Эти люди добывали в земле металл и были великими выдумщиками. Они презирали тех, кто мог только повторять чужое, ничего не привнося от себя. Делали они разные вещи из металла, который был известен еще их прапрадедам, - заступы, тяпки, копья, топоры, ножи. Никто из близких соседей не думал ничего плохого об этом металле, а выдумщикам не нравилось, что он трудно плавится, что некрепок и недолго служит. Начали они ломать голову над тем, что бы с ним сделать. Стали соединять его с разными металлами и смотреть, что из этого получается. Долго пробовали. И однажды кто-то первым сказал: "Вот оно!"
И скоро из разных мест потянулись сюда люди. Они приводили с собой лошадей, быков, коз. А получали взамен новые ножи, лопаты, вилы, наконечники для стрел.
Был в этом племени мастер Ило. Он хорошо знал горы и словно мог видеть, что под землей. Он бродил с тоненькой, очищенной от коры ореховой веточкой и, заставляя ее балансировать на лезвии ножа, следил, когда она слегка наклонится, как бы давая знак: здесь есть руда. Многие другие мужи этого племени пробовали уходить в горы с палочкой, но у них ничего не получалось, и тогда они объявили Ило колдуном и изгнали его.
Ило ушел в горы. И однажды высоко в горах нашел цветок, распустившийся ярко-красным бутоном, и увидел вдруг стадо коз, пугливо пронесшихся рядом, и услышал, как гудит земля. Ило почувствовал опасность и поспешил к людям, чтобы предупредить их. А они подумали, что он ищет повод вернуться обратно, и не послушали его. И было великое трясение земли, от которого разрушились многие жилища и погибли весьма многие.
Тогда вспомнили про Ило и начали искать его и не нашли. Потому что он ушел в горы постичь тайну цветка, которого, сколько ни ползал по горам, раньше не встречал.
Тот цветок не имел названия. Только много времени спустя назвали его пурисулой - королевской примулой, а тогда не было названия у цветка. А обладал он чудным даром. Распускался лишь перед извержением или землетрясением и, предупреждая других от опасности большим прекрасным, видимым издалека бутоном, погибал. Язык его понимали животные и птицы. И долго не понимали люди.
Много ли, мало ли лет прошло с тех пор, но однажды снова увидел Ило, как распустилась пурисула. Он поспешил к людям. Теперь они поверили ему.
Уходила часть племени, издавна обитавшего в этих горах. И уходил бевр - больше тысячи человек, но по пути к ним присоединялись новые и новые семьи. Ило спешил, он уводил племя все дальше на запад. Но быстрее, чем шло племя, распространялась весть о великой битве огня, воды и земли в горах, которые издавна назывались Иберийскими. Много эджей осталось позади, но даже старики иберы, прикладывавшие ухо к земле, слышали отзвуки битвы: гудела и дрожала земля, небо над горизонтом было алым, пронзительно кричали птицы, а пугливые лани искали спасения у людей.
Там, откуда ушло племя, вдруг стали расходиться в стороны две стоявшие рядом горных гряды; где были узкие ущелья, пролегли долины, а там, где была долина, образовалась впадина, и реки потекли к той впадине по-новому, пробивая себе путь без труда.
Многие из тех, кто остался и не послушался Ило, погибли. А племя уходило все дальше. Впереди шли воины. На их копьях и стрелах были острые блестящие наконечники, а за поясом - твердое оружие; его не знали в землях, которыми шли иберы.
А племя уходило все дальше. Впереди шли воины. На их копьях и стрелах были острые блестящие наконечники, а за поясом - твердое оружие; его не знали в землях, которыми шли иберы.
Не везде их встречали и пропускали мирно. Немало сражений пришлось им принять, немало воинов, женщин и детей потеряли иберы. Они могли не раз остановиться, оглянуться, осесть. Но словно неведомый инстинкт вел иберов. Они пересекли из конца в конец весь материк и остановились лишь тогда, когда нашли горы и долины, напоминавшие родные. В этих горах была такая же руда. Ореховая ветка Ило не обманула.
Племя поредело. Те, что дошли, а это были самые сильные и выносливые, дали новой земле имя своей родины - Иберия - и положили начало новому жизнестойкому племени - племени иберов пиренейских".
Не потому ли шел туда Иванэ Мтацминдели?
Это легенда. Но Марк Теренций Варрон, римский историк (116-27 гг. до Р. X.), пишет в научном трактате "Древности", что иберийцы, обосновавшиеся на крайнем западе Европы, пришли сюда с Кавказского перешейка. Откуда он это взял?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПО СЛЕДАМ МТАЦМИНДЕЛИ
Глава первая. Отар Девдариани
Однажды, примерно за год до того как пришло письмо Семена Лагинского, я услышал от дяди Петрэ:
- Видно, под конец жизни образумился Давид.
Что он хотел этим сказать? Я спросил. Он положил мне руку на плечо:
- Ничего, постепенно все образуется, постепенно все становится на свое место.
