- Мне известно, что собака Кият и еще несколько старшин написали кавказскому генералу письмо, чтобы принял он их в подданство русского государя...
- Я знаю об этом, - хладнокровно отозвался хаким. - Говори - что еще хочешь сказать...
- Кият добьется своего. Русский царь примет его к себе, как приняли Пиргали-Султана...
- Так, наверно, и будет, если не помешаем, - опять согласился хаким и еще раз сказал:- Что у тебя еще - говори...
- Я помешал Кияту, - сказал Назар-Мерген. - Мои люди отправились в Астрахань, дабы с помощью доброго человека поехать к ак-падишаху и получить у него ханскую грамоту на имя Данияра, брата Мухаммед-Юсуп-хана. Ныне Данияр ваш верный подданный.
В тусклых глазах Мехти-Кули-хана появился хищный огонек. Лицо его внезапно подобрело.
- Действия твои стоят того, чтобы поговорить об этом как надо, - сказал хаким.- Ты поедешь ко мне в Астра-бад, Назар-Мерген... Дайте ему коня. - И хаким распорядился, чтобы войско возвращалось в Астрабад.
Спустя час, вновь переправившись через Гурген, пустив коней рысью, персы нагнали обоз с пленными. Связанные туркмены - мужчины и женщины - брели небольшими толпами. Слева и справа их постегивали всадники-персы. Детей везли в арбах. Мехти-Кули-хан подозвал к себе Назар-Мергена, спросил:
- Говорят, в Кумыш-Тепе живет дочь Кията с мужем. Нет ли их среди моих пленников?
- Нет, хезрет-вели, - со вздохом ответил Назар-Мерген.- Они уехали на той... Кият берет третью жену...
Мехти-Кули-хан насупился, сказал Гамза-хану:
- Прикажи, чтобы всех родственников Гурген-хана отделили от остальных пленников и отвели вон туда. - Он указал на неглубокую впадину, вокруг которой росла верблюжья колючка...
Гамза-хан тотчас поскакал вперед, и через некоторое время шестеро подростков, две старухи и одна молодая женщина были отведены к рытвине. Хаким подумал и сказал:
- Женщин не надо. Оставьте только юношей...
Жен Гурген-хана вновь погнали на дорогу.
- А этих порубите, - хладнокровно приказал хаким. - У меня не должно быть кровников.
Пятеро всадников тотчас подскакали к рытвине, где стояли дети растерзанного хана, оголили сабли и в минуту изрубили всех.
- Бисмилла, - опять довольно произнес Мехти-Кули-хан, когда палачи вернулись в строй. Проехав еще немного, он напомнил Гамза-хану:
- Как приедем в крепость, не забудь: надо послать в Султаниэ гонцов, чтобы шах истребил всех аманатов Гурген-хана. Ни у меня, ни у шаха кровников не будет...
Гамза-хан благосклонно опустил голову и вновь выпрямился.
Назар-Мерген всю дорогу от Кумыш-Тепе до Астраба-да ехал рядом со свитой хакима. Когда проезжали мимо пленных туркмен, он увидел и жен своих в общей куче и детей на арбе. Детишки - трое их, один другого меньше - заплакали при виде отца, запросились, чтобы он их взял. Назар-Мерген только прикрыл веки и задохнулся в жалости к своим детям. Долго он не мог развязать язык, попросить хакима, чтобы освободили его семью. Наконец, решился, сказал. Хаким взглянул на туркмена, усмехнулся и перевел взгляд на Гамза-хана.
- Говори с ним... - Он - твой душеприказчик! Гамза-хан молча выслушал Назар-Мергена, с готовностью ответил:
- Не бойся, хан... С жен твоих и детей я не дам упасть и волоску. Они будут жить беззаботно... Но получишь ты их не раньше, чем найдешь и привезешь мою дочь... Ее захватили люди Кията...
Назар-Мерген опустил голову. Ему ничего не оставалось, как согласиться с мудрым решением Гамза-хана. Перс больше не стал с ним разговаривать. Он нагнал свиту и поехал седло к седлу с хакимом...
ОБИТЕЛЬ ХОДЖА-МЕХРЕМА
В начале октября караван с русским послом, миновав Черные Пески, ступил на земли хивинского хана. Двухнедельный путь по дикой пустыне - нестерпимый зной, песчаные бури, сон в верблюжьем седле- всё осталось позади.
Муравьев выехал из песков изможденным до неузнаваемости. Он был в пестром халате и черном косматом тель-пеке. У него отросли усы и бородка, лицо загорело и обветрилось. Его нельзя было отличить от туркмена. Точно так же выглядел переводчик Муратов. Только Демка. остался "самим собой". Рыжая щетина по всему лицу и голубые глаза выдавали в нем российского парня.
Муравьева и переводчика караванщики и впрямь считали мусульманами, пока переводчик Сеид и старший каравана Хаким-Али-бай не выдали, что "эти трое - урусы", едут к Мухаммед-Рахим-хану. Случилось это, когда входили в царство мертвых песков. Впереди простирался путь в двенадцать фарсахов, и Хаким-бай предупредил Муравьева: "Будешь садиться в седло, очисть голову от черных мыслей, иначе призовешь джинов. С чистой душой войди в пески и чистым выйди". Муравьев ответил: "Помыслы мои чисты, яшули, и душой я чист".
