- Я приказываю вам,- голос Ходоу-Сердара дрогнул, но в следующее мгновение зазвучал вновь решительно и твердо. - Да, приказываю! Немедленно всем разойтись по домам. И ждать дальнейших указаний. Знайте, что можете понадобиться в любую минуту. Пусть всегда будут заряжены ваши ружья! Острей наточите свои сабли!..
Какую выгоду давало такое решение командира? Для размышлений и споров не было времени. Наступило утро. Завели свои звонкие трели жаворонки. Где они? Не так-то просто их отыскать, а песни льются и звенят.
В природе все ликует, а для нас настал тяжелый час... Мы прощаемся. Каждый из нас молча поднимает над головой сжатую в кулак руку и трогает поводья.
Вскоре я, Мирза-Мамед, Ахмед, Аббас и Рамо спускаемся по крутой тропе в Джеристантскую долину.
Там, внизу, изумрудный ковер трав, раскидистые кусты. Эта долина на весь Хорасан славится стройными и красивыми косулями. В густых зарослях дикого инжира и ежевики звенит, прыгает с камешка на камешек звонкий и чистый горный ручеек. Жадно припадаем к нему. Вода - зубы ломит. Напоив лошадей и умывшись, созвали совет: что делать дальше, куда держать путь?..
- Нам нужно поесть и отдохнуть, - говорю я.- Иначе мы скоро свалимся с коней. Да и лошадям передохнуть не мешает.
- Какой отдых? - ворчит Рамо.- И что ты предлагаешь на завтрак? Башмаки или портянки?
Ахмед хохочет, а Аббас язвит:
- Разве шашлык из мяса джейрана - еда? Нам бы с Рамо - боджнурдских ягнят...
Смех проносится по всей нашей "дивизии". Даже Рамо не может удержаться от смеха, но и сдаваться он не собирается.
- Похоже, что тут ждали нашего визита. Косули хотят, чтобы доблестный Аббас выбирал себе самую молодую и жирную.
- Посмотрим!- горячится Аббас.- Успеешь ли ты Рамо, развести костер к моему приходу?.. Стрелять я, кажется, умею. - Он взял ружье и скрылся в кустах. Мы стреножили лошадей, сняли седла и принялись раскладывать костер.
Тонкой голубой струйкой вьется дымок, потрескивают, сучья в огне. Лучший отдых, чем этот - у костра, на лужайке - трудно себе вообразить. Вершины гор ярко залиты солнцем, а здесь, внизу, полумрак и прохлада.
"Ба-бах!" - гремит где-то выстрел. Его подхватывает эхо и долго носит в горах.
- Рамо, - смеется Мирза-Мамед, - поторапливайся. Аббас, кажется, не шутит, бьет дичь, а у тебя костер еле теплится!
- Эй, несите сухих веток! - спохватился Рамо и бросил в костер охапку сушняка. За этим и застал его Аббас, бросав на траву молодую косулю.
Засучив рукава мы с Ахмедом принялись разделывать добычу.
Вскоре все пятеро подбрасывали с ладони на ладонь душистые кусочки молодого жареного мяса, пробовали... Шашлык был недожаренным, но нам казался вкуснее знаменитого боджнурдского.
Позавтракав, разлеглись на траве у ручья, подложив под головы седла.
- Друзья, - говорит настороженно Мирза-Мамед, - нам нужно как следует отдохнуть. Но чтобы не случилось чего... Чтобы не перебили нас сонных, как туртушек, нужно поочередно дежурить. Первым будет...
- Я! - в один голос выкрикнули мы с Ахмедом.
- Хорошо,- соглашается Мирза-Мамед.- Стой на часах пока ты, Гусейнкули. Как младший среди нас.
И вот уж "дивизия" спит. Безмятежно похрапывает Рамо, что-то бормочет Аббас, чему-то улыбается во сне Мирза-Мамед. Мирно пощипывают траву лошади. Я все вижу. Опустившись на траву, наблюдаю за говорливыми струйками ручья и думаю... о Парвин. Я могу думать о ней часами, даже годами, десятилетиями... И я витаю мыслями в облаках. Но вот проснулся Ахмед. Подошла моя очередь спать.
Разбудил нас Аббас. Он вдруг запел одну из своих озорных песен, знает которых великое множество.
- Глотка у тебя, джигит, луженая! - потягиваясь и сладко позевывая бормочет Рамо. - Тебя бы только к нам в кишлак на минарет. Орал бы там за милую душу!
- Проснись, медведь! - трясет его Аббас. - Проспишь всю жизнь. Оглянуться не успеешь, как в старика превратишься.
Приближается вечер. Лошади стоят, понурив головы, часто всхрапывают и со свистом хлещут себя по бокам хвостами.
- Будет дождь, - подняв над головой руку и выставив на ветерок ладонь, говорит Ахмед.
- Что, дождливый сон видел? - смеется Рамо.
- Эх ты, голова!- огрызается Ахмед.- Посмотри на лошадей. Их донимает мошкара. Этой твари всегда много перед дождем.
- Похоже на дождь, - соглашается с ним Мирза-Мамед, - поэтому нужно побыстрей отправляться в путь.
Джеристанская долина утонула в густых, плотных сумерках. Мы продвигаемся гуськом по каменистой, узкой тропе. Накрапывает дождь. Мелкий, нудный, затяжной. Держим путь к небольшому селению Навди, в котором живет дальняя родственница Ахмеда. У нее мы и решили провести следующий день. Опасно бродить в горах; наверняка нас уже ищут.
