Собравшиеся ждали Бирича. Тренев нервничал, часто поднимал полу мехового, расшитого цветным бисером жилета, доставал из маленького брючного кармана серебряные часы, бросал на них нетерпеливый взгляд и снова старательно прятал. Бирич запаздывал. Вместе с ним запаздывал Струков, Тренев понимал, что их задержка не случайна. В доме Бирича обсуждали состав уездного правления, и Тренева лихорадило - включат его или нет. Придут ли американцы?
Хлопнула входная дверь, и шум сразу стих, прекратились разговоры. Все смотрели на дверь. Только Щеглюк, похихикивая, продолжал бормотать:
- Хотел погреться и - ух! - поджарился, как куропатка…
Но на него не обращали внимания. Дверь распахнулась, и в нее ввалились Трифон и Толстая Катька. Молодой Бирич едва держался на ногах. Его глаза бессмысленно смотрели перед собой, но ничего не видели. Трифон цеплялся за Толстую Катьку. Она вырвала плечо из-под его руки и вдруг заорала весело, бесшабашно:
- Эх, голубчики мои! - И тут ее красное, жирное лицо перекосилось, и из глаз посыпались мелкие частые слезы. Она всхлипнула: - Собаки мертвяков грызут… А вы тут пьянствуете!
Она взметнула руки и, сжав огромные кулаки, ринулась на ближе всего стоявших к ней Сукрышева и Пчелинцева. Они едва успели расступиться, кабатчица, не устояв на ногах, рухнула на пьяного Щеглюка, и они оба оказались на полу.
Щеглюк закричал тонко, визгливо:
- Караул!
Катька мокрыми, раскисшими губами слюнявила лицо Щеглюка, который безуспешно пытался высвободиться из объятий и только мычал, а столпившиеся вокруг них люди хохотали. Они не слышали, как вошли Струков и Бирич. Павел Георгиевич наткнулся на Трифона, который, привалившись к стене, казалось, спал, уронив голову на грудь. Шапка с головы Трифона свалилась. Павел Георгиевич поднял ее, нахлобучил на голову сына и сильно тряхнул его за плечо:
- Трифон!
- А?.. - тот с трудом поднял голову и уставился на отца. Его глаза стали осмысленнее.
- Домой! - приказал с негодованием Бирич.
- Да-а… домой, - согласился Трифон. - Елена там… ждет… - губы его скривились, он тряхнул головой, точно стараясь привести мысли в порядок, и выбежал за дверь.
- Как бы глупостей не наделал, - сказал Струков. Бирич не успел ответить, к ним подскочил Тренев:
- Можно начинать?
- Да, - кивнул Бирич и направился к столу. Хохот потешавшихся над Толстой Катькой стих. Катьку выставили за дверь. Она, бухнув в нее ногой и сочно выругавшись, ушла.
- Господа, - Бирич скользнул взглядом по обросшим, красным, опухшим от пьянства лицам сообщников и подумал: "А маловато ведь нас. Вернутся охотники, растворимся, как соль в каше". Беспокойство и тревога не покидали Бирича, но он держал себя в руках. - Совершилось правое! Ревкомовцы, выдававшие себя за большевиков, оказались авантюристами и ворами. Они уничтожены как самозванцы. Сейчас мы должны избрать законную народную Власть Анадырского уезда и восстановить справедливость!
- Правильно! - закричал Щеглюк, и его поддержали все. - Верно, Павел Георгиевич! Сколько можно было терпеть? Всему есть конец! Спасибо Биричу, Струкову!
Люди кричали с преувеличенной горячностью. Они как бы хотели кому-то, а в первую очередь самим себе доказать, что правда на их стороне. Бирич понимал это, но Струков принимал все за чистую монету. Обычная трезвая оценка людей на этот раз изменила ему, и он с трудом скрывал самодовольную улыбку.
Павел Георгиевич не пытался прекратить шум. Он думал: "Пусть выкричатся. Покладистее будут". Бирич частенько поглядывал в сторону Рыбина, который держался позади всех тихо, незаметно и не кричал. "У него какой-то растерянный вид", - с неудовольствием отметил Павел Георгиевич и, как только установилась относительная тишина, сказал:
- Послушаем, господа, Струкова, который, как вам известно, тоже преследовался ревкомом за свои истинные большевистские убеждения.
"Разыгрываем спектакль", - усмехнулся внутренне Струков и, не поднимаясь со стула, заговорил:
- Нам надо избрать Анадырский уездный Совет, в который бы вошли представители от всех слоев населения Ново-Мариинска и были бы достойны нашего доверия.
- Почему Совет? - недовольно взмахнул рукой Пчелинцев.
- Это более совершенная форма правления. Она широко представительна и к тому же, господа, соответствует ситуации, - Струков сделал паузу, и ею воспользовался Сукрышев. Он провел по лысеющей голове ладонью, точно проверяя, на месте ли и гладко ли зачесаны редкие волосы, и спросил:
- Позвольте узнать-с, что это за ситуация?
