- Нет больше в Басре ни чести, ни знаний после смерти великого Хасана и Василя ибн Ата, моих учителей. Учёные не стремятся к постижению истины, они ищут лишь славу и богатство. Поистине, правду говорил Хасан аль-Басри, что их всех изречений пророка Мухаммеда, да упокоит его Аллах, чаще всего приходится повторять: "Если бы у человека были две долины, наполненные сокровищами, то он пожелал бы третью, и ничто не наполнит утробы сынов Адама, кроме праха земли". Судья Басры берёт взятки и требует не меньше пятидесяти дирхемов, он осудит невинного и оправдает виноватого, и совесть не мучит его. Невежды осмеливаются оспаривать учение Василя ибн Ата и утверждают, что Коран не был сотворён и существовал вечно. Ведь это явная ересь и, хуже того, неразумие. Если бы они стали рассуждать, то поняли бы, что Коран не мог существовать вечно, рядом с причиной бытия, которую простонародье называет Аллахом. Тогда получается, что существовали вечно две силы, то есть два божества, а это настоящее язычество!
Более того, имам в мечети, что у куфийских ворот, утверждает, что даже бумага, на которой написаны все списки Корана, и чернила, которыми он написан, тоже не были сотворены и существовали вечно! Что за вопиющая глупость! Ведь эта бумага сделана год или месяц назад самаркандскими мастерами, и можно даже назвать по имени того, кто её создал! А посмотрите, сколько жён и наложниц у этого имама! Можно подумать, что он хочет заполнить своим потомством весь мир, чтобы оно расселилось по всем краям, как Яджудж и Маджудж перед концом света!
Гости Абу Исхака опасливо переглянулись - речи почтенного учёного смахивали на ересь! Чтобы отвлечь его от опасной темы, Абу Исхак сказал:
- Достойнейший учитель, не расскажите ли вы нам о каком-нибудь изречении Хасана аль-Басри, которого мы ещё не знаем?
Старик выпрямился и произнёс, - Каждый день я повторяю его изречение, которое советую запомнить и вам: "Нет ничего истиннее того, во что люди не хотят верить - каждому придётся испить смертную чашу".
Хасану не нравился старик, он был слишком важный и скучный, но видно было, что и Абу Исхак, и гости побаиваются его. Старик, оживившись, стал вспоминать другие изречения Хасана Басрийского, превозносить его учёность и благочестие и ругать нынешних улемов и имамов.
Что хорошего в таких изречениях, они только наводят тоску, думает Хасан, глядя на воду и перебирая в памяти все, что увидел и услышал тогда. Когда старик ушёл, вспоминает он, Абу Исхак и его гости стали смеяться над ним, а один сказал:
- Не о нём ли сложил Абу Муаз свои стихи:
"Не могу я видеть этого болтуна, что вечно сидит на рынке тканей,
У него шея длиннее, чем у стоящего или бегущего страуса,
Длиннее, чем у пятнистой жирафы, что у меня общего с ним?
Ведь он только и делает, что обвиняет людей в ереси".
- Нет, - возразил другой. - Это он сказал о его учителе и друге Василе ибн Ата.
- Да, - кивнул Абу Исхак. - Упаси боже попасться ему на язык, ведь его стихи через несколько часов повторяет вся Басра, и если он захочет опозорить кого-нибудь, то громко произнесет свои стихи, сидя на пороге дома, и мальчишки тут же подхватят их, как это было с Сулейманом ибн Али, наместником.
- А знаете ли вы, - подхватил кто-то из гостей, - что случилось недавно с одним из моих знакомых? Он снял верхнюю половину дома, в нижней половине которого живёт Абу Муаз. Рано утром мимо этого дома прошёл продавец рыбы. Его осёл, подойдя к жилищу, громко закричал. Ему откликнулся осёл, стоящий во дворе, и тут же заревел осёл, которого хозяева держали на крыше вместе со своими овцами. Поднялся страшный шум, овцы испугались и одна из них столкнула на землю большую глиняную миску, которая разбилась с грохотом, а осёл стал барабанить ногами по крыше, так что дом едва не обрушился. Мой знакомый испугался до смерти, выбежал во двор и тут услышал зычный голос: "О мусульмане, наступил Страшный суд, разве вы не слышите, что архангел трубит в трубы и мёртвые встают из могил?" Мой друг в гневе прибежал к хозяину дома и стал спрашивать, что за безумный живёт над ним. Но тот ответил ему: "Разве ты не знаешь, что здесь живёт Абу Муаз Башшар ибн Бурд?"
Хасан представил себе, как ревут ослы, блеют овцы и испуганный постоялец мечется по двору, и засмеялся. Гости оглянулись на него, а Абу Исхак сказал, - Тебе пора домой, сынок, мать, наверное, ждет тебя. Мальчик вышел из лавки, хотя ему очень хотелось послушать, о чем будут говорить гости Абу Исхака…
Вот бы когда-нибудь увидеть Абу Муаза и услышать его новые стихи, думает Хасан. Он мысленно произносит строки, которые знали все в Басре:
"Если ты всегда упрекаешь друга,
То не найдешь никого, кто бы не упрекал тебя.
Живи один или доверяйся своему брату - ведь он
иногда обидит тебя, а иногда будет сторониться обиды.
