Леандр и Неда стояли друг против друга. Он, исполненный торжественности, улыбался. Она вдруг смертельно побледнела и, казалось, вот-вот упадет.
- Как она взволнована, милая! - прошептала сочувственно леди Стренгфорд.
Леге обнял Неду, наклонился и поцеловал ее в губы. Губы Неды были сухие, холодные, и он с удивлением взглянул на нее.
Глава 7
Едва только гости разъехались, как до Неды донесся с лестницы громкий, оживленный голос Маргарет Джексон.
- Как я сожалею, дорогой мой! - говорила она, вероятно, обращаясь к Филиппу. - Я никак не могла... Что? Сейчас? О нет, благодарю! Я устала. Спокойной ночи!
Неде стало ясно, что американка ушла к себе. Сидя в зале, глядя с отвращением, как дед допивает вино из бокалов гостей, Неда, сникшая, обессиленная, почему-то стала думать о чувстве брата к Маргарет. "Как он унижается! И зачем унижается? - размышляла она с сочувствием, какого давно уже не испытывала к нему. - Странно! А я всегда считала его честолюбивым и гордым. Нет, я обманывалась, он не такой, как отец! Но ведь он же не слепой? Весь город говорит о связи этой женщины с Амир-беем. И сколько раз мы сами убеждались в этом... Как это отвратительно, как опошляет все истинное", - думала Неда, вспоминая свои собственные свидания.
Она бросила быстрый взгляд на деда, подошла к окну и спряталась за гардиной, прижавшись лицом к стеклу.
В комнате Андреа было темно. Спит он или все еще стоит там? Наблюдает за нею? Сердится на нее? Она вглядывалась, желая подать ему знак, но в это время дверь за ее спиной отворилась и она услышала голоса отца и Филиппа. Гардина скрывала ее от их глаз. Но, и не глядя на них, она знала: отец ее весел, самодовольно потирает руки, глаза поблескивают. Голос Филиппа выдавал его раздражение. Обидела его эта особа. Неда всматривалась в темноту ночи, в призрачно белый снег и не вникала в их разговор, пока ее внимание не привлек возмущенный тон отца:
- И потребовал, чтобы их позвали?! Значит, просим, мол, вас, пожалуйста. Не то без вас помолвка не помолвка! - говорил он.
- Да ведь это Сесиль, ребенок...
- И сватья тоже! Небось, сами рассказывали мне, что там, на приеме, вытворял этот лоботряс Андреа.
"Боже! - беззвучно простонала Неда. Именно она рассказывала тогда в шутку эту историю с Андреа и мадам Леге. Нет, нет, то совсем другое. А сейчас отец называет его лоботрясом, именно его. - Что нас ждет, что нас ждет?" - мысленно твердила она.
- Верно. Не хватало, чтоб еще и о нем вспомнили! - с подчеркнутой иронией заметил Филипп: - К счастью, речь шла только о Клименте. Под конец выяснилось - уехал в Копривштицу. Там ему оперировать какого-то родственника надо.
- Значит, к родственникам уехал? Ну, да ладно. Важно, что у нас все обошлось. А этот старый хрыч Слави будет дуться теперь. Ну и пусть себе дуется, не могу же я приглашать кого попало!
- Это вы про соседских сынков говорите, что они уехали в Копривштицу? - вдруг послышался тихий голосок хаджи Мины.
- Про них, дедушка, - ответил Филипп.
- Так вот... повстречал я их!
- Где же? - недоверчиво спросил Филипп.
- В Богрове их повстречал позавчера.
- В Богрове? Ты обознался, дедушка.
- Кто, я обознался? Хорошенькое дело! Один был Климент, доктор, а второй - Коста, лавочник, он мне каждый день глаза мозолит. Ну вот еще, мне ли не знать их? Что вы городите!
Неда никогда не любила по-настоящему деда. Что-то в нем ее отталкивало - то ли старческий запах, то ли вечные расчеты и мелочность. Но сейчас он был ей просто мерзок. Он-то чего вмешивается? Ей казалось, что этот разговор направлен не столько против соседей, сколько против нее самой. Они еще ни о чем не подозревают, но уже ненавидят всех Будиновых. А что будет, когда они узнают?
- Послушай, дедушка. Ведь мы говорим серьезно, понимаешь? Ну-ка припомни хорошенько, действительно то были Климент и Коста?
Голос Филиппа звучал настойчиво. Почему он об этом спрашивает? Отчего так заинтересовался? Она хотела обернуться и посмотреть на них, но побоялась, что они ее заметят и тогда надо будет отойти от окна. А какое наслаждение доставляло ей сейчас стоять, прислонившись лбом к холодному стеклу, и смотреть в окно напротив!
- Точно, они, они, Филипп! Не пьяный же я был. Я ехал из Ташкесена, а они мне навстречу - из Софии. На линейке ехали, чтоб ты знал...
- И куда же они направлялись? На север? К Балканам?
- А бог их знает. Но они не в Копривштицу ехали, будь уверен.
