Неожиданно внеочередное происшествие взбудоражило весь лагерь, у Юры Клесова украли красавец-аккордеон итальянской фирмы "Соберано", Юра получил инструмент от матери. Она продала пианино, купила аккордеон и, с разрешения лагерного начальства, переслала его сыну. Этот инструмент значительно облегчал лагерное существование Клесову и, несмотря на то что Юра был физически здоров, работал он не в шахте, а в лагере помпобытом, то есть занимал место инвалида. Иногда подвыпившие начальники забирали Юру с инструментом к себе на квартиру, что, кстати сказать, категорически запрещалось уставом Речлага, и заставляли играть Юру "На сопках Маньчжурии", "Коробейники" и еще что-либо незамысловатое. Юра приходил от них поздно ночью, всегда усталый и злой. Для начальства Юра оставался холуем, который должен был развлекать новых господ... Зато на всех лагерных концертах Юра на своем красавце "Соберано" великолепно исполнял "Кампанеллу" Листа, концертные вальсы Шопена, и его выступления всегда сопровождались неизменным успехом. И вдруг, к ужасу не только Юриному, но и общему нашему, красавец "Соберано" украли... Воры-то в лагере все-таки содержались, их, правда, было немного, и все их знали в лицо. Решили установить за ними негласное наблюдение. Положение воров осложнялось еще и тем, что пронести инструмент через вахту было не так-то просто, тем более что и охрана лагеря была на стороне Клесова и воров ненавидела, как и все мы. В общем, все бросились на поиски аккордеона, но инструмент все же не иголка, и спрятать его можно было только в двух местах – где-либо на чердаке или в снегу. Обшарили скрупулезно все чердаки – не нашли, значит – снег. Легко сказать – снег! Ведь его горы... И все-таки на третий день поисков аккордеон выкопали из сугроба за столовой. Кто-то вспомнил, что видел одного из воров, который подозрительно шнырял за зданием столовой, стали рыть и наконец откопали. Теперь надо было спасти инструмент от сырости, Юре пришлось проделать титаническую работу – разобрать весь инструмент до последнего винтика, все просушить и снова собрать. Для просушки Юра все детали разложил прямо в секции на полу, и все зыки, чертыхаясь, ходили на цыпочках, чтобы не наступить на тоненькие планочки. Прошла еще неделя, и Юра вновь с блеском заиграл на своем черно-белом красавце. Спустя некоторое время стали известны и детали раскрытия похищения инструмента. В дело вмешался сам начальник лагеря Филиппов, который заставил с помощью смирительной рубашки воров заговорить, и стали известны все детали задуманной операции. Блатняки договорились с одним из шоферов грузовой машины, который тоже был из "бывших", что он вывезет инструмент в город и получит за это "кусок". Шоферюгу уволили, ворюга "понюхал" смирительной рубашки, – так закончилась операция с аккордеоном...
Приблизительно в одно время с началом строительства рентгенкабинета в лагере началась еще одна гигантская эпопея – строительство клуба. Эту идею подал Юра Новиков, и он же был ее главным организатором и вдохновителем. Юра сумел убедить капитана Филиппова, что, во-первых, клуб совершенно необходим и, во-вторых, общими усилиями, используя в полной мере народный энтузиазм, благодаря "ударникам" – так называли дополнительный ударный труд, и воскресникам, клуб построить можно! В нашей замечательной стране все можно, даже если нет ни копейки денег и ни одной доски или гвоздя... Лагерное начальство понимало, конечно, что чем больше в лагере будет дозволенных отвлекающих зрелищ, тем меньше отрицательных явлений, например, подготовок к побегам или мечтаний о создании внутренней лагерной организации – что у оперов всех рангов и мастей считалось самым страшным деянием. При слове "организация" у любого опера захватывало дух, и он немедленно впадал в шоковое состояние... А тут настоящий большой клуб, спектакли и концерты, расцвет художественной самодеятельности, кино, шахматы, оркестр и мало ли что еще... И в конце концов здоровая атмосфера в лагере должна положительно влиять и на производительность труда. В общем, все "за", да – но как? На эти цели у лагерного начальства не было ни денег, тем более каких-либо материалов. Я уже говорил, что в Речлаге культурно-воспитательная работа не велась, более того – запрещалась. Разрешалось только читать газету "Правда", которую вывешивали в единственном экземпляре за стеклянной витриной, и еще слушать известия по радиотрансляции, которая практически была не слышна. Заключенный Речлага, если только он не сидел в БУРе или в карцере, имел право находиться только в трех ипостасях: работать, принимать пищу и отдыхать, в смысле спать.
