– После того как ты расстался с Хаджи Барласом и встал под знамя Токлуг Тимура. Многие были тогда этим удивлены. Но больше всех я. К тому времени я был достаточно зрелым человеком, многое видел и считал, что не осталось больше людей, способных на поступок, подобный тому, который совершил ты.
– Что же в нем особенного?
– Такими поступками создаются государства и династии, по крайней мере с них они начинаются.
– Не очень-то понятно, клянусь Аллахом, но продолжай, сеид Береке.
– Все прочие способны только к одному – разрушению. Дроблению, измельчению. Никто не способен посмотреть за границы своего вилайета, своего родового гнезда.
– Прошли времена Потрясателя Вселенной.
– Верно, прошли. Это был степной ветер, который смел старую жизнь, но он ничего не оставил после себя. Ничего, кроме огромного поля деятельности, на котором надобно построить жизнь новую.
– Ты хочешь всех превратить в строителей и землепашцев, сеид Береке?
– Не упрощай мою мысль. Строить – это не значит только лишь копаться в земле и месить глину. Строительство будет сначала производиться кровью и силой, а лишь потом закрепится в камне и духе. Ведь у нас есть все для этого дела. И вера Пророка, и меч Тимура.
Застыл в задумчивости на некоторое время эмир Тимур. Гость терпеливо ждал ответа, перебирая четки.
– В вере Пророка нет ни у кого сомнений, это сила сил, и она поведет нас. Но откуда у тебя уверенность, что именно мой меч осенит она? Ведь ныне в Мавераннахре десятки правителей. Неужели они все не годятся?
– Не годятся.
– И даже мой друг эмир Хуссейн?
– Ты и сам знаешь ответ на этот вопрос. Он годится не больше, чем другие. Нет у тебя теперь врага злее, чем он. Злее и опаснее. Ибо он тоже мог бы занять то место, которое теперь занимаешь ты. Провидение долго выбирало между вами. И теперь, мне кажется, выбор произведен.
– Как-то очень легко ты рассуждаешь о таких вещах, как провидение.
– Но что я могу поделать, если я полон уверенности, что мои рассуждения верны.
Тимур посмотрел на гостя и понял, что тот говорит сущую правду.
– Хорошо. Но объясни мне тогда еще вот что. Много воды утекло с тех пор, как я обратил на себя твое внимание. Мои сыновья тогда были дети, теперь они воины. Отчего ты сразу не пришел ко мне и не сообщил все, что тебе пришло в голову. Ты же знаешь, я бы оценил твои прозрения.
– Я сомневался.
– Сомневался?
– Да. Ведь истина явилась мне не в виде свитка, где все изложено подробно и однозначно. Прозрение всегда туманится сомнением. Я сделал попытку приблизиться к тебе, и она оказалась не совсем удачной. Потом с тобой произошло несчастье.
Тимур выпростал из рукава изувеченную руку:
– Ты это имеешь в виду?
– Именно. Я счел это знаком судьбы. Не может же быть строителем великого государства человек, настолько ущербный телесно. Я впал в отчаяние, ибо был уверен, что твой двойник эмир Хуссейн для этой роли никак не подходит, несмотря на полное телесное здоровье. Надо еще ждать, подумалось мне. Ждать и внимательно смотреть вокруг себя. Значительно позднее, пройдя по многим кругам духовных поисков, я вдруг понял, что твое увечье не в ущерб тебе дано. Это свидетельство и ознаменование окончательного выбора. Закончилось существование Тимура, Тарагаева сына, всем известного в качестве хорошего конного воина. Надобен теперь Тимур-государь, будущее царство теперь скрывается не в ножнах у тебя, а в голове, и все дело в том, сумеешь ли ты добыть его оттуда.
– Ты пришел мне помочь?
Сеид склонил голову:
– Да, хазрет.
Тимур помедлил, он догадывался, что сейчас ему предстоит принять очень важное решение.
Оставить при себе этого человека? Только за то, что его слова совпадают с самыми тайными твоими замыслами? А вдруг это всего лишь лукавый обольститель, и для того, чтобы войти в доверие к правителю Самарканда, он готов притвориться единомышленником и союзником?
Но если его отринуть? С кем тогда остаться? Преданных людей хватает – и Байсункар, и Мансур, и Курбан Дарваза. Они готовы в огненную пучину кинуться ради своего господина. Но иногда полезнее для дела никуда не бросаться, даже не вынимать из ножен оружия, а просто сидеть и размышлять. Размышлять и советовать.
– Хорошо, оставайся.
Сеид Береке опять поклонился. Лицо его было очень серьезным. Он был рад тому, что все завершилось так, но не показывал своей радости.
– Я не хочу, хазрет, чтобы ты долго ждал результатов моей службы, первую пользу я хотел бы тебе принести уже сегодня, и вот какова она.
Тимур поднял брови:
– Говори.
– Я слышал, ты решил призвать в Самарканд царевича Кабул-Шаха Аглана.
