"Его", - хором ответила уже более многочисленная группа.
Тогда аббатиса указала на Кати. "А что думаешь ты, сестра Катерина?" - гримаса исказила ее лицо.
"Я… я не знаю", - ответила Кати, пунцовый румянец залил ее щеки и шею.
"Мартин Лютер был отлучен, это значит, что он будет гореть в аду, пока не раскается, - продолжала аббатиса. - Идите за мной, и я покажу вам, что я о нем думаю".
Она торжественно повела монахинь к огромному камину на кухне, где готовилась пища. Там она разорвала трактат Лютера на кусочки и стала медленно сжигать в огне. Когда последний кусочек превратился в пепел, она сказала: "Год назад в монастыре была одна монахиня, настолько испорченная, что осмелилась написать Мартину Лютеру. К счастью, ее предательство было обнаружено, и она была наказана. Теперь я хочу предупредить всех вас. Если кто-нибудь когда-нибудь осмелится написать Лютеру или будет читать его ядовитые трактаты, тот будет жестоко наказан. - Лицо властной женщины приобрело свирепое выражение. Затем, скрестив руки, она посмотрела на Катерину - Я понятно объяснила?"
Больше половины голов, покрытых белоснежными покрывалами, кивнуло. И множество голосов воскликнуло: "Мы вас поняли!"
"Очень хорошо". Ее губы вытянулись и стали узкими, как острый край топора. "Все вы, - сказала она, глядя на Кати, - кроме сестры Катерины, свободны".
Монахини кинулись вон из кухни, а Кати стала изучать огромный портрет герцога Георга над камином. Почти лысый правитель с длинной бородой и большими усами, казалось, бросал вызов миру. Его маленькие уши и холодные глаза выражали непреклонную решимость.
После того как монахини исчезли, аббатиса повернулась к Кати: "Как я уже сказала, мне стыдно, что я твоя тетя. Наш монастырь один из самых лучших во всей Священной Римской империи. Вот почему только девушки благородного происхождения принимаются сюда. - Она поморщилась и посмотрела на Кати.
Если бы я не была сестрой твоей дорогой матери, я бы сурово наказала тебя! Ты горда и слишком много говоришь. Ты не выйдешь из своей кельи две недели и будешь сидеть на хлебе и воде. А пока ты будешь находиться в келье, ты напишешь историю Священной Римской империи на трех страницах!"
Кати похолодела. "А где я найду к-книги?", - пролепетала она.
"Я принесу их. Я также дам тебе бумагу и чернила".
Пожав плечами, Кати направилась к келье.
"Прежде чем уйти, расскажи мне, какие ошибки Эразм нашел в Вульгате. - В голосе аббатисы послышалась заинтересованность. - Я… я хочу проверить".
"Извините. Это слишком долго, - Кати поникла головой. - Кроме того, это вас рассердит".
Сказав это, она стала подниматься по ступенькам.
Глава 2. Страдания
Очутившись в своей келье, Кати опустилась прямо на пол у окна. Она стала смотреть на зеленый луг, тучные поля, где зрел урожай, на искрящиеся источники, на полоску леса за каменными стенами монастыря. Она смотрела на все это и мысленно возвращалась в детство.
Воспоминания Кати о маленькой деревушке Липпендорф, где она родилась, все еще были живыми. Горстка крытых соломой домов находилась к югу от Лейпцига, и дойти туда пешком можно было всего за час. Однако воспоминания о матери были расплывчатыми. Все же она помнила, как мать одевалась по праздникам, помнила мягкость ее голоса, помнила, что она часто брала ее на колени.
"Какой была мать?" - спросила она брата за неделю до вступления в монастырь.
"У нее были темно-синие глаза, как у тебя, и вьющиеся волосы цвета заходящего солнца летним вечером".
"Она была доброй?"
"Да. Она была очень доброй. По ночам она штопала нашу одежду, а когда мы возвращались из школы, она всегда поджидала нас с угощением - яблоком, грушей или виноградом. Она всегда говорила нам, что мы должны прожить жизнь достойно".
"Она хорошо готовила?"
"Конечно! Я до сих пор вижу стол и помню запах кушаний, которые она готовила. У нее был отличный вкус, и она располагала блюда так, что мы начинали испытывать чувство голода. Каким чудом была форель, которую она подавала с молоком и медовым печеньем! М-м-м! Это было так вкусно. - Он облизнулся и вздохнул. - Неважно, какую рыбу она готовила, ее блюда сгодились бы для лучших ресторанов Нюрнберга.
Однажды она отправила меня к пруду наловить рыбы для гостей. "Поймай побольше", - сказала она. Но мне удалось поймать лишь несколько небольших рыбешек, длиной с мою ладонь. Но это не имело значения. Мать почистила их, поджарила на масле, посыпала хлебными сухарями и нафаршировала фигами и виноградом. Даже сам папа попросил бы добавки!