Из другого конца залы донесся голос отца:
- Ну, ладно, куда ехали - это их дело! А вы знаете, который уже час? Ну-ка, Филипп, позови Тодорану, пускай приберут здесь.
- Подожди, подожди...
- Чего еще ждать? Не стоят они того, чтобы на них время терять.
- Э-э, нет! Тут дело серьезное, отец!
Тон его куда больше, чем слова, заставил Неду обернуться.
Сквозь густую сетку тюля она смотрела на брата, стоявшего по другую сторону неубранного стола. Лицо у него было напряженное, возбужденное. Казалось, он готовился произнести речь. Но вместо этого Филипп произнес:
- Они ушли к русским.
- К русским? Да ты в своем уме? Через фронт?
- Я в этом уверен, отец. Собственно, все ясно, Климент - русский шпион! Они все трое - русские шпионы! - воскликнул вдруг брат, и его голос словно ножом резанул Неду. - Что в этом удивительного? Было бы удивительно, если б они ими не были! Старший учился в Петербурге, носил их мундир. А младший - я слышал это от него самого - в комитете состоял одно время. До сих пор таился, а вот теперь взялся за дело... Они разузнали кое-что, понабрались того-сего и айда к Арабаконаку. Наверное, у них есть какой-то способ перебраться через него!
Филипп разглагольствовал, иронизировал, и чем больше он распалялся, тем яснее становилось Неде, как он проницателен и сообразителен. Андреа ведь не сказал ей, что вместо него отправились братья. Он только сказал: "Пошли другие". Теперь она поняла, кто они, эти другие, и поняла, насколько опасно то, за что взялся человек, которого она любит.
- Хватит! Я не желаю интересоваться этими делами! И ты тоже прекрати ими заниматься, - остановил Филиппа отец.
- Но ведь они шпионы, уверяю тебя. Такие, как они, приведут сюда русских!
- Я сказал тебе, хватит! Запрещаю вести подобные разговоры в доме. Пусть кто что хочет, то и делает. Важно, чтоб мы были в стороне от всего этого. Каково будет нам - мне, тебе, твоей сестре - если сюда придут русские? Ты понял, что я хочу сказать?!
- Понял, - резко и гневно ответил Филипп. - Понял, что своим молчанием ты потакаешь им, становишься их соучастником!
- Потому что твои господа англичане болтовней только занимаются! А ты что собираешься делать? Джани-бею доложить?
- Во-первых, Джани-бей и англичане - это не одно и то же, - зло ответил Филипп. - И, во-вторых, тебе пора знать, что я в тысячу раз выше ставлю англичан и предпочитаю держаться их да и вообще цивилизованной Европы. Нам ни к чему делать ставку на то, чтоб сюда пришла такая же серость, как и мы сами...
- Опять твои глупости! - прикрикнул на него отец. - Я тебе уже сказал! И вообще прекрати этот разговор. Я запрещаю тебе даже словом обмолвиться кому бы то ни было насчет соседей! Ты слышишь?
Филипп молчал, но Неда видела, как нервно подергиваются его коротко подстриженные усики.
- Ты слышишь? - повторил отец.
- Слышу, - сухо, сквозь зубы ответил Филипп и, резко повернувшись, вышел из залы.
Что же теперь будет, что будет? Сдержит Филипп свое обещание и вообще давал ли он его?
- Папа! - дрожащим голосом произнесла она, откинув занавеску.
- Ты здесь?!
- Не позволяй ему, папа... Прошу тебя! Прошу тебя, скажи ему еще раз...
- Не твоего ума дело! Займись уборкой, чего высматриваешь там?
- Не позволяй ему! - повторила она настойчиво, с таким отчаянием в голосе, что отец посмотрел на нее.
- Ведь ты же слышала, что я запретил ему, - сказал он. - А сантименты эти ни к чему! Они из тех, что сами в петлю лезут. Добром для них это не кончится. Важно только, чтобы из нашего дома это никуда дальше не пошло. Чтоб нас не затронуло. Ведь так?
Она побледнела и уставилась на него невидящими глазами, губы ее дрожали.
- Что с тобой, Недка? И в такой день!
Она попыталась ответить, что все, о чем сейчас говорилось тут, недостойно... что она не хочет, не может... Но ей изменил голос. Она подошла к столу, потом вдруг выбежала из залы и кинулась к себе в комнату.
Сколько раз они стучались к ней в дверь - она уж не знала. "Оставьте меня! Оставьте меня!" - только твердила в ответ.
- Что с тобой? Опять устраиваешь какую-то трагедию! - сердился за дверью отец. - Филипп, Филипп! Иди сюда, скажи этой графине, что никому не станешь говорить про них... Ох! - вздыхал он. - Ну что за дурные головы! И надо же в такой вечер! Вместо того чтобы радоваться, гордиться, что роднимся с такими людьми... И из-за чего? Из-за кого? - бушевал он, то отходя от ее двери, то снова через минуту возвращаясь к ней.