– Спасти Россию, спасти монархический принцип, спасти династию можно! Если вы, ваше величество, объявите, что передаете свою власть вашему маленькому сыну, если вы передадите регентство великому князю Михаилу Александровичу и если от вашего имени или от имени регента будет поручено образовать новое правительство... Вот что нам, мне и Шульгину, было поручено вам передать.
Николай обвел взглядом потолок вагона. "Значит, ничего иного не придумал и Родзянко..." В голове, в ритм ударам пульса, зазвучало: "Божиею поспешествующею милостию, Мы, Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; царь Казанский, царь Астраханский, царь Польский, царь Сибирский..." Сейчас эта торжественная формула звучала язвящей насмешкой. Но необходимость разом отрешиться от всех этих титулов не вызвала у него особенного огорчения они всегда существовали в его сознании отвлеченно. Большинство своих царств и княжеств он и не видал. Подумал: а что станется с его собственными владениями – Нерчинским горным округом, где в рудниках добывалось для него золото и серебро; с Екатеринбургской алмазной гранильной фабрикой; Шлиссельбургским фарфоровым заводом; охотничьими угодьями в Белой Веже и Гатчине; собственными его дворцами в Петрограде и окрест, в Москве, Киеве, Ливадии... От всего этого ему отказываться было жаль. Но тоже без остроты, без глубокого переживания, с привкусом равнодушия... Все от бога.
Он опустил взгляд с потолка и неторопливо повел его по стенам, не задерживаясь на предметах и лицах, пока не остановился на торчащей перстом фигуре Гучкова.
Все сидели замерев, затаив дыхание.
– Раньше вашего приезда и после разговора по прямому проводу генерал-адъютанта Рузского с председателем Государственной думы я думал в течение утра, – четко и негромко проговорил Николай. – Во имя блага, спокойствия и спасения России я был готов на отречение от престола в пользу своего сына, но теперь...
Все, кроме престарелого, так ничего и не понимающего графа Фредерикса, подались вперед.
– ...Теперь, еще раз обдумав положение, я пришел к заключению, что ввиду болезненности наследника мне следует отречься одновременно и за себя, и за него, так как разлучиться с ним я не могу.
Это решение было неожиданным для всех.
– Облик маленького Алексея Николаевича был бы смягчающим обстоятельством при передаче власти, – растерянно пробормотал Гучков.
Генерал Рузский нашелся:
– Его величество беспокоится, что если престол будет передан наследнику, то его величество будет с ним разлучен.
– Мы не можем дать на это ответа, – впервые подал голос Шульгин.
Все снова замолчали, словно бы не зная, что делать дальше.
– Давая свое согласие на отречение, – опять произнес Николай, – я должен быть уверенным, что вы подумали о том впечатлении, какое оно произведет на всю остальную Россию. Не отзовется ли это некоторою опасностью?
– Нет, ваше величество, опасность не здесь! – забыв о церемониале, воскликнул Гучков. – Мы опасаемся, что, если объявят республику, тогда возникнет междоусобие.
Ему на подмогу опять пришел Шульгин. Он тоже стал рассказывать об обстановке в столице:
– В Думе ад, это сумасшедший дом. Нам придется вступить в решительный бой с левыми элементами, а для этого нужна какая-нибудь почва. Относительно вашего проекта разрешите нам подумать хотя бы четверть часа.
– У всех рабочих и солдат, принимавших участие в беспорядках, есть уверенность, что водворение старой власти – это расправа с ними, – начал вторить Шульгину
Гучков. – Поэтому нужна полная перемена. Нужен такой удар хлыстом, который сразу переменил бы все.
– Хотите еще подумать? – не скрывая иронии, осведомился Николай.
– Нет, – решился Гучков. – Я думаю, что мы сможем сразу принять ваши предложения. Когда бы вы могли совершить самый акт?
Он расстегнул папку темной крокодиловой кожи:
– Вот проект, если бы вы пожелали...
– Проект нами уже составлен, – ответил, поднимаясь, Николай.
Все поспешно вскочили. Даже Шульгин и Гучков, подражая генералам, вытянулись.
Царь вышел из вагона.
Через несколько минут он вернулся. Протянул Гучкову листок размером в четвертушку писчей бумаги. Это был акт об отречении.
Отныне Николай II переставал быть "его величеством императором Всероссийским" и становился гражданином Николаем Александровичем Романовым.
– Надлежит решить еще несколько вопросов, менее значительных, произнес с виноватым видом Шульгин. – Необходим ваш указ о назначении председателем совета министров князя Львова. Желательно, чтобы на указе была проставлена дата раньше часа отречения. Сие нужно, чтобы подчеркнуть преемственность власти.
