Дяко молчал. Не шевелился. За его спиной сердито пыхтел Джани-бей. Сен-Клер строго взглянул на турка и продолжал, обращаясь к Дяко:
- Подумай хорошенько. Слышишь? Зачем болтаться на виселице тебе, а не другим, тем, кто виноват? Впрочем, им это не грозит, - поспешил он поправиться с едва заметной усмешкой. - Просто позаботимся, чтобы они больше не делали плохого. Согласен со мной? По глазам вижу, что согласен...
Согласен - он хочет жить, увидеть конец народных мук, сквитаться с тем убийцей, что стоит за его спиной. "Но выдать? Засадить сюда другого вместо себя..." - думал Дяко, и перед ним возникла комната и Андреа, старый комитетский товарищ, а рядом с ним доктор. Он сказал им тогда: "Ждете, чтобы прийти на готовое". И вот доктор уже один, они смотрят друг другу в глаза; взгляд доктора прожигает насквозь... А ты что? Поверил им, спас себе жизнь, выдал нас. "Не выдал и не выдам, братья! Ни за что! Ни за что!"
- Вот доктор, - снова слышит Дяко голос англичанина. - Он тебе сделает укол, чтобы ты почувствовал себя лучше, бодрее. Скажешь все и пойдешь к своей жене, к детям... Хорошо?
Кто-то взял его руку, что-то кольнуло ее. Он как в тумане увидел широкое холодное лицо второго англичанина. И вдруг ему пришло в голову: а ведь то, что сказал сейчас длинный, было напоминанием - он должен принять решение и идти к ним! К ним - властно и мучительно звучало в его исстрадавшейся душе. Зачем откладывать? Ради той обманной искорки надежды? Сердце стучало все быстрее, кровь в жилах закипала.
Это от лекарства. Раньше он не мог найти этих сил в себе. Вот и в мозгу что-то накатывает. Какой-то зуд, нетерпение... "Хочу говорить, кричать... А нож? А Тымрышлия? Вон он... Подходит. Шалишь, теперь тебе не удрать... Подойди поближе", - говорил про себя Дяко. Но почему он слышит свой голос? Неужели он говорил вслух? Как же быть? Опять вслух!..
Сен-Клер обменялся быстрым взглядом с доктором и придвинулся к болгарину.
- Ну, говори! Назови имена всех, и ты свободен!
- Свободен! - повторил Дяко, а глаза его не отрывались от Джани-бея. "И этот навис надо мной. И он ждет, как другие. Чего ждет? Чтобы я сказал? Выдал? Эти сведения очень важные, я должен был отнести их полковнику Сердюку... Я уже уходил, отчаялся в другом, когда он сам..."
- Кто? Скажи его имя!
- Как? Опять вслух? - Дяко в ужасе замотал головой, зажал рукой рот. - Что со мной? Я думал, меня лечат...
- И будем тебя лечить. Скажи, кто дал тебе сведения?
- Сведения? Да он сам. Я уже отчаялся и сказал им... "Опять я говорю! Не могу удержаться..."
- Имя его! Имя!
- Имя... Его имя... Нет! Нет!
Обезумевший от ужаса, Дяко вскочил на ноги, замахал руками. Коч-баба прыгнул на него, но он его отбросил. В руке у него был нож горбуна.
- Берегитесь!
Кто это крикнул? Все бросились врассыпную. Тот, кого он принимал за Тымрышлию, - в самый дальний угол.
- Не стрелять! Его нужно взять живым! - раздался повелительный голос Сен-Клера.
Страдальческая гримаса исказила лицо Дяко, казалось, он вот-вот зарыдает или же разразится горьким смехом. Вдруг он приставил нож к своей окровавленной груди и изо всех сил вонзил его в сердце.
Глава 14
Под вечер, закончив последнюю в этот день операцию, доктор Климент Будинов, выполняя свое обещание, отправился к миссис Джексон, то есть в хорошо ему знакомый дом соседей Задгорских. Американка, вероятно, забыла о своей просьбе - у нее был в гостях генерал Бейкер. Проскучав несколько часов на заседании (том самом, о котором маршал Мехмед Али условился по телеграфу еще из Константинополя), Бейкер улизнул оттуда к Маргарет пить чай. Они много курили и оживленно разговаривали, о ее первой корреспонденции, которую она набросала вчерне, вернувшись из лазарета.
- А, это вы! - сказала она, когда Филипп ввел врача в затянутую дымом комнату. - Входите! Право, у человека столько обязанностей, что для заботы о здоровье не остается времени.
- Я мог бы и завтра, сударыня...
- Нет, зачем же, прошу вас!..
Маргарет представила мужчин друг другу - фамилию Климента она, конечно, забыла, но Филипп подсказал - и с улыбкой обратилась к генералу:
- Валентайн, пожалуйста, посидите в соседней комнате, хорошо? Господин Задгорский, надеюсь, составит вам компанию.
- Почту за честь, - немедля отозвался Филипп.
Маргарет и Климент остались одни. Стараясь держаться с нею, как он обычно держался со своими пациентами, Климент спросил:
- На что жалуетесь?
Она молчала, возможно, припоминая, что говорила ему в лазарете. Потом поглядела на дверь в соседнюю комнату, откуда доносились голоса мужчин, и пожала плечами:
- Ничего определенного, доктор! Когда дышу, ощущаю тяжесть.
