- Э-э, нет, Иванка. Ты царя не трожь. Блаженный он и народом чтим. Тут на ближнем боярине Борисе Годунове грех. Сказывают, что он повелел новую крепость возводить и мужиков в неволе томить без выходу, - понизив голос, произнес Герасим и снова весь зашелся в кашле; отдышавшись, виновато развел руками. - Надорвался я тут, Иванка. Внутри жила лопнула. Кровь изо рта идет, помру скоро. На селе мужикам поклонись, да проси батюшку Лаврентия помолиться за меня, грешного. Сам-то как угодил сюда?
- Гонцом к князю мир снарядил. Засевать яровые нечем. Буду у Телятевского жита просить. Да вот застрял здесь. Повелели день отработать.
- Это тоже по указу ближнего царева боярина. Норовят через год крепость к Китай-городу подвести. Тут и замкнется каменное колечко. Тыщи людей здесь примерли. Зимой в город деревенских мужиков не пущают. В землянках живем-маемся. Шибко мерзнем. Хворь всех одолела. Ежедень божедомы усопших в Марьину рощу отвозят да в ледяную яму складывают, а в Семик хоронят. Вот житье-то наше… Ох и стосковался я по землице отчинной, по сохе-матушке. Хоть бы перед смертью по селу пройтись да на мужиков взглянуть, к старикам на погост наведаться. - Герасим смахнул со щеки слезу и продолжал. - Князь-то наш строг да прижимист. На Москве хлебушек дорогой. Мнится мне - откажет селянам князь…
Около часу сидели Иванка и Герасим возле речки. Старик пытливо выспрашивал о мужиках, родит ли земля, по скольку ден крестьяне на боярщину ходят, да велик ли оброк на князя дают, много ли страдников в бегах укрывается и кого бог к себе прибрал. Болотников не спеша рассказывал, а Герасим, вспоминая родное село, ронял слезы в жидкую седую бороденку и поминутно кашлял.
Возле Яузских ворот ударили в сигнальный колокол. Работные люди неторопливо потянулись к крепости.
- Ну прощевай, Иванка. Более не свидимся. Исаю от меня поклон передай, - с тихой грустью высказал Герасим.
К речке подъехал объезжий голова, гаркнул сердито:
- Подымайся, старик. Аль оглох!
Герасим просяще молвил:
- Уж ты прости меня, батюшка. Силушки нет, дозволь денька два отлежаться. В ногах ослаб, грудь разломило.
- Будя врать, козел паршивый. А ну, поднимайся! - прокричал Кирьяк и хлестнул старика нагайкой.
Болотников шагнул к обидчику.
- Пошто старого бьешь? Хворый он, вот-вот ноги протянет.
Кирьяк сошел с коня, недобро усмехнулся и больно полоснул Иванку нагайкой.
Болотников вспыхнул, гневно сверкнул глазами, подступил к Кирьяку, оторвал от земли и швырнул в речку.
Работные люди, проходившие мимо, остановились. Один из них зло высказал:
- Дорофей - зверь лютый. Десятки мужиков насмерть забил. Совсем утопить бы его, братцы. У-у, ирод!
К речке начали сбегаться земские ярыжки. Объезжий голова по самую грудь завяз в тине. С налитыми кровью глазами выбрался на берег и в бешеной злобе двинулся на дерзкого парня, вытянув из ножен саблю.
"Сам пропал и мирское дело загубил", - с горечью подумал Болотников.
Глава 3. В ДЕРЕВЕНЬКЕ УБОГОЙ
Уезжая в Москву, князь Андрей Андреевич имел с приказчиком тайную беседу.
- В монастырь настоятелю дарохранительницу отвези да крест напрестольный. Пусть молебен отслужит по сестрице. А по пути к соседу загляни. У Митрия Капусты мужички разбредаются. Дворянишку худородного обласкай, напои, а крестьян в вотчину перемани. Выдай им по два рубля, подрядные грамоты состряпай. Сам знаешь - не впервой.
- Нелегко будет, батюшка, царев указ рушить. Неровен час - прознают в Поместном приказе, тогда быть беде, - покашливая в бороденку, произнес Калистрат.
- То моя забота. Делай, что велено. Радение твое не забуду…
…Ранним утром, прихватив с собой Мокея и трех челядинцев с самопалами, Калистрат выехал в Подушкино. Всю дорогу молчал, раздумывал, как сподручней подойти к дворянину-соседу. Князю-то легко указывать. Митрий Капуста - человек крутой, своевольный да бражный. При покойном государе Иване Васильевиче в опричниках служил, боярские вотчины рушил. Попади ему под горячую руку - по голове, словно разбойник, кистенем шмякнет - и прощай белый свет. А нонче, сказывают, Капуста не в себе: поместьишко захирело, а сам в запой ударился.
Подушкино - верстах в семи от княжьей вотчины. Убогая деревенька в двадцать дворов. С давних пор осели здесь старожильцы да новопорядчики - крестьяне подмосковные.
Проезжая полями, не тронутыми сохой и заросшими травой, Калистрат сокрушенно качал головой:
- Запустела нива у Митрия. Един бурьян на землице. Ай, как худо живет Капуста.
Въехали в деревеньку. Тихо, уныло. Покосившиеся курные избенки под соломенной крышей, ветхая деревянная церквушка.