– Решил, и что? Ты хочешь сказать, что это было неправильное решение?
– Оно уже принято тобой, хазрет, и, значит, отменено быть не может. Ибо вред от такой перемены был бы больше, чем от той неправильности, что могла бы быть в нем заключена.
– И что же дальше?
– Твои люди ищут царевича-дервиша по всему Мавераннахру, но они ищут его не там.
– Он уехал в Султанию? Мне передавали такой слух.
– Нет, хазрет, он не уехал в Султанию, так же как не уехал в Дамаск или Каир. Он живет в Самарканде.
– Где-где?
– На окраине, в развалинах ширазского караван-сарая. Там много таких, как он.
Тимур встал и, прихрамывая, прошелся.
– Немедленно велю его доставить сюда.
– Прошу простить меня, хазрет, но не соблаговолишь ли ты выслушать один совет.
Тимур обернулся к сеиду:
– Слушаю.
– Разумнее сделать это под покровом ночной темноты.
– Почему?
– Когда горожане и воины узнают, что над ними поставлен человек, извлеченный из грязной норы в городских развалинах, это может показаться им неподобающим. Кабул-Шах будет получать меньше почтения, чем тебе надобно в задуманной ситуации. Это может косвенным образом повредить и твоей власти.
– Но ведь он чингисид, важно ли то, где ему угодно было в последнее время жить?
– Почти не важно, но, послав людей своих к нему ночью, ты избавишься и от этого "почти".
Тимур пожал плечами:
– Пожалуй. Но скажи мне, всезнающий: а те, что занимают соседние норы рядом с будущим самаркандским ханом, знают, кто он, как ты думаешь?
Береке успокаивающе поднял руки:
– Не для того отказывался Кабул-Шах от претензий на царский венец, чтобы кичиться знатностью своего рода перед какими-то оборванцами. Тиха и скромна его жизнь и делится без остатка между молитвой и поэзией. К тому же он не вполне устойчив здоровьем.
– А это нас почему должно волновать? Если мы боимся, что он, усевшись на вершине, попробует расправить крылья, лучше вообще от него отказаться.
Береке снова сделал успокаивающее движение руками:
– Нет-нет, упоминание о его здоровье не имеет под собою никакого замысла.
Тимур взял в руки колотушку, обитую войлоком, и ударил в небольшой серебряный гонг.
Явился Байсункар. Тимур сказал ему:
– Это сеид Береке. Отныне он будет жить во дворце. Позаботься о его устройстве.
– Надолго ли он у нас останавливается?
Хазрет поскреб пальцем переносицу, и визирь с поклоном удалился. Этот знак означал, что пока еще у эмира нет ответа на вопрос.
Глава 3
Старые друзья
Никогда со змеи не настрижешь овечьей шерсти;
Никогда упавший в реку не выйдет из нее сухим.
Но человек, которому ты пожелал смерти,
Может оказаться полезен.Кабул-Шах, "Дервиш и его тень"
Загорелые грязные ноги неутомимо шагали по пыльной дороге. На каждом третьем шаге ударял рядом с правой ступней отполированный до блеска посох. На голове у дервиша была высокая обтрепанная шапка, нижнюю часть лица покрывала густая, спутавшаяся борода.
Между опушкой шапки и бородою посверкивали два внимательных глубоких глаза.
Сразу после полудня дервиш нагнал длинную вереницу телег, запряженных безропотными мулами. Гружены они были резаным горным камнем и древесными стволами.
– Куда направляетесь, правоверные? – весело спросил дервиш голосом Маулана Задэ у погонщиков. Те не знали, с кем имеют дело, потому не сочли нужным отвечать. Стояла такая жара, что даже языком пошевелить было трудно. Тем более было понятно, что вопрос задан праздный. Только ненормальный мог не знать, что по этой дороге никуда, кроме как в Балх, не приедешь. Да и никуда, кроме как в Балх, не могли везти такое количество строительных материалов.
Дервиш не обиделся на невнимательность погонщиков и пошел вдоль вереницы телег, поглядывая в их сторону и явно подвергая счету.
К вечеру он подошел к городу и еще раз убедился в том, что молва, приписывающая ему наименование "цветущий", совершенно права. Балх утопал в садах, под благодатными сводами которых текла неторопливая, размеренная и сытая жизнь. Вернее, еще недавно текла, потому что с некоторых пор эмир Хуссейн, правитель города и прилегающей области, вознамерился превратить Балх в неприступную крепость. На эти цели он пустил большую часть богатств, добытых в десятилетних войнах, которые он вел на обширных пространствах от Хорасана до Ферганы.
Маулана Задэ переночевал в шатре базарного брадобрея, потому что все постоялые дворы и караван-сараи были заполнены: для производства строительных работ Хуссейн согнал в город очень большое количество народу.
Утром поддельный дервиш отправился блуждать по улицам. Необычайное оживление царило на них, казалось, что абсолютно все жители участвуют в великом начинании своего эмира.