Поскольку разговор-допрос должен был носить характер строго тайный, Хуссейну пришлось ограничиться минимальной охраной. Глухонемой носитель опахала сменил свой веер на бамбуковой палке на длинное копье, Масуд-беку было велено повесить на пояс два кинжала вместо одного. Сам эмир тоже кое-что прятал в широком рукаве своего халата. В добавление к этому бывшего сербедара заключили в колодки, дабы связать не только движения его рук, но и движения ног. Хуссейн слишком хорошо помнил об отрубленных головах Буратая и Баскумчи и не хотел себя подвергать и малейшему риску.
Маулана Задэ внесли в камеру пыток и в скрюченном состоянии поместили на полу в нескольких шагах перед балхским правителем.
– Клянусь священным камнем Кааба, вот в таком виде ты мне даже приятен, висельник.
Сербедар, даже находясь в описанном положении, умудрялся сохранять в своем облике что-то напоминающее о чувстве собственного достоинства.
– Ну, говори, для чего ты явился сюда? Подсматривать, подслушивать? Хотел выяснить, что происходит в славном городе Балхе, да?
– Для этого не надо было сюда являться. Вряд ли есть в Мавераннахре, Хорасане и даже в Индии человек, который бы не знал о твоей великой стройке.
Хуссейн самодовольно откинулся на подушки и заявил голосом очень уверенного в себе человека:
– Правильно.
– И должен сказать, хазрет, молва ничуть не преувеличивала того, что я увидел на самом деле.
– Ты пытаешься говорить мне приятные слова, надеешься этим разжалобить меня? Ты глуп, если надеешься.
– Нет, не для этого я прибыл сюда.
– А для чего? Отвечай, и не уклончиво. Я и так потерял с тобою слишком много времени.
– Я прибыл, чтобы служить тебе.
Глаза эмира удивленно раскрылись. Он явно не верил в то, что правильно понял сказанное.
– Слу… служить?! Ты?! Мне?!
Маулана Задэ попробовал кивнуть, но ему помешала колодка, сдавливавшая и руки и шею.
– Именно я, именно тебе, хазрет.
Хуссейн повертел головой, как бы высвобождая шею из тисков воротника.
– Ты так говоришь, поскольку уже давно перешел предел дерзости и заработал себе самую мучительную смерть, какую только можно себе представить, и думаешь, что можешь говорить отныне мне все, что тебе заблагорассудится?
– Совсем о другом я думаю, хазрет.
Масуд-бек, стоявший за спиною эмира, сделал пленнику знак рукою, чтобы скорей переходил к делу.
– Я думаю о том, что не только погонщики верблюдов и купцы ведут сейчас речь о том, какие стены вокруг Балха воздвиг эмир Хуссейн. Не только водоносы и райаты восхищаются рассказами о том, каким прекрасным и неприступным будет балхский хиндуван.
Хуссейн прищурился и склонил голову набок.
– Ни болтовня погонщиков, ни восторги городской черни тебе не страшны.
– Не страшны. Но ты хочешь сказать, что кого-то я все же должен опасаться?
– И ты прекрасно знаешь, кого именно. Твоего давнишнего друга и даже, кажется, брата.
Хуссейн возмущенно хлопнул себя ладонями по коленям, отчего из правого рукава вылетел на каменный пол тонкий короткий кинжал. Звеня и подпрыгивая на каменном полу, он подлетел к самым ногам пленника. Все замерли. Ноги Маулана Задэ были свободны только ниже колен. Сербедар напряг правую и куцым, но резким движением загорелой ступни отбросил кинжал далеко в сторону. Собственно, он при всем желании не смог бы воспользоваться тайным оружием эмира – это всем было ясно, но Хуссейну понравился поступок пленника.
– Друга, брата… Но Тимур, и это всем известно, ведет в Самарканде строительство почище моего.
– Чингисханово установление запрещает возведение стен вокруг городов и особенно строительство городских цитаделей… – начал было вмешиваться в разговор Масуд-бек, но его прервали.
– То есть как это? – вспылил Хуссейн. – Мне оно запрещает, а ему нет?!
– Все законы действуют до тех пор, пока живы люди, готовые им следовать, – сказал Маулана Задэ.
– Не говори загадочными фразами, я не выношу, когда со мною так разговаривают!
– Я только хотел сказать, хазрет, что в Мавераннахре есть люди, которые считают, что в этом отношении вы не равны с твоим бывшим братом. Они до такой степени потеряли стыд и ум, что пришли к выводу, что Тимуру не только можно, но и надлежит заниматься укреплением Самарканда, тогда как тебе подобные шаги в отношении Балха следует запретить.
– Запретить?!
– Именно.
– И кто они, эти люди?
Маулана Задэ непритворно вздохнул:
– К сожалению, их довольно много. Правители Шаша, Ходжента, Отрара, Тавриза, Бухары… Только худован-задэ из Термеза придерживается той точки зрения, что все владетели Чагатайского улуса должны быть равны пред словом Чингисхана.