Больше ничего советскому заключенному не полагалось. Речлаг создавали для особо опасных политических преступников с практически пожизненным сроком заключения. О каком перевоспитании можно говорить? Но развлекать заключенных все же было необходимо, это запрещали наверху, но понимали внизу, и начальники лагерей действовали сообразно своей смелости и находчивости. Не прошло и недели, как идея Юры Новикова начала воплощаться в чертежах и расчетах, а затем и в материалах. В лагере сидели и работали на шахте инженеры и техники всех специальностей, причем, как правило, очень высокой квалификации. Строители быстро рассчитали и спроектировали клуб по всем правилам, на листах ватмана все могли посмотреть фасады, планы и разрезы. Единственно, что они не сделали, – не составили сметно-финансовую документацию, она все равно была не нужна, денег ведь не было ни копейки. Кроме того, проект не надо было нигде утверждать и согласовывать.
Несмотря на всю нелепость лагерной системы, внутри нее существовали весьма сложные финансовые и деловые взаимоотношения. Было известно, например, что лагерь рабочую силу шахте продавал, то есть за каждый рабочий день заключенного лагерь получал определенную сумму, и чем выше была физическая категория заключенного, тем больше лагерь получал денег. Ну а раз существовали какие-то денежные отношения, значит, было и взаимное недовольство, каждый хотел больше получить и меньше дать. Шахтное начальство, например, выражало недовольство, когда заключенные тащили в зону лагеря все, что было им нужно и не нужно, тащили все, что плохо лежит, перли насосы, моторы, пилы, инструменты, провода, доски и вообще все, что попадется под руку. Русский народ, к сожалению, к этому приучен... В общем, отношения между лагерным и шахтным начальством всегда были натянутыми. Для отвода глаз время от времени в лагере гремел приказ – ничего не брать на шахте и не приносить в лагерь без пропуска. Но нам, зыкам, вся эта высокая политика была до феньки, то есть безразлична, и мы продолжали тащить шахтное имущество в лагерь без всяких пропусков. Весь мой рентгенкабинет был, по существу, украден на шахте, и через несколько лет – меня уже давно не было на 5-м ОЛПе, – когда новый главный бухгалтер решил провести инвентаризацию лагерного имущества и дошел до рентгеновского кабинета, он попал в тупик, как его надо было оценить? Бухгалтер, будучи новым человеком в лагере, никак не мог поверить, что аппарат сделал заключенный...
Юра Новиков и Костя Зумбилов не раз обращались к начальству лагерных служб, и в конце концов Филиппов дал устное распоряжение начальнику охраны не задерживать зыков, тащивших в зону лагеря что-либо из шахты для клуба. Да и на территории лагеря нашлось много всякого имущества, которое пошло на строительство клуба. В общем, стройка началась...
В лагере регулярно объявлялись ударные вахты, субботники, воскресники, и все заключенные, причем действительно все, должны были после работы отработать несколько часов на стройке. Это действительно была народная стройка. Конечно, уставшие заключенные ругали Сталина, черта, дьявола в мать-перемать, а заодно и Юру Новикова, затеявшего все это дело, но шли и работали. Тогда же родились живучие лагерные афоризмы: "На ударник не спеши – лопат все равно не хватит", "Если все же лопату получил – ломай ее скорей, второй не дадут".
В одно из воскресений, когда весь лагерь работал на стройке, я уложил на плечо небольшую дощечку и не спеша понес ее к месту строительства. На бугре из строительного мусора собралось все начальство и наблюдало за ходом работы. К тому времени меня знал уже весь лагерь, и начальство не оставило без внимания мою ношу. Старший опер лагеря Широков поднес ко рту "матюгальник", и на весь лагерь загремел его бас:
– Эй, Боровский! Спину не сломаете?
Честное слово, мне стало стыдно за мою ношу...
В разгар стройки клуба его главный руководитель и вдохновитель Юра Новиков из лагеря неожиданно ушел – на вахту с вещами! – но дело продолжало жить, и клуб рос прямо со сказочной быстротой. Это было длинное здание с залом на триста мест, с большой сценой и оркестровой ямой. Были там и артистические уборные, и комната художника, в которой после окончания стройки заработал на полную мощь художник Яша Зундер. Еще в клубе была библиотека, и комната для музыкантов, и еще много всяких вспомогательных помещений. Художник Яша Зундер без конца писал маслом по квадратам "Утро в лесу" Шишкина и "Трех богатырей" Васнецова, все его работы уходили по квартирам лагерного начальства. Некоторые сердобольные жены начальников за его труды подбрасывали Яше копейку, так что Яша жил безбедно.
Незадолго до окончания "всенародной стройки" в лагерь с этапом прибыл актер из Москвы – Володя Куликов, человек не без таланта, но главное – Володя был страстно предан своей профессии и театру. Куликов и стал идейным вдохновителем и организатором лагерной самодеятельности вместо ушедшего в неизвестность Юры Новикова.