Под утро въехали в единственную, но довольно широкую улицу селения. По обе стороны ее бравыми солдатами выстроились стройные чинары. С злобным лаем нас встретили собаки. Они выскакивали со всех сторон, неотступно бежали за нами. К счастью, родственники Ахмеда жили почти на окраине, так что всех собак Навди поднять на ноги мы не успели.
Постучали висячим молоточком в широкие ворота. Выходит богатырского сложения мужчина - хозяин дома. Он пристально всматривается в наши лица, узнает Ахмеда и, распахнув ворота, приглашает нас во двор.
- Хун пер вохер, хатен!.. Добро пожаловать! Какими судьбами, Ахмед-джан?
Через минуту уже весь дом на ногах. Нам готовят завтрак.
Ахмед коротко рассказывает хозяину о нашем бедственном положении и просит укрыть на день.
- Что за разговоры!- гудит бородатый великан.- Можете жить у меня целый год... Мой дом - ваш дом.
- А далеко ли отсюда селение Ходжан? - спросил хозяина за завтраком Мирза-Мамед.
- Ходжан? Это - за Джаджом. Фарсахов пять-шесть. Никак не больше, - объяснил бородач.- Ночи сейчас длинные... К утру без особого труда доберетесь.
В Ходжане мы надеялись разузнать кое-что об Арефе, а заодно и узнать "погоду" в здешних краях: о настроении жителей кишлаков и о своих предводителях...
Отдохнув, подкрепившись за день, в сумерках мы снова отправились в путь.
Какое раздолье! Мы жадно дышали ароматным горным воздухом. Густоватый настой осенних цветов и буйных трав плывет по ветру, пьянит, кружит голову. А горы молчат, думают свои бесконечные думы... Тропинка петляет среди колючих зарослей держи-дерева, ныряет в сырые, как склепы ущелья.
Ночь.
И вдруг вдали, почти у самой горной вершины мы видим огонек. Своим одиночеством в безбрежном океане мрака он наводит тоску и даже страх. В самом деле, кто в такую ночь, кроме нас, еще блуждает в этом безлюдном крае?
- Пастухи или охотники, - говорит всезнайка Ахмед. Наш "мудрец и гадатель" на этот раз оказался прав: у костра сидели двое молодых парней. Судя по одежде и снаряжению - местные охотники.
Мы нарушили их мирную беседу. Но, кажется, не удивили своим появлением. Один из них встал и, вглядываясь в кромешную тьму, шагнул нам навстречу.
- Добрый вечер, уважаемые! - проговорил Мирза-Мамед.
- Просим к нашему костру, - ответили зверобои.
- Охотимся?
- Да. Немножко...
- Издалека?
- Мы из Беваза, - ответил тот, что продолжал сидеть у костра. - Это - за соседней горой. А вы откуда?
Мы переглянулись.
- Из Гиляна,- за всех ответил быстрый на слово Ахмед.
- Неужели из Гиляна?- парень привстал.- Не из отрядов ли Ходоу-Сердара?
- Оттуда...
Парни встали и, уронив головы на грудь, умолкли: не было больше курдской народной армии. Они чтят память погибших.
- Миянабадские долины в трауре,- помолчав, говорит один из охотников. - В Гиляне - вражеские войска...
- А в Миянабаде?
- Пока карателей там нет, но поговаривают, что весь район будет предан огню и мечу, как очаг восстания.
- Да, новости не слишком приятные.
- Нет, друзья, борьба наша не окончена! - возбужденно говорит с минуту помолчав Мирза-Мамед. - Восстание не подавлено. На свете не найдется такой силы, чтобы победить народ. Ходоу-Сердар и его джигиты полны сил и желания сражаться за народ. И очень скоро они будут снова громить богатеев. Так, друзья охотники, и скажите всем в своем селении!.. Пусть люди поддерживают воинов Ходоу-Сердара. Народная правда победит.
Рассвет настиг нас на окраине Ходжана. Стояла прохладная погода. Осень была не за горами. А дни между тем были светлые, удивительно прозрачные. В этой прозрачности и сказывалась близость холодов.
Мы - у знакомых ворот. Спрыгнув с коней на землю, разминаем ноги. От долгой езды верхом они одеревенели. Ахмед выстукивает условную дробь, наш старый пароль. Тишина. Ахмед постучал еще раз. Настойчивее. Скрипнула дверь, слышно, как зашаркал кто-то через весь двор тяжелой обувью. Человек долго кряхтит по ту сторону ворот, похоже, что он никак не может справиться с засовом. Наконец ворота распахнулись и мы увидели тетю Фатиму.
- Дети мои!- она бросается к каждому из нас, обнимает и целует. - Вы живы?! Какое счастье, слава аллаху!.. А те бедняги...
На глазах у тети Фатимы слезы. Ее морщинистое и бледное лицо омрачила безутешная скорбь.
- Мой ненаглядный Тагир-джан... Мой любимый сын... - бормотала она горестно. - Он погиб под Гиляном. И во всем виновата я... Посоветовала ему идти на фронт...
- Тетя Фатима, успокойтесь, не убивайте себя слезами. Вы должны гордиться сыном. Тагир умер героем.- Мы пытаемся утешить женщину, но разве есть на свете сила, способная утешить мать, оплакивающую сына?
Минутой молчания мы почтили память героя, одного из тех, кто отдал жизнь за счастье и свободу курдского народа.