Кнезевич в самом деле спал, но проснулся, когда открылась дверь камеры. Примерно сорока четырех лет, темноволосый, с приятной внешностью, он казался абсолютно спокойным, медленно вставая с нар и нехотя вытягиваясь. При аресте он пострадал, и теперь еще левая рука его была на перевязи, а лоб заклеен пластырем. Михаил напрасно искал какие-либо следы страха, которые он обычно видел на лицах самых храбрых и закоренелых в политической борьбе заключенных. Считая посещение офицеров приятным событием, нарушившим однообразие его монотонной тюремной жизни, Кнезевич улыбался им полной ожидания улыбкой. Он был человеком с довольно ограниченным интеллектом и даже с некоторым отставанием в развитии, но все это не объясняло его абсолютного спокойствия.
На вопросы Михаила, касавшиеся обстоятельств покушения, он отвечал рассказом уже известной истории: что префект Андьелич послал его в Бухарест, где русские господа в качестве аванса дали ему пятьсот золотых монет, что затем он вернулся к границе и направился прямиком в Белград, где и поселился в отеле "Македония".
- Откуда Вы знали, что король Милан в этот полдень будет проезжать на углу парка Калемегдан?
- Это был его обычный маршрут от крепости к дворцу Конак.
- Все верно, но, как правило, после обеда король никогда не едет в свою канцелярию. Это было редким исключением.
Кнезевич пожал плечами:
- Я получил сообщение в отеле, что он будет проезжать именно там.
- От кого пришло сообщение?
- Я не знаю. Записка лежала под дверью.
Это была новая подробность.
- А Вы сами не задавались вопросом, кто бы мог написать эту записку?
- Нет. Префект Андьелич сказал, что я должен выполнять все приказы и не задавать вопросов.
Еще на лестнице Апис попросил Михаила не упоминать о самоубийстве префекта, поскольку на этом категорически настаивал правительственный комиссар.
- Говорил ли Вам когда-нибудь префект, кто желал бы смерти короля Милана? - спросил Михаил.
- Он только как-то сказал, что есть люди, которые считают, что правление короля Милана неблагоприятно для страны, если русские против этого. Префект был страшно зол на него из-за истории с орденом Милоша. Ведь молодой король тогда на самом деле хотел вручить ему этот орден, да ему не позволили.
Михаил похолодел, услышав это. Кроме него, никто не присутствовал при разговоре отца с сыном.
- Вы разговаривали с префектом после Вашего ареста? - продолжил спрашивать Михаил.
- Да, с неделю назад. Совсем недолго, на лестнице. Меня вели на прогулку во двор, а он возвращался. Он сказал только, чтобы я не беспокоился, все будет в порядке.
- И Вы, стало быть, не беспокоитесь?
Кнезевич ухмыльнулся:
- Нет. Префект сказал - все, что я делаю, идет на благо родины нашей.
- А что же с пятьюстами золотыми?
- Так ведь это задаток, чтобы я выполнил обещанное. - Заметив удивление на лице Михаила, он торопливо добавил: - Это вроде супружеской клятвы. Обещание даешь Богу, но и поп, который венчает, получает пару монет.
"Какая-то извращенная логика", - подумал Михаил и бросил Апису полувеселый, полурастерянный взгляд.
- Другими словами, этим как бы скрепляется клятва, так?
- Именно так.
- Сначала Вы обвинили множество людей, а затем от своих показаний отказались. Почему?
- Так ведь я все признавал в полиции и говорил, что они хотели слышать. Надо было скорее попасть к комиссару. С подозреваемыми, которые не желают плясать под их дудку, долго не церемонятся.
- А комиссара Вы совсем не боялись?
Кнезевич покачал головой и губами без звука произнес:
- Нет.
- И почему же нет?
- Потому что он был назначен королем Александром.
- Поэтому Вы и чувствуете себя в безопасности? С чего бы это?
- Потому что король Александр справедливый человек. Он знает, что я хороший серб, хоть и родился в Боснии. И он позаботится, чтобы я попал к справедливому судье.
Михаил вопрошающе посмотрел на Аписа, но тот в ответ только пожал плечами.
- Значит, Вы признаете, что люди, которых Вы обвиняли в самом начале, на самом деле невиновны?
Арестованный скорчил нервную гримасу. Не понимая до конца, куда Михаил клонит, он утратил часть своей самоуверенности.
- Откуда мне знать? Я же сказал, что я только с префектом Андьеличем и русскими господами в Бухаресте разговаривал. Почем мне знать, кто там еще участвовал?
Михаил никак не мог для себя решить, имеет ли он дело с остолопом или с чересчур продувной бестией. Как бы там ни было, Кнезевич всего лишь мелкий негодяй, нанявшийся на слишком большое преступление. Оставался еще один вопрос.