- Будьте любезны, сядьте... Откройте рот. Против света, пожалуйста.
Он посмотрел ей горло, посчитал пульс, оттянул нижнее веко. Эти обычные прикосновения сейчас почему-то его смущали, и он старался ни излишней торопливостью, ни медлительностью движений не выдать чувств, с которыми сюда пришел. Его стесняли и мужчины за стеной. Он не ожидал увидеть их здесь. И хотя было вполне естественным встретить у миссис Джексон ее спутника и молодого хозяина дома, Климент почему-то усмотрел в их присутствии обидное пренебрежение к его собственной персоне.
- Вы, оказывается, учились в России? Да? - спросила вдруг американка.
Он быстро заглянул ей в глаза; вспыхнувшая в нем подозрительность мгновенно связала ее приглашение с этим неожиданным интересом к его прошлому и сразу же отодвинула его увлечение куда-то на задний план.
- Удивляюсь, что вам это известно, сударыня...
- Да как-то зашла речь...
- Кто был так любезен вас осведомить?
Она небрежно махнула рукой, но он настаивал:
- Может быть, господин Филипп Задгорский?
- Не помню. И это неважно, - сказала она, окидывая его взглядом кокетливым и в то же время испытующим. - Мне интересно услышать, что думает о войне болгарин, учившийся в России. Любопытство журналистки!
- Но я вас разочарую, сударыня. Я только врач, особого интереса к политике не питаю. Я жду мира, потому что ежедневно вижу страдания...
- И больше вы мне ничего не скажете?
Он пожал плечами.
- Может, вы боитесь? - сказала она с шутливым вызовом.
- Вас?
Она рассмеялась. Рассмеялся и он, хотя нервы у него были натянуты до предела. В самом деле, зачем она его выспрашивает? Кто-то ей поручил это? Сен-Клер? Не взял ли тот его уже на заметку?
- Раз вы уж так настаиваете... хорошо, госпожа Джексон! Признаюсь, лично мне война дала кое-что полезное.
- Да?.. - Она не спускала с него умных глаз.
- Доктора Грина, сударыня.
- Доктора Грина из госпиталя леди Эмили? Нет, я решительно не понимаю.
- Да, доктора Грина, которому я несколько месяцев ассистирую. Это хирург высшего класса. Даже если бы я приехал в Англию, вряд ли я имел бы счастье так долго работать под его руководством.
- Мне кажется, вы увели разговор в сторону, доктор!
- Так же, как и вы, сударыня. Простите, но в данный момент вы моя пациентка, а не журналистка, не так ли? Я должен вас выслушать. Снимите, пожалуйста, корсаж.
- О! - Она сделала комическую гримаску, изображая смущение. - Что поделаешь - раз это необходимо, - со вздохом сказала она.
Обычно ее раздевала горничная, мисс Далайла, но сейчас Маргарет как будто бы забыла про нее. Она подошла к стоявшему на комоде зеркалу и, наблюдая в нем за отражением молодого врача внезапно потемневшими глазами, медленно, одну за другой стала расстегивать пуговицы.
Отойдя к двери, Климент ждал, пока она разденется. Сизые облака табачного дыма, постель, огненные волосы красивой зрелой женщины, стоявшей у зеркала, напомнили ему увлечения студенческих лет в Петербурге. Он вспомнил Олю - милую, хорошенькую девушку. Вспомнил он и квартирную хозяйку, жену купца. Белая, сдобная - та сама с ним заигрывала. Он давно забыл про них, а теперь воспоминания о тех днях всплыли у него в памяти, и причиной этого, наверное, была миссис Джексон. Но вот сейчас она нарочно медленно раздевается, а он сам не свой из-за ее странных вопросов о войне. А вдруг это все-таки ловушка? Пустяки! "Это моя фантазия! - решил он. - Они не стали бы так со мной церемониться!"
- Вы готовы? - спросил он.
Белизна ее тела, сверкающего под светом лампы, под огненной копной волос, властно влекла его к себе. Он подошел, бессмысленно бормоча банальные слова, беспричинно извиняясь, приставил трубку и стал ее выслушивать.
- Не дышите... дышите... Глубже!.. - говорил он, а глаза невольно рассматривали ее плечи, спину, грудь...
Странно! Ее близость охладила Климента. Грудь у нее была уже не такая крепкая, на спине большие желтые пятна. На шее морщинки, незаметные раньше под слоем пудры. "Сколько ей лет?" - подумал он.
- Ну, что вы находите? - спросила она изменившимся, низким грудным голосом.
- Минутку... Дышите глубже! Так. Повернитесь спиной, пожалуйста...
Он начал ее выстукивать. Вслушиваясь в чистые тона грудной клетки, он невольно слышал мужские голоса в соседней комнате. "Как все это гадко. Она здесь, с врачом, обнаженная... они там... их голоса... Возможно, она меня и не намеренно выспрашивала о войне, но как же она порочна, как порочна! - поймал он наконец ускользавшее от него слово. - А ты сам, доктор Будинов, не с таким же намерением сюда пришел?.." - спросил он себя и сразу же почувствовал к себе отвращение.
Он отодвинулся от нее и сказал:
- Видимо, вы простыли в дороге. - Никаких хрипов он не слышал, тоны были нормальные, но ему хотелось как-то оправдаться перед собой.