– Здесь все имена жен и наложниц. Ты можешь выбрать понравившиеся имена.
– Что мне дадут имена, когда я не видел лиц! Ты сам назови мне тех, которые пользовались наибольшим вниманием своего бывшего господина. Доверимся в этом деле моему бывшему другу Хуссейну. В женщинах он безусловно разбирается. Видит Аллах, ни в чем больше, – тихо добавил эмир.
Эти слова вызвали взрыв хохота.
Торуд развернул список:
– Все пятьдесят жен и наложниц пользовались вниманием эмира Хуссейна, но сердце его принадлежало четырем. Первая – Манана, грузинка. Вторая – египтянка Манехет, третья из Индии доставлена совсем недавно, имя ее Рандива, четвертая – турецкого рода, зовут Тахмина.
– И достаточно. Приведи их в порядок, Торуд, и доставь в мое становище. Остальные…
Тимур обернулся к своим спутникам:
– Остальных я отдаю вам. Еще Чингисхан говорил, что лучшая добыча – добыча лошадьми. Потом идет добыча женщинами и только потом добыча деньгами.
С этими словами победитель покинул гарем побежденного.
Цитадель Балха оказалась укреплена значительно лучше самого города. Она была воздвигнута на каменистом основании, приподнятом локтей на двадцать над окружающими кварталами. Так что подтащить стенобитные машины было очень трудно, для начала следовало соорудить соответствующие насыпи. Осажденные сражались с неожиданной энергией, которую трудно было ожидать от людей, перенесших накануне страшное поражение. Хуссейн вспомнил наконец о запасах пороха и нефти, имевшихся в подземельях хиндувана, с их помощью защитникам удалось сжечь две стенобитные машины. Появилась опасность того, что осада затянется. Этого нельзя было допускать. Тимур понимал, что и Кейхосроу, и термезские сеиды поддерживают его только потому, что верят в его удачливость и непобедимость, любая серьезная неудача может все изменить.
– На что он рассчитывает? – спрашивал Береке Тимур, разглядывая стены хиндувана.
– Разве что на помощь Аллаха, – пожимал плечами в ответ сеид.
– Аллах оставил его, это понятно всем!
– Сейчас понятно, но завтра могут появиться сомневающиеся.
Тимур отмахнулся, показывая, что не надо ему повторять вслух его собственные мысли.
– У нас остается одно средство.
– Ты имеешь в виду штурм?
– Да. Китайские машины вот-вот подползут к его хиндувану вплотную. Мы обили их медными листами, теперь их нельзя будет зажечь.
Эмир посмотрел на своего ближайшего советника:
– Ты придерживаешься другого мнения?
Береке кивнул.
– Тогда скажи какого?
– Я знаю, как заставить Хуссейна сдаться. Но для этого мне необходим один человек.
Тимур усмехнулся:
– Я знаю этого человека?
– Знаешь. И знаешь намного лучше меня и, несмотря на это, очень дорожишь им.
Эмир вернулся в шатер, сел на подушки, откинулся, смежил веки.
– Дорожу, потому что не придумал еще, как его казнить. Он нанес мне страшную рану, убил моего старинного друга Байсункара, не могу же я просто посадить его на кол или бросить леопардам в клетку. Это выглядело бы как благодарность, учитывая размеры совершенного им зла.
– Я понимаю тебя, и я придумал, как восстановить равновесие в этом деле.
– Равновесие? Что это значит?
– Маулана Задэ, конечно, умрет, но таким образом, что своей смертью сослужит нам великую службу.
– Объясни, что ты задумал?
– Отдай мне Маулана Задэ. Отдай мне его сегодня, и завтра к тебе явится человек от Хуссейна с просьбой о мире.
Тимур задумался. И думал довольно долго. Не то чтобы он испытывал недоверие к словам своего ближайшего друга и советника… Но расстаться с такой добычей, как убийца Байсункара, ему было тяжелей тяжелого.
– Хорошо, Береке. Я отдам тебе его, делай с ним, что ты считаешь нужным. Да поможет тебе Аллах.
– Да поможет!