- Какие у Вас были отношения с префектом Андьеличем? Я имею в виду, знали ли Вы его перед тем, как он послал Вас в Бухарест?
Кнезевич неохотно ответил:
- Я пару раз оказывал ему услуги.
Михаил, который хорошо знал прошлое Андьелича, отлично представлял себе, что это были за услуги.
- И он знал, что я был одним из лучших стрелков в полку, - добавил арестованный с гордостью. - Я вообще-то отслужил два года в Нише, в Моравской дивизии.
Михаил с Аписом вышли из камеры. По коридору вышагивал взад и вперед дежурный жандарм. В конце тридцатиметрового коридора он останавливался, делал оборот "кругом" и маршировал назад.
- Где была камера Андьелича? - спросил Михаил.
- Здесь, напротив. Четвертая слева.
Михаил взглядом проводил жандарма. Ему было совершенно ясно, что повеситься в промежуток времени, пока жандарм шагает туда и обратно, просто невозможно. И тем более это исключено, если дверь камеры открыта. Встретившись взглядом с Аписом, Михаил понял, что его друг того же мнения.
- Через час меня сменят, - сказал Апис. - Сегодня ужасная жара. Как ты смотришь на то, чтобы закатиться поужинать в ресторанчик в саду Топчидера?
Они выпили по чашке кофе на террасе "Сербской короны" и трамваем отправились в Топчидер. Это был чудесный вечер. На усыпанном звездами небосклоне сверкал узкий серп месяца, словно бриллиантовая брошь на синем шелковом плане. На юге, на фоне пурпурного у горизонта неба, выглядывали вершины Авалы. Здесь было по меньшей мере на пять градусов прохладней, чем в городе, а легкий бриз приносил из близлежащего дикого парка аромат свежескошенной травы и запах деревьев. Офицеры заняли тихий столик в стороне.
- Ты хотел бы мне что-то сказать? - спросил Михаил после того, как они сделали заказ.
- Да. Но ничего неожиданного, после того, что ты сегодня узнал.
- Андьелич не кончал жизнь самоубийством. Это ты хотел сказать?
- Именно. У него не было никаких причин себя убивать, потому что те люди, которые его наняли, обещали ему полную безнаказанность и кучу денег. За время его заключения я много раз говорил с ним. О деталях покушения он говорить не хотел, но вел себя как тот, кому только что достался крупный выигрыш в лотерее.
- Вот оно что…
- И еще. Андьелича ни разу не пытали. Я повидал многих политзаключенных, которых после допросов в полиции доставляли в крепость скорее мертвыми, чем живыми, и закованными в цепи сажали на хлеб и воду. У Андьелича не было на теле ни царапинки, а еду ему привозили из "Сербской короны". Во время его якобы самоубийства меня на службе не было, но на следующее утро я на свой страх и риск кое-что расследовал. Капитан, который дежурил в тот вечер, так же как и жандарм, который обнаружил повесившегося, был немедленно заменен. Когда я в течение дня хотел повидать их дома, выяснилось, что они исчезли вместе со своими родственниками. Я вспомнил, что у Андьелича есть брат, который однажды, разумеется в присутствии комиссара, посетил его. Мне удалось его разыскать. Человек сильно опасался за свою жизнь и прятался в доме друга. Он хотел как можно скорее уехать из страны и сейчас наверняка уже в Австрии.
Больше всего Михаила удивлял тот факт, что все рассказанное его нисколько не удивило.
Апис продолжал:
- У этого брата, его зовут Светозар, недалеко под Белградом есть виноградник с маленьким летним домиком. Однажды Андьелич спросил его, не сможет ли он воспользоваться этим домиком на одну-единственную ночь для очень важной и абсолютно секретной встречи. Незаметно для своего брата Светозар, спрятавшись за деревом, подсмотрел, кто там собрался: префект, русский военный атташе полковник Таубе, король Александр и еще одна личность, которую он не знал. Он понял, что чем меньше об этом деле будет знать, тем лучше, и, вернувшись домой, не проронил ни слова.
- Ты полагаешь, что на этой встрече приняли решение о покушении? - спросил Михаил.
- Я не знаю. Но все это попахивает кровью. Надеюсь только, что правда никогда не выплывет на свет. Это было бы позором для репутации Сербии.
- Ты прав, - согласился Михаил. - Во Франции, к моему ужасу, я постоянно убеждался в том, что для западноевропейцев слово "Балканы" стало почти ругательным. Если я пытался возражать, когда хозяйка гостиницы пыталась меня обсчитать или когда кто-нибудь лез, отталкивая меня, в трамвай, то постоянно слышал: "Здесь Вам не Балканы!" А из всех балканских стран наихудшая репутация у Сербии - вечная чехарда с правительством, кровавые разборки между партиями после каждой смены власти, непрерывные изменения законов и конституции и политики, всегда готовые продать страну России или Австрии - смотря кто больше заплатит.