– Хорошо. На два часа раньше? Оба думца согласно кивнули.
– Кого бы вы хотели видеть верховным главнокомандующим? – продолжил Гучков.
– Мною решено уже раньше: великого князя Николая Николаевича, ответил Николай.
– Остается нерешенным вопрос о главнокомандующем войсками столичного округа... – начал Шульгин. – Генерал Иванов не...
Но его прервал Рузский:
– Когда вы были уже в пути, поступило ходатайство от Родзянки. Михаил Владимирович предложил кандидатуру генерала Корнилова. Государь одобрил и дал указ правительствующему сенату о назначении.
– В таком случае наша миссия исчерпана, – с облегчением проговорил Гучков.
Но его спутник не удержался:
– Разрешите узнать, ваше величество, о ваших личных планах. Вы прямо отсюда поедете в Царское Село?
Романов задумался.
– Нет... Я хочу сначала проехать в Ставку. Может быть, заеду в Киев, чтобы проститься с матушкой... А затем и в Царское.
– Мы приложим все силы, чтобы облегчить вашему величеству выполнение ваших дальнейших намерений! – с жаром воскликнул Шульгин.
Спустя несколько минут, оставив вагон-гостиную, эмиссары отправили в Петроград телеграмму:
"Просим передать председателю Думы Родзянко: государь дал согласие на отречение от престола в пользу великого князя Михаила Александровича с обязательством для него принести присягу конституции. Поручение организовать новое правительство дается князю Львову. Одновременно верховным главнокомандующим назначается великий князь Николай Николаевич. Манифест последует немедленно в Пскове. Как положение в Петрограде. Гучков. Шульгин".
Через час, глубокой ночью, с дубликатом манифеста об отречении посланцы Родзянки отбыли в столицу.
Когда за окнами вагона потянулись пригороды Питера, уже вовсю занялось утро.
Утро пятого дня революции.
Глава шестая.
3 марта
1
В полупустом вагоне второго класса Путко ехал в направлении Риги. Чем ближе к линии фронта, тем пассажиров становилось все меньше. Лишь офицеры. В одном купе началось дорожное застолье, в другом – преферанс. Антон остался один.
Он был рад этому – возможности неторопливо, не прерываясь ничем, под ритмично-успокаивающее постукивание колес перебрать в памяти все случившееся, как бы взглянуть на события минувших дней и на самого себя со стороны.
Багажа у него с собой немного. В трофейном, обшитом рыжим собачьим мехом ранце – смена белья, полотенце, щетка, мыло, бритвенный прибор. – А под бельем – плотно уложенные, отяжелившие ранец стопки "Известий" с "Приказом № 1" и листовки с лаконичным обращением: "Товарищи!"
Антону нет надобности расстегивать ранец и доставать листовку, чтобы восстановить ее текст. Он запомнил его слово в слово. И сейчас, скользя невнимательным взглядом по заснеженным перелескам под низким серым небом, как бы читал заново:
"...Настал час освобождения порабощенного народа, настал час мести и расправы с царским правительством!..
Переполнилась чаша терпения!
Пролетариат выступил с голыми руками и открытой грудью – и он нашел братский отклик в революционной армии. Только продажная рука полицейских наемников не дрогнула, давая залпы в безоружный народ, рвущийся к свободе. Армия с вами, товарищи, и в этом залог победы второй российской революции".
Последние три слова были выделены крупно, черно и будто бы звучали торжественно и тревожно.
"...Вернуться назад нельзя, вернуться назад – это значит предать восставших солдат и обречь их к расстрелу. Мы должны завершить начатое дело... Готовьтесь к вооруженной борьбе. Для победы нам нужна организованность, нам нужен руководящий центр движения... Долой войну! Долой царскую монархию! Да здравствует Временное революционное правительство!.."
– В этом вся суть: Родзянко и компания состряпали Временное буржуазное правительство, а мы боремся – за Временное революционное, – сказал Василий, когда Антон за час до отъезда пришел на Шпалерную, чтобы взять с собой на фронт номера газеты. Василий же помог ему уложить в ранец листы, утрамбовал, чтобы влезло больше. – Полный боекомплект. Летят уже наши снаряды! В питерском гарнизоне началось, Москва – слышал небось? поддержала. Теперь пойдет!
Предупредил:
– Но учти, имеем сведения, что кое-кого из наших, захваченных с этими листками, генералы приказали поставить к стенке. Еще не настало время забывать о конспирации.
Помог Антону водрузить ранец за спину. Обнял. Они троекратно ткнули друг друга в щеки усами. Как давние друзья. Знакомы они сутки, а как-то незаметно с "вы" перешли на "ты".