Хуссейн нахмурился:
– Твои сведения верны?
– К несчастью.
Масуд-бек снова попытался стать участником разговора:
– Тимур присылал в Балх людей с советами прекратить строительство. Но как можно было таким советам последовать без того, чтобы не признать его верховенства над собой. Он даже намекал, что вступит в союз с Кейхосроу, если его предупреждения не возымеют действия.
Маулана Задэ усмехнулся:
– Для меня в этом не было бы ничего удивительного, ибо сношения меж ними постоянны.
Эмиру Хуссейну разговоры именно на эту тему были особенно неприятны, он даже не удержался от того, чтобы поморщиться, и тут же переменил тему:
– Служить, ты сказал, да?
– Сказал.
– А в чем может заключаться твоя служба? Как ты сам, наверное, догадываешься, мне не хотелось бы иметь такого человека, как ты, подле себя. Ведь может статься, что на самом деле в твоей голове никакая не служба, а желание меня зарезать, когда я проникнусь к тебе доверием и стану неосторожен. Ты на это рассчитывал, признайся?
Маулана Задэ шумно хмыкнул, настолько громко, что по-восточному этикету проявил настоящую непочтительность.
– Отчего мне хотеть твоей смерти, хазрет, только оттого, что ты когда-то хотел моей? Жизнь изменчива, и те, кто когда-то были близ сердца, становятся далеки, как горы северных стран. Тебе разве не приходилось встречаться с такими историями, а, хазрет?
– Очень редкие из людей, находящихся при мне, имеют данную мною привилегию задавать мне вопросы. Не усугубляй своими речами собственной участи, она и так плачевна.
– Припадаю к стопам твоим, хазрет. Просто иногда отвечая вопросом на вопрос, о большем даешь представление спрашивающему, чем в тех случаях, когда отвечаешь по правилам. А что касается той службы, что я мог бы тебе сослужить, то замечу, что конечно же не надеялся я, что ты так наивен и доверчив, чтобы оставить меня при своей персоне. Я прошу службы вдали от твоего дворца. И в том месте, где она тебе ныне более всего необходима.
– Где же это место?
– В шатре Тимура.
Хуссейн подергал ноздрями. Уже не первый раз за время разговора собеседник огорошивал его слишком резкими поворотами своей речи. Такому тучному и основательному человеку, как балхский эмир, это никак не могло понравиться.
– Я объясню сейчас подоплеку моих слов. Но объяснение опять пойдет не по прямому пути, я умоляю уделить мне толику внимания и терпения.
Маулана Задэ перевел дух, возражения не последовало, он мог продолжать.
– Тимуру непостижимым образом удалось объединить вокруг своих замыслов очень многих владетелей Мавераннахра. Они готовы поддерживать его во всех начинаниях. Самых ретивых я тебе уже перечислял. Тавриз, Шаш, Бухара… И знаешь, что здесь самое поразительное? Я встречался с некоторыми – они понимают, чего им будет стоить их подпадание под власть того, кто возвысился неимоверно в Самарканде. Понимают, что им придется поделиться частью власти, и все же идут на это.
Хуссейн слегка наклонился вперед. Наконец-то этот разбойник заговорил о вещах, которые его всерьез интересовали.
– Что-то сломалось в головах. Семя чингисидово выродилось, будущее этого блистательного рода представляется мне ужасным. Но не это занимает меня больше всего. Я бы мог безропотно проглотить свои слезы и похоронить горестный плач по потомству Потрясателя Вселенной в недрах сердца своего, когда бы на место верховного душителя, на место главного палача выдвигали кого-то другого, а не Тимура.
Огладив свою бороду рукою, унизанной перстнями, Хуссейн поинтересовался:
– Когда ты успел возненавидеть своего тайного друга? Помнится, были времена, когда ты оказывал ему большие услуги. Спас семейство и прочее…
– Не хочется в присутствии столь высокомудрых собеседников говорить вещи, которые вертятся на языке у любого болтуна. Но сказать придется. Как враг может с течением времени сделаться другом, так и друг по прошествии лет и дней может превратиться во врага.
– Наоборот, – сказал Масуд-бек.
– Что наоборот? – одновременно спросили Маулана Задэ и Хуссейн.
– Вторую часть изречения нужно поставить на первое место, а первую на второе.
Эмир раздраженно махнул четками на племянника и велел сербедару говорить далее.
– Ты прав как никогда, хазрет, напоминая мне о тех временах, когда я совершал во имя Тимура деяния, на которые не был способен ни один из его друзей и нукеров. А он прогнал меня. Ведь если ты не забыл о том, то я не забыл тем более. А он выгнал меня как собаку. Издавна, очень из далеких времен идем мы с ним соседними тропинками. И почти всегда вели они в одном направлений, не один и не два раза пересекались, и горько мне теперь сознавать, что разошлись отныне навсегда.