Вскоре в сторожке стало тихо: молодой здоровый сон угомонил даже самых беспокойных. Михаил наклонился над Киселевым, снял с гвоздя свой плащ, укрыл друга потеплее, а сам вышел на воздух, в дозор.
Ночь была тихой и уже по-осеннему свежей. Сидя на колоде под навесом мохнатой старой ели, он с грустью думал о том, что скоро кончатся и эти относительно теплые дни, а там рукой подать и до зимы. Сим, Аша, Миньяр, Усть-Катав забиты полицейскими и солдатами. Собираться, как прежде, нет никакой возможности: всюду идут повальные обыски, а дома боевиков прочно взяты под наблюдение.
В Сим ни Михаилу, ни другим его бойцам возвращаться нельзя, там их ждут не дождутся "синие крысы". В Аше у Гузакова живут старший брат Павел и замужняя сестра, у Киселева - тоже сестра. Одно время они думали обосноваться у кого-нибудь из них, но и это оказалось невозможным. Оставалось село Биянки, где живут родители Михаила. Отсюда, из лесу, до него недалеко, верст двадцать пять. Надо бы разведать, что делается там, предупредить отца, который всегда его понимал, запастись теплой одеждой на случай вынужденной зимовки в лесу. Вот проводит уфимцев и заодно разведает, лишь бы Киселев окончательно не слег: этот нехороший кашель его пугает…
Едва темное осеннее небо посветлело и приподнялось над лесом, Михаил пошел будить боевиков. Встали дружно, наскоро перекусили остатками от ужина и двинулись в путь. Киселева Михаил оставил в сторожке пить чай и поправляться: кто знает, чем закончится их выход на железную дорогу и скоро ли он вернется назад?
По пути у "своего" лесника он поинтересовался обстановкой на ближайшей станции. Тот лишь присвистнул и махнул рукой:
- И-и, Михаил, и близко подходить не думай! Тебя всюду полиция ищет.
- А мне товарищей на поезд посадить надо, - помрачнел Гузаков. - Да так, чтоб комар носу не подточил.
- Смотря что за товарищи. Могли бы и сами, коли с усами…
- Не только с усами, вот в чем дело… А если дождаться ночного?
- Это уже лучше. Но тебе все равно не советую: в петлю голову суешь.
- В петлю рано, а идти все-таки надо.
В лесу неподалеку от разъезда они дождались ночи и вышли на станцию прямо к отходу поезда. Прощаясь с каждым за руку, Михаил говорил:
- Выходить по одному, а не кучей. Билеты брать тоже врозь, но чуть что - сбейтесь в кулак и деритесь, как сто чертей. Вас ведь пятеро, а это пять стволов! Посадку вашу я проконтролирую. Мне отсюда, из темноты, все хорошо видно. Потребуется, знайте: оба моих револьвера до сих пор били без промаха!
Лежа в темноте на мягкой сосновой хвое, он подождал, пока уфимцы не сели в поезд и, когда тот тронулся, повернул обратно в лес.
Киселев обрадовался его приходу, но Михаил заметил, что за эти два дня он сдал еше больше, ослаб и как-то весь посерел. Давно не топленная печь была холодна, а чайник пуст.
- Ты что же это, Саша? Я же велел тебе постоянно подтапливать и пить травяной отвар, - вздохнул он. - Или дрова жалеешь? Так ведь в лесу живем.
Киселев виновато улыбнулся.
- За тебя волновался, Миша. Нельзя тебе было идти на станцию, а меня ты пожалел… Я ведь знаю, чувствую: пожалел… Неужели я так уж плох, Миша?
У Михаила что-то остро защипало в носу. Он грубовато обнимал, мял, хлопал друга и, пряча глаза, говорил о том, что у них еще все впереди, что они еще походят по этой земле и что придет такое время, когда не они, а сами господа жандармы будут прятаться от них по лесам.
Жарко натопив печь, он взял ружье и ушел в лес за глухарями. Это было не очень конспиративно - стрелять в такой близости от людей, но иного выхода не было. Болезнь Киселева оказалась гораздо опаснее, чем сам он предполагал. Может, свежая дичь и крепкий глухариный бульон хоть немного восстановят его силы?
Саша ел глухарей, пил прекрасный наваристый бульон, но кашлял по-прежнему. "Уходить надо, - глядя на слабеющего друга, грустно думал Михаил. - Скоро зима, а у нас даже на одного нет теплой одежды. Пропадет он тут со мной, непременно пропадет…"
С каждым днем он все больше убеждался в том, что Киселева нужно как можно скорее вывести из леса. Но куда? Это могло решиться только после встречи с нужными людьми, но оставлять Сашу одного он теперь не решался.
Выручило появление в их лагере Ивана Мызгина.
Устроившись на колоде под елью, они дружно задымили табаком, и Мызгин стал рассказывать, что делается в поселках. Сам он едва вырвался из рук полиции и укрылся в лесу, зато все, что не успел закопать, - нелегальную литературу, запас взрывчатки, бикфордов шнур, несколько самодельных бомб, - попало в руки "фараонов". Арестовали Василия Лаптева, Дмитрия Кузнецова и еще кого-то. За каждым боевиком идет самая настоящая охота - с выслеживанием, засадами, облавами. Не оставляют в покое их знакомых, родственников, вымещая на них злобу за свои неудачи. Словом, тяжко там сейчас. Очень тяжко.
