- Совершенно с вами согласен, Михаил Богданович, - тут же отозвался князь, - тем более что мать императора - простая корсиканская крестьянка, впрочем, как утверждают, необычайно волевая, трудолюбивая и чадолюбивая. И конечно же солдатам его армии такая мать их главнокомандующего куда больше по душе, чем, например, его жена - дочь австрийского императора и племянница казненной французской королевы.
- Не только солдатам, но и маршалам, князь, - продолжил мысль собеседника Барклай.
Оба они знали, о чем идет речь, ибо Ней был сыном бочара, Ланн - сыном конюха, Мюрат - трактирным половым, Лефевр - крестьянином-землепашцем, Бессьер - морским пехотинцем, а ведь все они были лучшими его командирами, за которыми солдаты шли в любое пекло без страха и сомнения.
Все они стали пэрами Франции, получив свои титулы за победы, одержанные над полководцами всех стран, с которыми сражались, именовались отныне князьями, герцогами и принцами Ауэрштедтскими, Экмюльскими, Данцигскими, Ваграмскими, Невшательскими и прочая, сочетая с титулами прозвища "огнедышащих" и "железных", "героических" и "храбрейших". Но выше их всех стоял "маленький капрал" - император Наполеон, идол солдат и мозг и душа Великой армии.
- И продолжением того, о чем говорил я только что, - сказал Волконский, - является его феномен императора-солдата, который в любой момент может появиться в мундире рядового и будет переправляться через реку в одной лодке с егерями и устанавливать на позиции орудия вместе с канонирами.
Для Наполеона рядовые, унтер-офицеры и офицеры, генералы и маршалы - родные дети и, стало быть, между собою - родные братья: старшие, средние и младшие, однако же, как большинство из них считает, совершенно равноправные в глазах своего отца - солдата и императора.
Я поражался тому, сколь неутомим Наполеон накануне сражения. Он встает раньше всех и не успокаивается до тех пор, пока не обойдет и не осмотрит все - ручьи и овражки, мосты и просеки, ложбины и болотца, дома и сараи, холмики и лощины, тропы и дорожки - словом, все, что называем мы позициями, будь то любимые его позиции - артиллерийские - или же исходные и запасные, промежуточные и отсечные, передовые и ложные.
И, переварив все это у себя в голове, намечает он план предстоящего сражения, любое из которых до сих пор он всегда доводил до победного конца.
Как сие ни прискорбно, однако же нет в мире полководца, способного одолеть его на поле брани, тем более что Великая армия воистину есть сильнейшая из всех.
- Почему же? - неожиданно резко спросил Барклай.
- Да потому хотя бы, Михаил Богданович, что нет пока иных примеров, - ответил Волконский.
- А Эйлау? - возразил Барклай.
- Мне неудобно оспаривать итоги боя при Эйлау, ибо я не был там, а вы - были и потому лучше меня можете судить о том, - уклончиво ответил Волконский.
- Ну а майская неудача Наполеона на Дунае, когда он едва не был разбит? - спросил Барклай, имея в виду совсем недавние события прошлого, 1809 года, во время которых австрийская армия выказала исключительное упорство и храбрость, когда в бою был убит маршал Ланн и французы оказались на волосок от поражения.
- И все же, Михаил Богданович, в конце концов австрийцы были побиты и сдали свою столицу, - настаивал князь.
- Да, в конце концов сдали столицу, - вынужден был согласиться Барклай, ибо тогда сдача столицы считалась неопровержимым аргументом в военном споре, тем более что вслед за тем была подписана и капитуляция, облаченная в форму мирного договора.
- И значит, Великая армия, как я и говорил, есть сильнейшая из всех, - поставил точку в затянувшемся споре Волконский.
Однако же его собеседник был не из тех, кто легко сдавал позиции даже в словесной баталии.
- Простите мне, князь, что вопреки логике и противно здравому смыслу, возражу вам, что это не так. Как военный министр России, я не имею права на то, чтоб соглашаться с подобным заключением. Я благодарю вас за то, о чем вы рассказали мне, но вижу свою задачу в том, чтобы практикой опровергнуть ваш вывод.
- Михаил Богданович, - проговорил Волконский, смутившись, - уверяю вас, что не будет в задуманном вами великом деле сокрушения нового Аттилы соратника более ревностного и преданного, чем я. И позвольте мне в следующий раз рассказать и о том, что представляет, по моим наблюдениям, их армия. - И здесь Барклай отметил, что князь впервые не сказал "Великая армия", назвав воинство Наполеона просто "их армия", - а также и о том, каковы механизмы управления ею императором и его главным штабом.
Они поднялись одновременно, и хотя Барклай внешне столь же любезно проводил князя до дверей, как и встретил его, все же оба они поняли, что совершеннейшего единомыслия и, паче того, единодушия между ними нет.
