасение!

Подкрутил Морозко сивый ус, прикрыл правый глаз, а левый уставил в потолок.

- Умей, - сказал, - с потолка читать. А написано там, что надлежит тебе в пути с каким-нибудь казаком службой поменяться. Ведомо всем якутским казакам, что служба на ледяных анадырских землицах не мед. Любой будет рад вернуться в Якутск, уступив те­бе здешнюю свою службу. Уразумел?

Атласов уразумел и действительно сумел, дойдя лишь до Колымы, поменяться службой с одним из ка­заков. В Анадырское вернулся с другим уже приказчи­ком, когда сына боярского на Анадыре и след простыл.

Постепенно дело об оскорблении сына боярского со­вершенно забылось - шел уже пятый год службы Атласова в Анадырском.

Между тем в Анадырское все чаще стали проникать известия о новой соболиной реке Камчатке. Привозили эти известия казачьи отряды, ходившие на сбор ясака в корякские земли, лежавшие на полдень от Анадыря. Вспомнил Атласов давние свои разговоры с Любимом Дежневым и Потапом Серюковым об этой реке, понял, что если не он, то кто-нибудь другой выйдет вскоре на эту реку. И тогда зажмурил он один глаз, поднял к потолку второй и прочитал там для себя: теперь или никогда! Иль не сын он славного Атласа? Иль не чув­ствует он в себе силу и решимость великую?

Однако на поиск новой соболиной реки анадырской приказчик скорее отпустил бы мудрого и опытного Лу­ку Морозко, чем юного еще годами Атласова. Не стал он подавать челобитную приказчику, но заспешил в Якутск, к воеводе, надеясь первым привезти желанное для воеводы известие.

И он не ошибся в своих расчетах. Известие о новой соболиной реке произвело на воеводу большое впечат­ление. Соболиные ясачные сборы падали в воеводстве год от году. Сибирский приказ выражал недовольство и слал воеводе наказ действовать энергичнее, подкреп­ляя эти наказы именем государей Петра и Иоанна. Опа­саясь царской немилости, напуганный прибытием сы­щика, который был прислан расследовать челобитные казаков и инородческих князцов о злоупотреблении воевод своей властью, ленский наместник государей принял Атласова более чем ласково. Дело об оскорбле­нии сына боярского было предано забвению, воевода велел подьячему разрядного стола заготовить выписку о службах казака и вскоре произвел Атласова в чин казачьего пятидесятника.

Через год Атласов возвращался на Анадырь уже не простым казаком, но пятидесятником и приказчиком. Друзья Атласова встретили эту весть ликованием. На Анадырь он пришел с двенадцатью казаками - больше дать ему людей воевода не мог, - якутский гарнизон, обслуживающий все огромное воеводство, не насчитывал и восьми сотен человек. Но зато на этот раз с Атласовым снова был Потап Серюков, успевший дослужиться к той поре до чина казачьего десятника.

В Анадырском Атласов был огорошен известием: Лука Морозко с горсткой казаков восемь месяцев на­зад ушел отыскивать реку Камчатку! Атласов опоздал! Это было крушение всех его надежд и планов, которые он столь долго вынашивал.

Но через две недели Лука Морозко вернулся с из­вестием о неудаче: всего в двух днях пути от Камчатки казаки опрокинули по нечаянности в реку лодку с бое­припасами. Следовать дальше с десятком безоружных товарищей Морозко почел безумием - по известиям, полученным от надежных проводников, на реке Кам­чатке обитали многолюдные иноземческие роды, веду­щие беспрерывные войны друг с другом. Там казаки могли ни за понюх табаку сложить головы.

Атласов понял, что надо спешить. Не повезло Мо­розке - мог какой-нибудь другой отряд казаков или промышленных проникнуть в сторону Камчатки с вер­ховьев Колымы или Индигирки через Пенжину, даже не заходя в Анадырское.

Лука Морозко вернулся в Анадырское совсем боль­ной - его трепала лихорадка.

- Бери больше людей и спеши! - наставлял он Атласова. - С малыми людьми ты ничего не достиг­нешь. Камчадальские роды насчитывают по тысяче и больше человек. И будь осторожен, головы не теряй, даже когда небо покажется с овчинку. Не посрами от­цовскую казацкую славу. Благослови тебя бог, сынок! Верю я в тебя - хоть и отчаянная у тебя башка, но светлая. То замечал я не раз и потому люблю тебя. А в случае чего, когда не будет уже никакой надежды на спасение, - улыбнулся через силу старый казак, - зажмурь один глаз, а вторым гляди на потолок, как я учил тебя. Там прочтешь свое спасение.