Неказист и сам терем дворянский: изба с повалушей на подклете.
На крыльце сидел большеголовый лохматый мужик босиком, в простой кумачовой рубахе.
- Дома ли господин? - спросил приказчик.
- Аль не зришь, дурень, - позевывая, ответил мужик.
Калистрат поспешно сошел с коня, поясно поклонился.
- Прости, батюшка. Не признал сослепу. Здоров ли, Митрий Флегонтыч?
Лицо Капусты помятое, глаза мутные, осоловелые. Изрек хрипло:
- Чего тебе, христов человек?
- Не дозволишь ли в дом войти, Митрий Флегонтыч?
- Ступай мимо, - лениво отмахнулся Капуста.
- Ну, да бог с тобой, батюшка. Поедем, однако, ребятушки, неволить грех. Токмо и попросились к тебе за малым. Потрапезовать надумали с православными да чарочкой винца рот промочить. Винцо-то у меня зело доброе… Прощевай, сердешный, - лукаво блеснув глазами, промолвил Калистрат.
Капуста, прослышав о вине, мигом ожил и с крыльца поднялся.
- Погодь, погодь, христов человек. Добрый я седни. Айда в терем.
Приказчик подмигнул челядинцам. Те отвязали от лошадей поклажу со снедью и вином, внесли в хоромы.
"То-то мне терем, хе-хе. Как на полях голо, так и в избе", - с ехидцей подумал Калистрат.
Дубовый стол, широкие лавки вдоль стен, изразцовая печь, киот с тускло мерцающей лампадой да два поставца с немудрящей посудой - вот и вся утварь.
Внутри избы полумрак. Небольшие оконца, затянутые слюдой, едва пропускали дневной свет в горницу, скудно освещая бревенчатые стены, по которым ползали большие черные тараканы.
- Фетинья-я! - рявкнул густым басом Митрий Флегонтыч.
Из сеней в горницу вошла неприметная сухонькая старушонка в ветхом летнике и в темном платке. Низко поклонилась гостям.
- Чего седни в печи, старая?
- Горох тертый, кисель овсяный да горшок молока, батюшка. А ушицу язевую да шти еще вчера приели, - вздохнув, вымолвила стряпуха.
- Да ты не утруждай себя, Митрий Флегонтыч. Угодили мы к тебе в неурочный час. Сделай милость, откушай с нами, чарочку испей.
- Присяду, пожалуй, - согласно мотнул бородой Капуста, поглядывая на сулею с вином. - Откуда имя моё ведомо?
- Сосед ты наш, батюшка, а мы - князя Андрея Андреевича Телятевского людишки. В монастырь пробираемся. Пожаловал князь монастырю на день Феодосии дарохранительницу да крест напрестольный. Туда и спешим с божьим именем.
- Аль греха много у Андрея Андреевича? - опрокинув чарку, усмехнулся Митрий Флегонтыч.
- Упаси бог, сердешный. Наш князь живет с благочестием, а лишняя молитва не помешает, - деловито отвечал Калистрат, подливая Капусте вина.
- Сам-то чего плохо пьешь? Говеешь, что ли?
- Немощь одолела, Митрий Флегонтыч. Как лишнее выпью - животом слабну.
- Не хули винцо, христов человек. Пей досуха, чтоб не болело брюхо. Курица и вся две денежки, да и та пьет. Я еще, пожалуй, чарочку осушу.
- Окажи милость, батюшка, - благоговейно вымолвил приказчик, закусывая куском холодной баранины с хреном. - Как служба царская, сердешный?
- Худо, братец мой. Повелел государь троих мужиков на коне и в доспехе полном снарядить на дело ратное. А где их взято-то? Дал мне царь поместьишко малое, мужиками и землей скудное. Должон давно при царевом дворе быть, а я все при деревеньке мыкаюсь. С Егория здесь торчу. Того и гляди, в опалу угожу. Ближний царев боярин строг. Разгневается и деревеньки лишит.
- Аль мужичков нет, сердешный?
Митрий Флегонтыч, заметно хмелея, шумно отрыгнул, поднял на Калистрата опухшее красное лицо и продолжал жалобиться:
- Голь перекатная. Был мужик, да вышел. В бега подались, дьяволы. По писцовой книге у меня пятьдесят душ во крестьянах сидело, а нонче и двух десятков не соберешь. А государю подати я по старой записи должен вносить да самому на службе ратной деревенькой кормиться. А чего взять с экой голытьбы? Не токмо оброк собрать да ратных людей снарядить, а и на суконный кафтанишко себе с крестьянишек не ухвачу. Захирело поместье. Челобитную мыслю государю писать, иначе сгину, али в дьячки подамся.
Выпив еще три чарки кряду, Митрий Флегонтыч, качаясь на лавке, ухватил вдруг приказчика за ворот кафтана, закричал запальчиво:
- Пошго пытаешь, дьявол? Что тебе за нужда вином меня угощать? Уж не лиходей ли?
- Побойся бога, сердешный! По святому делу едем, - испуганно и примиренно залепетал приказчик.
Мокей надвинулся было на Капусту, но Калистрат успел смекнуть, что драка к добру не приведет. Капуста - медведь медведем, во хмелю, сказывают, свиреп, чего доброго, и насмерть зашибет.
- Подлей винца, Мокеюшка, доброму хозяину, - умильно проговорил Калистрат.