Две последующие встречи с Волконским были посвящены тем вопросам, которые они и условились обсудить: Великая армия и Главный штаб.
Когда Волконский приехал для того, чтобы высказать свои соображения о наполеоновской армии, все было вроде так же, как и накануне, - да не все. И хотя Барклай встретил его так же приветливо, как и в первый раз, но князь не стал входить в кабинет первым, а когда вошел, то сел не к столику у окна, за которым велись беседы дружеские и доверительные, а к огромному письменному столу министра, где Барклай выслушивал доклады своих генералов и соподчиненных ему чиновников из других ведомств.
Волконский начал беседу с того, что сразу же определил круг проблем, предлагаемых им на обсуждение, оговорившись, что не станет злоупотреблять цифрами, которые, как он знает, известны и ему и военному министру часто из одних и тех же источников, а выскажет главным образом свое мнение по вопросам концептуальным.
- Извольте, князь, - ответил Барклай, - для меня одинаково ценными будут любые ваши идеи и предложения.
- Не сочтите то, с чего я начну, трюизмом, но я все же осмелюсь повторить, что Великая армия является сегодня самым грозным и могучим войском из всех известных нам в истории.
Барклай понял, что эта фраза представляет собою тонический аккорд в партитуре того произведения, которое начал исполнять перед ним Волконский. И понял также, что генерал-адъютант государя намерен проводить далее ту же линию, что и прежде. Такую линию Барклай считал для себя совершенно неприемлемой и потому сразу же возразил:
- Я благодарю вас, князь, за то, что вы единомышленны со мною: и я считаю, что сегодня, - Барклай интонацией выделил слово "сегодня", - армия Наполеона, безусловно, самая сильная, и потому я вижу свою задачу в том, чтобы любыми способами и при любых затратах сил и средств создать равноценный, а может быть, и более мощный противовес ей.
- Так мыслю и я, ибо, обдумывая любую задачу, должно всегда иметь перед собою два вопроса: "Каким образом следует ее решать?" и "Какого результата хочу я добиться в конце концов?".
- Относительно второго вопроса ни у одного генерала на планете нет другого ответа, кроме как: "Для победы". А вот каким образом следует задачу решать, и представляет для нас существо проблемы.
- Я готов построить мой доклад именно таким образом, - миролюбиво проговорил Волконский и тут же добавил: - А если стану я обращать внимание на сильные стороны Великой армии, то для того только, чтобы могли мы кое-что перенять из этого для себя.
Барклай подумал: "Как Петр Великий перенимал опыт шведов, чтобы потом побить их". И мгновенно вспомнил, как проходил он по Петербургу со своим корпусом, когда шел против шведов в Финляндию, и как царь спросил его: "А что, Михаил Богданович, знаете ли, отчего встречаю я корпус ваш именно здесь, у Сампсония?"
"Где-то еще наш Храм победы над Наполеоном?" - подумал Барклай и сказал Волконскому:
- Ну что же, Петр Михайлович, начнем мостить дорогу победы. Итак, что же это такое - Великая армия?
…Миллион французов и их союзников - вольных и невольных - входили в состав Великой армии. Но была она велика не только числом, а более всего своим несокрушимым боевым духом и абсолютной уверенностью, что нет для нее достойного противника, как нет и равного соперника ее великому вождю - императору Наполеону I.
Великая армия была грандиозным воинским братством, где каждый солдат мог стать маршалом, и для этого не требовалось происхождения, воспитания и заслуг дедов и прадедов, а нужно было только одно качество - храбрость. И потому в этой армии не ощущалось недостатка в храбрецах, и, как правило, чем выше чин, тем храбрее был его носитель.
- Ну, храбрецов и у нас довольно, - сказал Барклай, прослушав первую сентенцию Волконского, - Здесь-то мы им не уступим. А вот в чем уступаем? - спросил он.
И тут же князь ответил:
- Более всего в организации войск.
…Самым крупным соединением войск в Великой армии были пехотные и кавалерийские корпуса. Причем пехотный корпус имел в своем составе и конницу, и артиллерию, и военных инженеров, представляя собою маленькую армию, но назывался пехотным только потому, что этот род войск был в нем доминирующим. В кавалерийском же корпусе основную массу войск составляли конные полки, а пехотные, артиллерийские и инженерные части были в меньшинстве.
Каждым из корпусов, как правило, командовал маршал, обладая всеми правами командующего отдельной армией.
Корпуса шли отдельно друг от друга, но сохраняли такое расстояние между собою, чтобы в случае необходимости оказаться вместе и сражаться не врозь, а сообща.
- А сие, князь, надобно будет проделать и у нас, - сказал Барклай, и Волконский с ним согласился.
Так камень за камнем перебрали они величественное сооружение, именуемое Великой армией, порою обнаруживая нестыковку камней, трещины и иные изъяны.