Струков вкратце передал содержание радиограмм. Все притихли. На лицах отразилась тревога. Люди беспокойно посматривали друг на друга. Струков с презрением подумал: "Трусы" - и громко продолжал:
- Вот поэтому мы и создаем Совет, председателем которого избираем господина Рыбина.
Все обернулись к Рыбину, а он испуганно попятился назад, выставив перед собой руки:
- Нет, нет, не надо! Я не смогу!
Его черные глаза метались, а худое, с многодневной седоватой щетиной лицо посерело. Все на него смотрели, как на обреченного.
- Правильно! Его! Рыбина! - закричал Еремеев, и все обрадованно подхватили:
- Рыбина! Рыбина! Доверяем!
Секретарем Совета был избран Бирич, а его членами - Пчелинцев, Кочур и Чумаков. Чумаков носил большую светлую бороду. Она поднималась почти до самых глаз. Откуда он приехал, каково его прошлое - никто не знал, но Бирич приметил, что с переходом власти к ревкому Чумаков очень редко показывался в Ново-Мариинске. Он приходил с рыбалки только за покупками. Чумакова отличала хорошая военная выправка. Бирич полагал, что он - бывший белогвардейский офицер. Его и назвал Бирич вместо ранее намеченного Сукрышева. Чумаков спокойно отнесся к своему избранию, не испытав ни удовлетворения, ни раздражения. Чувствовалось, что ему это глубоко безразлично.
- Теперь, когда Совет избран, а вы, я вижу, довольны его составом, - не скрывая иронии, говорил Бирич, - Совет сообщит в Петропавловск о своем существовании и причинах своего появления, а также обсудит положение в уезде и решит, что нужно сделать в первую голову.
- Установить-с прежние цены-с! Прежние-с!
- Вытребовать долги!
- Оплатить уголь, который нас заставили бесплатно голопузым возить!
- Распределить поровну между коммерсантами все товары из государственных складов, поскольку у них нет хозяина, а то большевики приедут и все заберут!
Предложения, требования, обиды на ревком сыпались, как снег в пургу. Бирич с силой ударил кулаком по столу:
- Тихо! Галдите, как кайры на птичьем базаре! У кого есть просьбы или жалобы - пишите заявление в Совет. А сейчас я вот что хочу вам сказать. - Павел Георгиевич посмотрел на Струкова. Тот, как будто потеряв ко всему происходящему интерес, внимательно рассматривал свои маленькие руки. За время работы на копях они огрубели, ногти были обломаны. Бирич подумал: "Как ты отнесешься к моему подарочку?" - и, искоса следя за колчаковцем, сказал:
- В Ново-Мариинске остался в живых один член ревкома. Он только ранен.
- Кто? Где он? - посыпались вопросы. - Расстрелять его! Послать вдогонку за Мандриковым!
- Нет! - покрывая все голоса, возразил Бирич и увидел, что Струков, забыв о своих руках уставился на него. - Мы не убийцы и не террористы. Вчера мы наказали главных. Они этого заслужили. Один остался в живых. Его счастье.
- Расстрелять и его! - завопил Щеглюк, и снова у людей загорелись глаза, ожесточились лица. Ими овладела жажда убийства.
Бирич нахмурился.
- Неужели вы не понимаете, как для нас выгодно сохранить одному из членов ревкома жизнь? Мы, если понадобится, докажем, что расстреливали только тех, кто виноват, а не всех. К тому же этот человек был обманом втянут в ревком, служил для их грязных дел прикрытием. Мы все его знаем.
- Да кто же он? Назови! - потребовали участники собрания уже более спокойно. Их первый порыв расправиться с уцелевшим ревкомовцем сменился любопытством, и к тому же доводы Бирича звучали очень убедительно.
- Клещин! - назвал фамилию ревкомовца Бирич.
- А-а! Босяк! Голодранец! - раздались разочарованные голоса. - Ну, черт с ним!
- Мы, конечно, будем следить за ним, - пообещал Бирич, - и в случае чего - я сам его поставлю к стенке.
Клещина решено было не трогать. На этом собрание закрылось и все разошлись, за исключением членов Совета и хозяина дома. Бирич сказал Треневу:
- Ты уж извини нас, Иван Иванович, но Совету придется у тебя собираться. В правлении окна выбиты. У меня дома гостей полно, у Пчелинцева тесновато…
Тренев с радостью согласился. Доверие Бирича чего-нибудь да стоило.
Павел Георгиевич достал из кармана небольшой листок бумаги, развернул его и обратился к членам Совета.
- Мы должны сообщить Совету Народных Комиссаров о том, что создан Анадырский уездный Совет.
- Кому? Правительству? - испуганно спросил Кочур.
Остальные с нескрываемым удивлением смотрели на Бирича. Рыбин ссутулился еще больше, точно ему на плечи легла невидимая, но огромная тяжесть. Кочур приоткрыл рот и шумно дышал. Чумаков сидел, сжав бороду в кулаке.
- Я тут приготовил радиограмму, - развернул Бирич лист бумаги…