- Да уж, дорогой вы мой. Даже не удосужились документ сменить. Думал, Сибирь большая, не найдём?
- О чём это вы? - побледнел Дмитрий, предчувствуя самое плохое.
- Да так, просто. Не бойтесь, - улыбнулся Сахаров и, уже не скрывая намерения, добавил: - В каком году вы были на северах?
- На каких северах?
- А пушнину у тунгусов скупали!
- В 1886 году, - холодея нутром, понимая, что следователь задал этот вопрос неспроста, ответил Дмитрий.
- И что же, когда вы вернулись оттуда и почему не поехали к себе на родину?
Набоков закрутился на стуле:
- Так же, как все купцы, по Енисею на барже. А дома я бывал, каждый год…
- Эй, Маслов! - рявкнул Сахаров. - Приведи тунгуску!
У Дмитрия едва не остановилось сердце. Он понял, кто сейчас зайдёт. Вскочил, хотел бежать, но не знал куда. Двое прапорщиков были наготове, схватили за руки, посадили на место.
Дмитрий, как пойманный волк, оскалил зубы:
- Что это всё значит?!
Открылась дверь в соседнюю комнату, вошла Ченка. Ещё не понимая, что происходит, остановилась рядом:
- Трастуй, Тима! - И на стражей: - Пашто руки ломаешь?
- Сядьте, Набоков! Не надо прыгать. Вы не на гулянке. - И к Ченке: - Скажи нам, пожалуйста, знаешь ли ты этого человека?
- Што, отнако, насяльник? Сапсем слепой? То мой муж, Тима! опускаясь перед Набоковым на колени, залопотала Ченка, и ему в глаза: - Так я каварю?
- Дура, зло заскрипел зубами Набоков и уже тише: - Надо было тебя тогда со скалы сбросить…
- Что? Не слышно, повторите, - приподнялся с места Сахаров. - Кто слышал, что он сказал?
- Надо было со скалы сбросить, - повторил Сергей.
- Запишите, пожалуйста, в протокол! - приказал Сахаров машинистке.
Ченка запричитала:
- Тима, узнал ли ты меня? То я, Ченка! У нас с тапой доська, Улька! Ты каварил, назвать нато, как твоя папушка Ульяна. Помнишь, отнако?
Дмитрий зло посмотрел на неё, сжал кулаки, отвернулся.
- Так что вы на это скажете? - настойчиво спросил следователь.
Ченка вдруг вскочила, бросилась обратно в дверь и вывела за руку Улю:
- Смотри, Тима! Доська наша!
Казалось, у Набокова глаза выскочат из глазниц, до того был удивлён появлением девушки. Дмитрий привстал со стула, даже подался вперёд, как бы приветствуя дочь, но потом вспомнил, где находится, сел на место. Но, всё же не отрывая взгляда, покачал головой:
- Во как! Встретил бы на улице, не узнал…
- Так вы признаете, что это ваша дочь? - подхватил слова Сахаров. - Говорите, иначе мы предоставим свидетелей.
- Где уж ему признать, - осуждающе покачал головой Сергей. - Он и вид ел-то её один раз. Когда Уля была ещё младенцем…
- Свидетели? Какие такие свидетели? - иронически проговорил Дмитрий.
- Загбой, проводник Матвей Фёдоров, приказчик Малахов, братья Вороховы. И ещё есть кое-кто.
- И этих сюда привели? - зло ухмыльнулся Набоков.
- Надо будет, приведём.
Набоков опять перекинул ногу через колено, развалился на стуле:
- Что, обложить хотите, как медведя?
- Отвечайте по существу, гражданин Набоков! - поднимаясь с места, повысил голос Сахаров. - Здесь вам не прииск, где вы можете делать всё, что вам заблагорассудится! Будете запираться, тянуть время, для себя сделаете хуже.
Дмитрий притих. Понял, что это уже не шутки. Неизвестно, что у них там ещё за пазухой: то ли камень, то ли пуля. Лучше сказать правду.
- Ну, было по молодости…
- Тима! Как то, по молотости? - ахнула Ченка. - А как то сватьба, замуш прал, доська у нас?! - у эвенкийки затряслись губы, на глазах появились слёзы.
- Отвечайте, Набоков! Вы вступали в брак с гражданкой… Ченкой? - загремел Сахаров.
- Да какой там брак! - Дмитрий подскочил, но молодцы по бокам усадили его на место. - Так себе… погуляли, да и всё.
- Значит, была свадьба?
- Ну, была.
- И это ваша дочь? - Сахаров указал пальцем на Улю.
- Наверное, моя, - наконец-то выдавил Дмитрий.
- Наверное или ваша?
- Моя!
Сахаров сел на место, достал платок, вытер лоб, сухо бросил машинистке:
- Занесите в протокол!
Вдруг как взрыв бомбы грохнула распахнувшаяся дверь. Из соседней комнаты быстро вошла женщина:
- Дмитрий! Ты… почему… зачем? У нас дети…
Елена Николаевна не договорила, заплакала, хотела сказать что-то ещё, но дрожащие губы застопорили речь. Круто развернувшись на месте, женщина выбежала в коридор.
- Елена! Елена!!! - запоздало закричал Дмитрий, вскочил, хотел побежать вслед, но его опять удержали на стуле. - Я потом все объясню! Пойми меня! - И уже немного тише: - Что же вы и жену мою сюда привели? Зачем же так?!
- А вы как? Что же это, вступили в брачный союз, да несколько раз?
