Не известно, почему раненый русский князь напоминал ей Леандра, хотя у него были синие и страстные глаза, а не карие и спокойные, как у ее жениха. Но вот скоро выяснилось - князь не только ранен в грудь, но еще и болен холерой, и Неда заражается от него (в романе Соланж умирает от чумы). Потом наступают ее последние минуты. Теперь князь, выздоровевший благодаря ее самопожертвованию, ухаживает за нею и тоскует так, как может тосковать только влюбленный, а она говорит ему, что во всем виновата его мать и что если бы не его мать, они теперь были бы не здесь, в этом ужасном лазарете, а в Париже...
Неда выронила книгу и встрепенулась. "Ах, я заснула! - сказала она. Но, вспомнив русский лазарет, князя, свои предсмертные муки и горькие слова, заплакала. - Спала я или думала обо всем этом? Наверное, это был сон. Но почему я очутилась у русских? Если бы Филипп узнал, что я их лечила даже во сне, не миновать бы новой ссоры, - попыталась она пошутить сама с собой, но была такой сонной, что с трудом погасила лампу и опять легла. - Война... Война далеко... А для меня все решается завтра... Завтра..." - прошептала она и заснула.
Глава 8
Леге сначала отвез домой Сен-Клера, а потом фаэтон покатил к итальянскому консульству.
- Прости, что я тебя задержал, - сказал Леге.
- Нет, эдак лучше, - успокоил его, сверкнув в темноте зубами, Позитано. - Сказать тебе по правде, этот господин начал мне действовать на нервы, - заявил он с внезапным раздражением.
- Сен-Клер?
- Да, сэр! Мистер Сен-Клер, майор вооруженных сил ее величества королевы, третий сын разорившегося баронета и беспутной польской аристократки...
- Витторио, я поражен!
- Да, сэр! Покинувший старую Англию из честолюбия, выгнанный русскими из Польши, чего он, разумеется, не может им простить... Да, да! Стоит ли перечислять дальше? Бывший английский консул в Варне, владетель двух болгарских сел под Бургасом, что, впрочем, не мешает ему ненавидеть болгар так же сильно, как и русских, хотя он и делает вид, будто к ним он благожелателен...
- Довольно! Благодарю! Думаю, что остальное мне известно: военный советник коменданта Софии.
- Ошибаетесь, сэр!
- Что еще ты имеешь в виду?
- "Интеллидженс сервис!"... Скажу тебе прямо: их вмешательство - вот причина войны.
- Ты уверен?
- Еще бы!
- Я просто поражен, Витторио! Откуда такие подробности?
- Из надежного источника, мой милый! Между прочим, ведь и у нас такая должность, - засмеялся он.
- Наш долг, следовало тебе сказать, а не наша должность!.. Но и чем дело? Что-то случилось?
- Разве непременно нужно, чтобы что-то случилось? Разве то, что есть он, что есть они - их невозмутимость, их высокомерие, их пресловутое благополучие... О, поневоле выйдешь из себя!
- По-моему, ты преувеличиваешь, - сказал Леге, протягивая ему папиросы. - У восточного вопроса есть своя история. И потом, ты забываешь про болгар! В конце концов, существуют общественное развитие, неизменные законы логики...
- Какая там тебе логика! - воскликнул Позитано. - Ты не видишь, что это они, они подстрекают турецкое правительство! Почему турки решились на такое безумие и, не посчитавшись с недвусмысленными советами наших послов султану, отказались сделать необходимые уступки?
- Да, пожалуй, ты прав. Если бы тогда были сделаны разумные уступки...
- Гуманные уступки, мой друг!
Позитано закурил, откинулся на спинку сиденья и сказал:
- Ты замечаешь, как они распоряжаются в Турции? Генералы, адмиралы, советники, целые штабы... оружие... дипломатический нажим!.. А если бы ты сегодня вечером послушал Сен-Клера, ты бы понял, что они создают даже свою теорию на сей счет.
- До сих пор я думал, что теоретизирование - специальность французов, - засмеялся Леге. - Вернее, ты часто приписывал эту склонность мне!
Леге не был настроен вести разговор о политике. Он был полон пережитым в этот день и тревогой за Неду, но его друг явно хотел выговориться, и он не мог не отвечать ему с любезной улыбкой.
- Ты прав, - сказал Позитано. - Да, да, тысячу раз прав. Дело не в теории, беру свои слова обратно. Напротив! Они настолько в себе уверены, что действуют совершенно открыто.
- Тише! - сказал предостерегающе Леге. - Слышишь, собаки лают?
- Ищейки, наверное!..
Едва они успели произнести последние слова, как из непроглядного мрака ближней улочки прямо на них выскочили собаки и люди.
- Стой! Стой!.. Кто такие? Ваши документы! - кричали наперебой несколько голосов по-турецки под надсадный собачий лай.
- Иностранцы! - сказал кто-то из темноты. - Пошли назад.