- Что "становится"?
- Подрастешь, узнаешь.
У Петрэ ровные белые и красивые зубы. Он знает это и, когда улыбается, показывает зуб мудрости. Двинуть бы кулаком по его артистической челюсти.
В углу на высокой тумбочке - ваза из старинного фарфора.
- Дядя Петрэ, - я кладу руку на вазу.
- Осторожно, осторожно! - испуганно восклицает Петрэ.
- Что случилось? - слышится из-за стенки голос любезной тетушки.
- Ничего, ничего, родная, - успокаивает ее Петрэ, а сам бледнеет.
- Дядя, что тебе известно о моем отце? Почему разговариваешь намеками. Для этого пригласил? Если не скажешь, ваза может нечаянно упасть.
Много раз в своей жизни я жалел о сказанном и пока - очень редко - о несказанном. Конечно, все это выглядело глупо… Но я уже начал и остановиться не мог.
- Что, с ума сошел? - Петрэ независимо положил ногу на ногу. - Ну поломаешь, потом что? Придется платить. Откуда, из какого кармана?
- Умные люди говорили, что ты должен мне из тех денег, которые получил за дом в Мелискари. Как-никак это был дом и моего отца.
- Глупости, глупости. Все это было до переворота, а те торги и те деньги давно признаны недействительными.
- Куда же ты дел их?
- Ах, Варлам наболтал… Пропил, прокутил, проел… устраивает?
Петрэ встал и заходил по комнате, заложив руки за спину. Я знал, что не хватит у меня силы духа стукнуть о пол чертову вазу. Надо было плюнуть на все, хлопнуть дверью и никогда больше сюда не приходить.
Я хотел сыграть на скупости этого человека, переборщил. Но в этот момент Петрэ незаметно посмотрел на вазу, и я понял, что он беспокоится, как бы я не привел угрозу в исполнение.
Если я сделаю это, он не удержится, ударит меня. Тогда можно будет ответить. И уйти с чистой совестью.
Я взял вазу в руки словно для того, чтобы рассмотреть надпись на дне.
- Слушай, не действуй на нервы. Хочешь знать, знай! Не маленький, все равно когда-нибудь скажут… Твоего отца считали предателем. Считали предателем, разумеется, красные. А некрасные считают героем. Что он погиб как герой, приведя в условленное место свой отряд. Вот и все, что мне рассказывали.
- Кто рассказывал? Кто этому верит?
- Невольно поверишь. Во главе красного отряда был сын дворянина.
- Кто рассказывал?
- Того давно нет. Умер. Перед самой смертью послал за мной. Служил он в одном полку с Давидом и все знал.
Петрэ хотел, чтобы я поверил ему. Он делал вид, что исполняет не очень приятную, но крайне важную обязанность. На его постном лице была написана скорбь.
- Знаешь, дядя? Я хотел бы спросить. Тебе… не противно жить на свете с таким характером? Думаешь, все, как ты? Прощай, больше не приду к тебе.
Петрэ обхватил лицо руками и несколько раз притворно всхлипнул:
- Лиана, что мы будем делать? Что мы теперь будем делать?
Вечером мы поднялись с Тенгизом на фуникулер, и я рассказал ему о разговоре с Петрэ.
Тенгиз мой друг, и секретов от него нет… или почти нет.
Тенгиз задумался:
- Давай на минуту представим, что Петрэ достойный и благородный человек.
Я взглянул на Тенгиза, но он успокоил:
- Представим на минуту. Представить можно все, что захочешь, Так вот, возьмет ли на себя смелость достойный человек сказать племяннику об отце столь предосудительную вещь, о которой знает понаслышке? "Одна барыня в шляпке на базаре сказала…" Где факты, где имена очевидцев? Кто может утверждать, что Давид был предателем?.. А с вазой ты собирался поступить неразумно. Это не лучший способ выяснять отношения. Старайся следующий раз в таких ситуациях сдерживать себя. Потом сам о себе будешь лучше думать.
- В тот момент я не думал, как буду думать о себе после.
- Что касается отца, ты знаешь сам, сколько раз и куда писала Нина. И знаешь, что отвечали ей; отряд погиб при загадочных обстоятельствах. Никто не мог сказать, как это произошло. Может быть, когда-нибудь все и откроется.
Через неделю после того разговора с Тенгизом меня принимали в комсомол. Этого дня я ждал давно и готовился к нему и волновался как маленький.
Я написал в заявлении, что хочу быть честным гражданином своей страны и обещаю не посрамить звание комсомольца, что знаю, какие обязательства беру перед комсомолом. Мой друг Кукури посоветовал после слова "своей страны" написать о сияющих вершинах, к которым ока идет, - сказал так будет красивее, Я подумал, если все так пишут - зачем же и мне? Но наш секретарь вообще вернул заявление:
- Хочешь быть оригиналом? Есть форма. Пиши как пишут все.