Постные дни не беспокоили мать. В такие дни она пекла пироги с крабами и фигами. Иногда она заглядывала в бабушкину поваренную книгу. Но нечасто. Она наизусть знала все рецепты и придумывала новые. Мать могла приготовить изумительное блюдо из ничего, а колбасы, которые она делала, были восхитительными. Я часто говорил ей, что наши свиньи ненавидят ее приближение!"
Вспоминая прошлое, Кати как бы снова пережила печальные дни, последовавшие за новой женитьбой отца. Все, что любила мать, убиралось с глаз долой. Кроме того, новая жена отца запретила Кати упоминать о матери, а когда она ослушалась, ее тут же отослали в Нимбсхен.
Первый раз Кати пошла в школу в Брене, которой управляла ее родственница. В Нимбсхене она стала членом Цистерцианского ордена и была воспитана по принципам Бернара де Улерво - мистика и автора гимнов, который был широко известен в XII веке.
Отец навещал ее раз в год и всегда привозил подарок. Однажды он подарил ей платок, в другой раз - корзину с фруктами, которыми она угостила монахинь, а затем, в 1521 году, он привез ей духовную книгу, изданную в Нюрнберге.
Мачеха никогда не навещала ее.
Сняв с головы покрывало, Кати посмотрелась в зеркало. Ее не стригли больше месяца, и теперь ее голова, подобно плодородному лугу, покрылась рыжеватым пушком. Поворачивая голову в разные стороны, она пыталась представить свою внешность, если бы ей разрешили не стричься. С детства она помнила, что ее волосы немного вились.
Кати продолжала представлять себя в красивых платьях, с высокой прической, когда дверь со скрипом отворилась.
"Я принесла книги для твоего эссе", - сказала аббатиса, кладя их на узкую кровать, встроенную в угол между стенами из красного кирпича.
Кати нахмурилась. "Почему вы хотите, чтобы я писала о Священной Римской империи?" - спросила она, и в голосе ее послышался сарказм.
"Потому что я хочу, чтобы ты осознала мощь Церкви".
"Стоит ли мне упомянуть о нечестивых папах, таких, как Александр VI, Иоанн XIII и папа женского пола Иоанн, который был низложен после того, как у него родился ребенок?"
"Ты можешь писать эссе так, как хочешь. Но ты должна нарисовать карту современной территории Римской империи, - сказала аббатиса. Затем ее тон и выражение лица смягчились. - Что ты знаешь об Эразме?" - спросила она немного нетерпеливо.
Кати наблюдала за ней краешком глаза. "Вы ищете еще одного еретика для сожжения?"
"Конечно, нет! Эразм никогда не был отлучен".
"Хорошо, я расскажу вам все, что мне известно. Эразм был незаконнорожденным сыном человека, собиравшегося стать священником. Он родился в Голландии и стал монахом. Он один из наиболее известных писателей нашего времени. Он…"
"Расскажи мне об ошибках, которые он нашел в Вульгате".
Кати прикусила губу. "Вы ищете ересь?"
Аббатиса покачала головой. "Я просто хочу узнать, где находится этот отрывок о наказании".
"Если я скажу вам, вы меня накажете?"
"Нет, за это ты не будешь наказана".
"Тогда я расскажу, но вы должны сдержать свое слово. Этот отрывок находится в Евангелии от Матфея, где Иисус говорит о том, что Царство Небесное приблизилось.
Вульгата, которой мы пользуемся, которую Иероним перевел в 404 на народную латынь, переводит греческий оригинал на латинский poenitentiam agite, что значит наказывать. Эразм обнаружил, что это не так, потому он и изменил эту фразу на poeniteat vos, что значит каяться. Между покаянием и наложением наказания существует огромная разница!"
"Откуда ты знаешь это?" - прервала ее аббатиса. Теперь ее вид был воплощенным знаком вопроса.
Кати покачала головой.
"Скажи мне!"
"Я буду наказана?"
"Нет".
"Из сочинения доктора Мартина Лютера".
"У тебя есть и другие его трактаты?"
"С-сейчас н-нет".
"Где они?"
"Я не знаю".
"Ты уверена?"
"Да".
"Где ты их взяла?"
"Это длинная история".
"Расскажи".
"Я не могу".
Аббатиса потерла рукой подбородок. Почти про себя она пробормотала: "Если Эразм прав и наложение наказания - это ошибочное учение, то выходит, что я натерла мозоли на коленях, взбираясь по святым ступеням, и все это впустую". Опомнившись, она произнесла: "Мне не следовало этого говорить. Не повторяй моих слов. Это похоже на ересь".