В неверном свете бокового фонаря мелькнула ухмыляющаяся физиономия.
- Прощения просим, господа. Мы не знали, что вы за люди!..
- В другой раз лучше смотрите, - сухо сказал Леге. А когда фаэтон отъехал, продолжал: - Интересно, почему в последнее время так усилили стражу?
- Спроси у Джани-бея, - сказал Позитано. - А можешь и у Сен-Клера. В сущности, он стоит за его спиной... Но я упустил из виду, что ты не слышал, как он высказывался сегодня... Да и своего будущего родственника тоже не слышал, - добавил он насмешливо.
- Филипп? Что, опять?
- Ты извини, если я тебя задел, мой друг!
- Помилуй... Раз это правда...
- Ты знаешь, что к Неде я питаю наилучшие чувства. Она мне очень нравится!
- Благодарю, Витторио! А за то, что сказал мне это нынешним вечером, благодарю вдвойне.
- И вообще я хочу пожелать тебе счастья, дорогой. Такая девушка - редкость.
- Я рад это слышать именно от тебя!
И для Леге разговор сразу стал интересным, важным. Он оживился, повернулся к маленькому маркизу и даже бросил свою папиросу.
- Она действительно необыкновенный человек, Витторио. Должен тебе признаться, я никогда не думал, что именно здесь встречу такую девушку! Бежать из Парижа с единственным желанием - выкинуть все из головы, забыть, скрыться, - и именно тогда!..
- Ее уже полюбили все. Даже леди Эмили, такая щепетильная.
- В самом деле? Леди Эмили?
- Да, мне говорила Джузеппина...
- Благодарю! Благодарю тебя! Но, чтобы понять Неду, нужно ее узнать так, как знаю ее я... Если бы ты только мог представить, чем она уже для меня стала!..
- Представляю, - засмеялся маркиз. - Представляю, чем может быть прелестная двадцатилетняя девушка для мужчины моего возраста...
- Ты опять шутишь!
- Какие шутки! - воскликнул Позитано. - Разве подобными вещами шутят?.. Любовь, любовь! - Позитано нашел его руку и сочувственно пожал ее. - Ты спрашиваешь, понимаю ли я? Да, дорогой, понимаю, хотя и смотрю на это божественное чувство несколько иначе, больше по-земному, что ли... И черт меня подери, если я не прав! Музыка, поэзия, книги, бесконечные разговоры... О, мой милый, спустись за землю! А ты знаешь, почему она симпатична мне? Почему она мне нравится?
- Очень хотел бы услышать!- улыбнувшись, сказал Леге в предвкушении чего-то приятного.
- Как бы тебе объяснить после твоих заоблачных высот?.. Так вот. В ней что-то есть... жизнь, вот что! Это глубокая натура, верно. Но книги книгами и разные там мечтания тоже. А ты замечал, как она держит подбородок? Вот эдак, чуточку вздернув! Как заливается смехом?.. Думаешь, она не сознает, что молода и красива? И ей это не льстит? О, в этом нет ничего дурного. Сердечко у ней так и выстукивает: как я счастлива, как я счастлива, что все меня любят! Это не порок, дорогой друг. Это естественно. И потом, молодость! Ты не пойми меня ложно. Напротив, я нахожу ее серьезной, глубокой, умной... Но в ней есть еще и какой-то внутренний огонь. Нет, не в дурном смысле, но увидишь ее и...
Маленький маркиз с воодушевлением прищелкнул пальцами, но этот выразительный жест, вместо того чтобы обрадовать и рассмешить Леге, смутил его. Ему стало не по себе, показалось, что его друг пустился в слишком глубокие исследования, что он обнаруживает у Неды такие качества, каких он не хотел бы в ней видеть, они ему чужды, и он их боится.
- Ты что-то сказал о ее брате? - спросил он как бы невзначай.
Маркиз понял, что Леге хочет переменить тему разговора, и губы его растянулись в сочувственной улыбке.
- Этот Филипп мне определенно не нравится! Не люблю я его! Ты уж извини, если я затрону твои родственные чувства к будущему деверю, но мне противно слушать, как порабощенный хулит своих освободителей.
- Что делать, Витторио! Убеждения! Справедливость требует, чтобы мы уважали любые убеждения, не правда ли?
- Справедливость?.. Удивительный вы, французы, народ! О какой справедливости тут может идти речь! Этот болван, наверное, воображает, что, если Россия потерпит поражение, османы дадут им права и конституцию. Разглагольствует о каком-то уравнении в правах, о рынках, о промышленности и, конечно, ловит каждый взгляд Сен-Клера! Мне не приходилось разговаривать со старшим Задгорским на эти темы, может, и он так же рассуждает? Бедняжка Неда!
- Да, - задумчиво, покачал головой Леге. - Она страдает, страдает, дорогой Витторио! Подумай, каково ей? Столько лет прожить за границей, вернуться сюда и видеть все это. Рабство везде, во всем...