"Баба упрямая, попробуй уговори ее. "Когда захочу, сама приду". Жди, когда ей пожеластся притти! Возись тут с ее капризами".
Так он шел долго. Вокруг в сухом зное августовского дня изнывали поля. Его взгляд останавливался то на голой пожне, первом знаке прощания с летом, то на белесых разливах несжатого ячменя, то на зеленой запыленной ботве картофельника.
Ржи уже не было видно, а пшеница и яч мень еще кое-где стояли.
Мартин раза три сворачивал с дороги и, шаркая сношенными кирзовыми сапогами, шел по жнивью, хозяйским глазом привычно присматриваясь к приземистым бабкам, к умятым колесным дорожкам. На одном поле, кое-где на стерне, где стояли раньше бабки, Мартин увидел много обломавшихся колосьев.
"Наломали колосьев и не подобрали, лежебоки! Хозяева, называется!.. Чье это поле? "Червонного шляха", кажется? Нужно позвонить в райком - пусть научат, как надо работать".
Им снова овладело беспокойство. Мартин свернул с поля на шлях, прихрамывая, бесом догнал телегу и сел.
- Я в райкоме слово дал, - сказал он, беря от Насти вожжи, - что мы завтра вечером кончим с уборкой.
Он посмотрел на Настю. Во взгляде его прищуренных глаз был вопрос: "Кончим или нет?"
Настя сказала:
- Моя бригада сегодня кончит. За меня тебе волноваться не придется. Я не подведу.
- А другие?
- Другие? Что мне за них беспокоиться? У каждого своя голова… До чужого тела никому нет дела.
В глазах Мартина блеснули жесткие огоньки. Он хотел было что-то ответить; но сдержался и промолчал. Потом сухо выжал из себя:
- Пошли сегодня на ночь человек тридцать на скирдование.
Больше они до самого колхоза не проронили ни слова.
Перед полуднем несколько жней иа Настиной бригады возвращались с поля.
Женщины шли беспорядочно - по одной, но две, устало шутили. За ними, поодаль, вздымая пыль, лошади медленно тащили жнейку.
Аленина бригада жала. Увидев женщин на дороге, Алена поняла, что они уже управились с жатвой, - вчера вечером она слышала, что у них на участке оставалось работы мало.
"А у моей бригады еще такое поле не б: жато, что и за два дня не одолеем. Позднее всех кончим", - шевельнулось в сердце беспокойство.
- Настины идут полдничать, - сказала, поглядывая на дорогу, Лизавета.
- Не полдничать, а кончили работу, - поправила ее хмуро тетка Маланья. - Не видишь разве - жнейку за собой волокут?
Жнеи выпрямились и стали смотреть на приближающихся женщин.
"Только б не пришли помогать, - с неприязнью подумала Маланья. - Когда не с открытой душой люди приходят, так не столько помогут, сколько после нахвастаются. Сожнут горстку, а разговоров на год будет…"
После случая с жнейкой, после обидных и несправедливых Настиных слов, брошенных в присутствии Мартина, между Аленой и Настей легла межа недоверия. Настроение это передалось и некоторым колхозницам Алсниной бригады.
- Что ж вы, соседки, отстаете? - крикнула с дороги худая остроносая женщина.
Это была Ганна Лаврейчикова, в селе ее прозвали "Пискунихой". В ее сухим, пронзительном голосе Алене послышалось пренебрежение.
Лизавета, выпрямившись, позвала:
- Заходь, Гаина, нечего лентяя гонять!
Маленькая Пискуниха остановилась и ехидно ответила:
- Дай боже, чтобы вы так лентяйничали, как я. Если бы вы все хоть в половину так старались, так давно бы уже сжали.
А то стоят да на небо поглядывают - а скоро ли обед…
- Молчи уж! Чего зря напраслину возводить на людей? - спокойно остановила ее одна из шедших с ней женщин. - Если бы все так работали, как у Алены… - Она повернулась к своим подругам: - Знаете что, бабоньки, поможем им.
- Надо помочь! Не чужие ведь… - И женщины дружно начали сбрасывать с плеч узлы.
Минут через десять показалась вторая большая группа женщин из Настиной бригады. Женщины, повидимому, отстали, чтобы набрать травы или крапивы для коров и свиней: платки, которые жнеи несли за плечами, как котомки, были туго набиты травою. Поровнявшись с жнеями, женщины сошли с дороги и направились к Алене.
- День добрый, Алена! День добрый, бабоньки! Мы к - вам, помочь.
- Спасибо, - нс разгибаясь и не глядя на женщин, сквозь зубы ответила Маланья.
Она еще что-то хотела сказать, но Лизавета перебила ее:
- Да помогайте. Мы с радостью, когда к нам с добрым словом.
Еще несколько жней из Алениной бригады на минуту оторвались от работы и подозвали колхозниц, чтобы шли жать рядом с ними. Женщины разош-лись по полю, приладились, где кому нравилось, и принялись за работу.
Однообразно шуршат серпы, сухо шелестит ломкая солома ячменя. Алена задумалась и жнет не глядя, левой рукой захватывает горсть перешептывающихся стеблей и привычным движением правой срезает их.
Волнуясь, ояа думает: "Если бы поленивались, не обидно было б, а то всю душу вкладываем, и все равно после всех кончим. Четыре человека заболели как раз в такую пору! Ганна и Василииа не сегодня-завтра родят… А что Игната дали, так то разве помощь? Только одно слово, что новый работник, а пользы от него, что шерсти с волка…"
- А мой мужик где-то на дворе шатается, - словно угадывая Аленины мысли, говорит Маланья. - Обижается, что от коней отстранили. Гонористьш. И откуда у него столько гонору?.. Я тебя научу разуму, лежебок! Погоди, я тебе, миленький, не спущу!
- Очень он бо-ится вас, - подзадорила Маланью насмешница Лизавета.
- Меня не боится?
Тетка Маланья подняла голову и так посмотрела на девушку, словно это была не жнея-соседка, а сам Игнат. Лицо Маланьи стало жестким, в глазах блеснули недобрые зеленые огоньки. Лизавета даже смешалась и глянула на Маланью с опаской.
- Меня, рыбка, не послушает?
- Если ж бы слушался, тетка Маланья, так сегодня пришел бы. А его ведь что-то не видать.
- А завтра придет!
В это время к полю приблизилась жнейка, и Алена поспешила к дороге, чтобы забрать ее в свою бригаду. На сиденье, нарочито устало ссутулившись, подражая кому-то из врослых, сидел Петрусь, тот хлопец с курносым облупленным носом, который поспорил с Аленой возле кузницы. Он остановил лошадей и, стараясь говорить солидно, спросил:
- Ну, что?
- Выпрягай коней. А жнейку нам оставь.
- Как это оставь? А кто за жнейку отвечает: ты или я?
- Я буду отвечать.
- Ты будешь отвечать! - насмешливо свистнул Петрусь. - Много вас таких найдется, ответчиков!
И, показывая, что разговор окончен, он дернул вожжи. Лошади тронулись.
- Подожди же! Я скажу Мартину, что жнейка полдня из-за тебя простояла без работы.
- Говори! Без приказа бригадира я не отдам. Скажет Настя отдать, я и отдам, а без нее не проси.
- Так она ж в городе.
- А мое дело маленькое.
- Ты нам работу срываешь! Ну, гляди же. Я все скажу председателю! крикнула ему вслед Алена.
Она вернулась к жнеям.
…И снова тишина. Только серпы перекликаются: ж-жик, ж-жик! Духота. В неоглядной глубокой дали ни одного облачка. Неподвижное палящее солнце…