Хаким-Али-бай усмехнулся: "Если ты чист, то зачем выдаешь себя за мусульманина?" Муравьев ничего не ответил, а караванщики, сидевшие у костра, неодобрительно зацокали языками. С той ночи капитан ощущал на себе презрительные взгляды спутников и боялся, как бы не напали на него. Но все обошлось благополучно. Выехав из песков и увидев впереди поля, зеленые кишлаки, арыки, чигири, мельницы, Муравьев облегченно вздохнул...
Караван, в котором ехали русские, сразу же разбрелся в разные стороны. Купцы повели своих верблюдов - каждый своей дорогой. Одни останавливались у родственников, другие спешили к знакомым. Сеид тоже объявил Муравьеву, что у него в кишлаке под Хивой живут родственники и повез урусов туда.
Кишлак состоял из десятка дворов. За высокими дува-лами всюду росли фруктовые деревья и сквозь зеленые кущи виднелись серые мазанки с навесами. В такой двор ввел русских Сеид. Путешественники выкупались в хаузе посреди двора и тут же на тахте, под ивами, прилегли отдохнуть. Никогда еще Николай Николаевич не спал столь сладко. Почти сутки длился его сон. Отоспавшись и надев на себя армейский мундир, он решил тотчас ехать дальше, в Хиву.
- Не спеши, Мурад-бек, - предупредил его Сеид. - Надо узнать, ждет ли тебя хан. Я послал ко дворцу людей, сказать о твоем приезде...
Муравьев прождал еще двое суток, а на третьи - Сеид исчез. Хозяин двора соврал капитану, что проводник уехал закупать хлеб, но через некоторое время всё же решился сказать истину.
- Ищут Сеида, - опасливо зашептал он. - Нукеры хана ищут. Голову хан хочет с него снять за то, что тебя привез...
- Какая несуразица! - возмутился Николай Николаевич. - Можно подумать, что я разбойником в ханство явился - Тотчас он распорядился вьючить верблюда и, спустя час, выехал на хивинскую дорогу.
Муравьев с переводчиком ехали на лошадях, которых купили тут же в кишлаке. Тюки с подарками хану везли на верблюде. Вверху на них раскачивался Демка. Встречные узбеки на конях, на ослах опасливо косились и качали головами: слух о том, что хан расправится с русскими, уже три дня носился в Хиве и ее окрестностях.
Верст за семь от Хивы, когда вдали уже были видны минареты и купола мечетей, Муравьева повстречал небольшой отряд конников. Сгорбленный старичок в чалме и молодой воин в шлеме и латах выехали вперед. Оба ласково улыбались.
- Хош гюлебсен, - прожурчал старичок, подъехав вплотную и разглядывая с любопытством русских. Муравьев по-тюркски ответил на приветствие. Видя, что русский офицер хорошо говорит по-мусульмански, воин в латах назвал себя по имени Ёш-Назар и представил старика, назвав его Атчапаром. Старик, в свою очередь, бесцеремонно объявил, что русские послы - его гости и попросил, чтобы ехали за ним.
Муравьев выразил недоумение и попытался объяснить, что он направляется во дворец к хану. Тогда лицо старика сделалось строже и он приказным тоном вымолвил: "Все делается согласно обычаю". Как только Муравьев повернул коня и очутился посреди всадников, Атчапар сладкоречиво пояснил:
- Узбеки - народ гостеприимный. Поживешь у меня, посол, отдохнешь, потом хан тебя призовет...
Муравьев заметил, как по лицу Атчапара скользнула предательская усмешка. "Неужели заговор?" - испуганно подумал капитан, но тотчас прогнал подлую мысль.
Их привезли в крепость Ильгельды, что стояла в фарсахе от столицы, на взгорке. Высокие глинобитные стены, боевые башни, бойницы, железные ворота и стража произвели на Муравьева удручающее впечатление. Теперь он уже не сомневался, что входит сюда не гостем, а пленником хана. Ступив в тяжелые скрипучие ворота, Николай Николаевич сразу же увидел людей в деревянных колодках и в цепях. Сердце у него замерло, рука невольно потянулась за пистолетом. Однако Атчапар вел себя столь гостеприимно, что всякие мысли о плене бежали прочь. Хозяин повел гостей в глубь двора. Дорога рассекала урюковые сады. Между деревьями бегали дети. Дальше потянулись мазанки. Возле них стояли оборванные туркмены в тельпеках. Несколько стражников с плетками прохаживались тут же, отгоняя пленных рабов от дороги. Среди пленных Муравьев увидел и русские лица.
"Неужели и нас ждет эта участь?" - не на шутку оробел капитан. Атчапар, понимая беспокойство русских, злорадно осклабился:
- Это рабы моего сына, Ходжа-Мехрема. Сын во дворце, а я - здесь...
Усадьба Ходжа-Мехрема находилась в глубине крепости. По сути это была вторая - меньшая крепость. Такие же толстые стены, железные ворота. Только строения за стенами были иными. Здесь стояли кирпичные дома с широкими навесами. Крыши навесов были подперты деревянными резными колоннами. Напротив дома Ходжа-Мехрема тянулись длинные сараи. Оттуда доносился скрип и размеренное постукивание ткацких станков. Едва русских ввели во двор, на пороге ткацкой мастерской появились несколько женщин. Любопытными, диковатыми взглядами ощупывали они гостей, пока Атчапар-Аллаверды не махнул на них рукой.