Сеид не обманул своего друга. Назавтра, сразу после утреннего намаза, в становище самаркандского эмира явилось посольство из цитадели. Возглавлял его, против ожидания, не молодой умник Масуд-бек, а пожилой, седобородый воин Ибрагим-бек. Тимур хорошо знал его, ибо приходилось им участвовать не в одном совместном походе. Знал и уважал.
Плохо выглядел ветеран. Даже сквозь смуглоту лица проглядывала смертельная бледность. Не от страха был бледен старый вояка, а от стыда.
Тимур отнесся к нему достаточно уважительно, он не сердился на Ибрагим-бека. Нельзя порицать человека за то, что он до конца остался верен своему господину.
– С какой вестью ты пришел ко мне?
Глава посольства поклонился и сказал, что послан с известием о том, что эмир Хуссейн желал бы прекращения войны и мечтает о мире.
– Я тоже ни о чем, кроме мира, не мечтаю. Если мы посмотрим, то увидим, что именно твой господин должен быть признан виновником кровопролития. Разве я построил стены вокруг Балха, разве я построил хиндуван?
Ибрагим-бек опять поклонился:
– Мой господин сожалеет о сделанном. Мой господин заранее согласен на все твои условия. Просит он только об одном, и просит смиренно.
– Я знаю, о чем он просит. Хочет, чтобы я сохранил ему жизнь.
– Ты угадал.
– Ему не пришлось бы просить о сохранении жизни, если бы он хоть что-нибудь сделал для сохранения нашей дружбы. Аллах видит, сколько в моих словах правоты.
Седобородый посланец просто склонил голову в знак согласия, ибо не было нужды в словах.
– Передай ему, Ибрагим-бек…
Посланец поднял голову и выжидающе прищурился.
– Передай эмиру Хуссейну, что если он добровольно сдастся, я не убью его.
– Что ты не убьешь его…
– Да. Теперь иди, я сказал все, что надобно было сказать.
Когда посланец удалился, Тимур некоторое время молчал. Молчали и присутствовавшие при беседе Береке, Кейхосроу, Мансур и Курбан Дарваза. В пору было веселиться от души, войну можно было считать закончившейся. И закончившейся победоносно. Впереди открывалась широкая, отчетливо различимая в пучинах будущего дорога к славе и возвышению. Но они были смущены подавленным состоянием своего господина и друга. Может быть, ему что-то другое видится на будущих путях?
– Скажи, Береке, как ты заставил Маулана Задэ отворить ворота хиндувана?
– Я отрезал ему голову и отправил в подарок Хуссейну. У того оказалось слабое сердце, и он решил сдаться.
– Воистину, Всевышний на каждом шагу убеждает нас, что мир устроен сложнее, чем нам кажется. Кто бы мог подумать еще несколько месяцев назад, что эмир Хуссейн, узнав о смерти одного из своих лютых врагов, вместо того чтобы пуститься в пляс от радости, впадет в такую печаль, что потеряет способность к сопротивлению.
Береке обернулся к батырам и пояснил смысл этого, не очень понятного непосвященным, разговора:
– Этот премерзкий сербедар, крыса в человечьем обличье, сговорился с Хуссейном против хазрета и должен был убить его. Хромота Байсункара обманула его.
– Но Байсункар хромал на левую ногу… – осторожно возразил Мансур.
Тимур пояснил:
– Ты никогда не обращал внимание, что в зеркале вод человек отражается так, что правая рука у него оказывается слева, и наоборот. Байсункар был обращен к убийце спиной, так что хромота в воспаленном мозгу Маулана Задэ оказалась там, где и должна была, по его мнению, быть, справа. Он хотел убить меня не столько ради Хуссейна, сколько ради себя. Он готов был расстаться со своей поганой жизнью, лишь бы достичь цели, а значит, был особенно опасен.
– Воистину так, – пробормотал Кейхосроу.
Тимур сказал Мансуру:
– Скажи поварам, чтобы они готовили пир.
– Сегодня, хазрет?
– Сегодня ночью.
– Но почему ночью?
– Потому что вечером сегодня мы закончим все дела.
– Ты думаешь, Хуссейн захочет сдаться как можно скорее? – поинтересовался Береке.
– Конечно. Он поспешит. Ведь он будет не сдаваться, он будет спасать свою жизнь.