- Но ведь это же несерьёзно.
- Как несерьезно? Что же это, раз тунгусы, значит, нелюди? Можно обманывать? Мы ещё выясним, сколько лет было Ченке, когда вы с ней…
- Да что она скажет! Кто она? А кто я?! - закричал Дмитрий.
- Тихо! Успокойтесь, гражданин Набоков. Мы ещё узнаем, кто вы.
Дмитрий как-то сразу притих, сел на место на стул:
- Эх, гражданин следователь… Я знаком с самим губернатором Нефедовым! Мы потом с вами поговорим… в другом месте.
- Если будет время, - коротко отрезал Сахаров и вытер платочком пот со лба.
Возникла пауза, в которой главенствовали негромкие вздохи. Ченка плакала, потом слёзно заговорила:
- Как то, Тима! Я тебя штала… толго… вот тоська твой…
Дмитрий молчал. Молчали все. Напряжение нарушил Сахаров:
- Так вот. Теперь мы подошли к одному из главных вопросов. Скажи нам, пожалуйста, Ченка: как вы с Дмитрием попали сюда и сколько вас человек было?
Дмитрий нервно закрутился на стуле, гневно посмотрел на Ченку, но та была непреклонна:
- Как то! Отнако каварила я. Тима был, Закной был, я была, олени, собаки. Польше никто. На олень ехали, до-олго!.. Пуснину Тиме везли потках.
Дмитрий зло зачакал зубами, шумно выдохнул, хотел что-то сказать, но, посмотрев боковым зрением на стражей порядка, промолчал.
- Так-с, - довольно потирая руками, улыбнулся следователь. - Первая часть допроса закончена не в вашу пользу, гражданин Набоков. Так-с? Что же, думаю, можно перейти ко второй половине. И без перекура, потому что все на месте.
- Что, ещё какую-нибудь падаль приготовили? - усмехнувшись, зашипел Дмитрий. - Только не думайте, что всё это пойдёт против меня. Я буду жаловаться губернатору!
- Да хоть самому государю. Я веду дело в доверенных мне рамках закона. - И, учтиво обращаясь к Ченке, попросил: - Теперь, пожалуйста, пройдите в соседний кабинет, подождите там. Маслов! Проводи.
Ченка и Уля ушли. Кабинет наполнился напряжением, которое опять же нарушил Сахаров:
- Константин! Позови тунгуса.
От этих слов Дмитрий подскочил на месте, развернулся и застыл от ожидания. Он понял, что сейчас произойдёт невероятное.
- Что, совсем в грязь втоптать хотите? - ползучим гадом зашипел он. - Учтите, всё это болотная гниль, которая потом выльётся вам в глотки!
- Угрожать? - со смехом проговорил Сахаров и, не поворачивая головы, бросил машинистке: - Занесите в протокол!
Секретарша проворно застучала клавишами. Набоков заскрипел зубами.
Вошёл Костя. За ним Энакин. Увидев Дмитрия, эвенк замер на месте, узнал своего врага с первого взгляда. Набоков тоже узнал тунгуса, побелел, опустил глаза в пол.
После кратких формальностей - имя, местожительство и прочее, - Сахаров встал из-за стола, прошёл вокруг и встал рядом с Энакином.
- Скажи-ка нам, человек тайги. Знаешь ли ты этого человека?
Тунгус гневно сузил глаза, некоторое время молчал, наконец-то выдавил:
- Мой знай его. Плахой человек, стреляй меня, - задрал рубаху. - Вот сюта пуля попатай!
Дмитрий опустил голову, закачался. Тунгус хотел сказать что-то ещё, но не успел. Дверь соседней комнаты резко открылась. В помещение не вошла, а вбежала Набокова Елизавета Ивановна. Приятное лицо дамы переполнила чаша презрения. Тонкие губы вытянулись в полоску. Пышные брови наплыли на ресницы. Из прищуренных глаз метнулись искры низвержения. Сделав несколько шагов к сжавшемуся Дмитрию, она остановилась и резко, гневно, может быть, как никогда в жизни, воскликнула:
- Довольно! Хватит неподдельной лжи! - и, вытянув руку, указала пальцем на Набокова: - Это не мой брат. Это - никто, просто Сурок. - И тут же исправилась: - Это наш приказчик Сурков Пётр Васильевич…
ХВОРЬ
И праздный мир не сладок, когда душа томится. Так говорит Ворохов Егор, крёстный отец Ули. Теперь Уля с этим согласна. Если раньше для её легко восприимчивой души окружающий мир казался простым и понятным, то здесь, в городе, девичье сердце непонятно почему ныло и стонало, как раненый зверь медленно умирает со стрелой под лопаткой. Её прекрасные, тёмно-синие глаза погасли, как угли костра без дров. Густые ресницы словно поредели. Это уже не отточенные пики елей, взметнувшихся в хорошую погоду к небу, а клочковатые сучья умирающей пихты в пасмурный день. Пышные, угольные, изогнутые бегущим аскыром брови выпрямились выброшенным на берег полой водой таймешонком. Румяные щёки побелели. Лицо осунулось. Она слегка сгорбилась, плечи поникли, выравнивая в доску кофточку на груди. Движения стали неуверенными, вялыми. Не идёт, а спотыкается. Нет аппетита. Нет сна. Умирает Уля. От чего? Что за гнилая хворь влилась в молодое тело?
- Что с тобой? - не отступает Сергей. - Ты больна? Нездорова? Или, может, кто тебя обидел?