Если ты не выпьешь иногда грязную воду,
То будешь всегда испытывать жажду - кто из людей не замутил своего питья?"
Быстро стемнело. Мать собрала белье, и они направились к дому. Хасан уже не держится за руку матери, он может найти дорогу к дому и в темноте. Но сегодня необычно светло. Вдалеке мальчик различает силуэты всадников, освещенные неровным светом факелов. Всадники останавливаются у крайнего дома, спешиваются, входят внутрь, потом выбегают и, ведя коней за повод, стучат в следующий дом.
- Кого-то ищут, - шепчет мать, - а дети дома одни, как бы стражники не обидели их.
Они бегом бросаются к своему жилищу, но дорогу им преграждают стражники.
- Эй, женщина, ты куда? - кричит хриплый голос. - Покажи свое лицо!
- Что ты, - пугается мать, - это грех, я не могу открыть лицо перед посторонним мужчиной.
- Ничего, - хохочет стражник, - Аллах простит тебе этот грех, если ты действительно женщина, а не то тебе несдобровать!
- Оставь ее, - вмешивается другой стражник, - разве ты не видишь, что это на самом деле женщина? Проходи, женщина, и поторопись, здесь прячется опасный бунтовщик, не поздоровится ни ему, ни тому, кто укрыл его. Беги же!
Хасан пускается бежать рядом с матерью, наконец они добираются до дома; услышав стук, хозяин сразу же открывает дверь.
- Входите скорей, - говорит он, - неспокойно стало в Басре, особенно с тех пор, как повелитель правоверных Абу Джафар разогнал еретиков, которые называли себя "равендиййя". Они окружили его дворец в Куфе и стали кричать: "Это наш господь, который дает нам жизнь и хлеб насущный!"
Они не хотели плохого Абу Джафару, а пришли в Куфу, как паломники ходят в Мекку. Эти глупцы поверили в то, что, как им говорили проповедники, халифы из рода Аббаса равны самому пророку. А халиф так испугался, когда услышал их крики, что, не разобравшись, что происходит, выбежал из своих покоев в нижней одежде. Он бросился в конюшню, но там не оказалось ни одного оседланного скакуна. Халиф был в ярости и хотел тут же отрубить голову своему конюшему, но тот дал ему свою лошадь. Потом подоспели халифские войска и перебили всех этих ни в чем не повинных глупцов.
С тех пор халиф Абу Джафар стал очень подозрителен. Он возненавидел Куфу и ее жителей и переселился в свою новую столицу - Багдад. А теперь говорят, что в Басре скрывается один из потомков Али ибн Абу Малиба, да упокоит его Аллах, злейший враг Абу Джафара. Будьте осторожны и не ходите по улицам после того, как стемнеет, не то стражники могут обидеть вас.
Хасан входит в дом. Мать уже хлопочет во дворе, готовит тюрю-похлебку из кислого молока с размоченными в ней лепешками. Хасан сыт, он ел у Абу Исхака лепешки из белой муки и немного меда, и ему не хочется даже смотреть на тюрю, а сестры и братья с жадностью набрасываются на еду.
А Хасан достает из глубокой ниши в стене светильник - глиняную лодочку, в которой вместо весла - железная трубочка со вставленным в нее фитилем. Другой конец фитиля погружен в масло.
Хасан взял огниво и высек огонь. Фитилек загорелся слабым желтым светом, его пламя слегка колыхалось от дыхания мальчика. Потом он снял с полки тоненькую тетрадь, сшитую из легких листов самаркандской бумаги. Эту тетрадь подарил ему Абу Исхак, когда узнал, что его ученик знает много стихов и сам пишет. В начале тетрадки Хасан вывел строки, которые запомнил еще в Ахвазе, и те, что услышал в лавке Абу Исхака.
Больше всего ему нравились стихи Имруулькайса. Как замечательно он описал бурный летний ливень, когда деревья под ветром кажутся похожими на отрубленные головы с развевающимися волосами! А как он сказал о себе: "Я гоню свои смелые рифмы, как доблестный юноша гонит коня!" А несколько дней назад Абу Исхак пригласил к себе сказителя, и тот, довольный обильным угощением и щедрой платой, обещанной хозяином, показал все свое искусство. Лучше всего Хасан запомнил стихи Имруулькайса о схватке орла со степным волком:
"Орел падает на волка с неба, как неотвратимое бедствие,
Он обрушивается ему на спину, как полное ведро,
У которого оборвалась веревка, и ведро сорвалось в колодец.
И уже не видно преследователя, бросившегося с воздуха,
Уже не различить преследуемого, бежавшего в долине -
Они переплелись, как пестрая ткань, и диво глядеть,
Как один упорно нападает, а другой стойко защищается".
Хасан решил записать эти стихи. Взял тростниковое перо - калам, медную чернильницу, открутил тяжелую крышку и погрузил тростник в черную густую жидкость. Учитель в Ахвазе не очень хвалил почерк Хасана, говорил, что он пишет слишком крупно и размашисто, и у него нет чистоты линий. Но теперь Хасан бережет бумагу и выводит строки так, чтобы больше поместилось на одном листе:
"Я отправился в набег по широкой степи, а понесет меня
Гладкошерстая, поджарая и высокая кобылица…"