К такому отступлению ни они, ни их командиры готовы не были.
- Да, - вздохнул Михаил, - в своей работе главное внимание мы уделяли нападению, атаке. Они всегда давались нам легче, чем отступление. А в условиях партизанской войны, развернувшейся на Урале, умение без потерь, выйти из боя, отойти, на время рассредоточиться, чтобы затем собраться и ударить опять, должно быть доведено до искусства.
- Что ж, значит, будем учиться и этому. Главные бои впереди.
- Тяжелая эта школа, друг Тяжелее, чем мы себе представляли.
- Что же делать? Выходит, нужно и через это пройти.
- Только бы товарищи не разуверились, рук не опустили..
- С тобой не опустят!
- Спасибо, Ваньша..
Оставив Киселева на попечение Мызгина, он отправился в сторону Аши. С немалым для себя риском побывал у знакомых рабочих, проведал родственников, связался с уфимским штабом. Еще летом его боевики экспроприировали склад с полицейским вооружением. До сих пор взятые тогда револьверы хранились в тайнике симской дружины на пчельнике одного верного товарища - Ивана Курчатова. Теперь Уфа попросила передать их в распоряжение губернского штаба, что он и обещал сделать.
Вернувшись через неделю в свой лесной лагерь, Гузаков нашел его еще более печальным. Киселев совсем слег, кашлял кровью. Хлопотавший вокруг него Мызгин был хорошим шуралём в заводской кочегарке и неплохим разведчиком в дружине, но лекарь из него был никудышный. Да и что можно было сделать для больного без доктора, без лекарств, без нормальных человеческих условий?
В тот же день младший братишка Михаила Петя Гузаков вывел к их балагану Василия Королева. Пока Королев пил чай и осматривался, они по-родственному перекинулись парой фраз; из них Михаил узнал об обыске у старшего брата в Аше и у родителей в Биянке. Никого из них не взяли, но засаду оставили, это надо иметь в виду.
На Королева Петя набрел в лесу. Голодный, вымотанный, измученный бесконечными облавами, он был на изломе.
- Не нравится мне Королев, братка, - тихо сказал Петр. - Ты присмотри за ним, мало ли чего…
- А ты думаешь, сам себе я нравлюсь? - блеснул глазами Михаил. - В тех условиях, в каких нам сегодня приходится жить и бороться, не до улыбок. Тяжко нам, брат Особенно разъедает душу вынужденное бездействие. Выстоять перед ним ох как, оказывается, нелегко! Вот и Королев… Ничего, отдохнет, наберется сил, а завтра - на задание. Серьезное дело само на ноги поставит.
На следующий день тройка в составе Ивана Мызгина, Петра Гузакова и Василия Королева выступила в сторону Сима. Петр доведет товарищей до тайника и вернется домой, а Иван с Василием, нагрузившись оружием, повернут на Ашу, где на явке их будут ждать уфимцы. После этого, решил Михаил, можно будет подумать и о больном Киселеве. Пока не выпал снег, его нужно тайно устроить у своих. С квартирой и врачом он уже договорился.
Через несколько дней в тихий лесной балаган вернулся один Мызгин. Невесело доложил о выполнении задания, передал предупреждение товарищей, что лес, где они обосновались, готовится прочесать полиция. На вопрос о Королеве ответил односложно:
- Нет больше нашего Королева, сотник. Сломался наш Королев.
Сердце у Михаила сжалось.
- Что произошло? Говори яснее, Иван!
И Мызгин рассказал, как на пути к Аше Королев наотрез отказался нести оружие, как на чем свет стоит проклинал тот день, когда связался с боевиками и поверил разговорам о революции, как бился в истерике и просил отпустить его в Уфу.
- Ну и ты - что? - грозно спросил Гузаков.
- Что я? Взвалил оба мешка к себе на спину и попер…
- Я не о мешках. Я о Королеве!
- Ну, Королева, извини за самоуправство, я там малость побил, - не глядя командиру в глаза, продолжал Иван. - Очень уж мерзко стало слушать его завывания… Револьвер, конечно, отнял: зачем ему, дезертиру, с оружием ходить? Еще выбросит где-нибудь по трусости или в полицию сдаст, а у нас каждый ствол на счету, самим добывать приходилось…
Михаил чертыхнулся, сварганил огромную самокрутку и, ничего не сказав, ушел в лес. Вернулся нескоро, усталый, голодный, промокший под дождем. О Королеве - ни слова, будто и не было рядом с ним такого человека, будто навек вычеркнул его из своей души.
Утром, захватив оружие и оставшиеся продукты, одев потеплее Киселева, отправились искать новое убежище.
Дорога на Трамшак неблизкая. Двигались медленно, с частыми остановками и привалами, учитывая состояние Саши. Тот сначала бодрился, но очень скоро ослаб так, что его пришлось нести на себе. Теперь остановки стали еще чаще, а привалы длиннее.
Во время одного из таких привалов, где-то на середине пути к Трамшаку, прочесывая редкий сквозной березняк, прямо на место их отдыха вышла густая цепь полицейских. Михаил заметил их первым и тихо скомандовал: