Датафарн, кажется, заметил всадников с верхотуры башни. Едва они подъехали, не успели даже окликнуть привратника, как перед ними, загромыхав цепью, опустился мост через ров, и дубовые ворота, обитые узкими полосками железа, со скрежетом отворились. В конце темной, напоминающей тоннель подворотни стоял, раскинув руки и улыбаясь, Датафарн…
Спустя два дня в крепость примчался на запаренном коне гонец из Хамада и сообщил, что воины Искандара забрали Бесса.
Теперь Спитамен ждал дальнейших вестей, чтобы предугадать, как в дальнейшем будут разворачиваться события. Его люди глаз не спускали с войска Искандара Зулькарнайна. "Неужели не повернет обратно?.. - размышлял Спитамен, расхаживая ночь напролет взад-вперед по тесной комнате. - Что еще ему нужно?.. Или в нем разгорелся азарт волка, попавшего в овчарню, который не успокоится, пока не передушит всех?.." Узнав, что Искандар все же переправил через Окс основные силы, он потерял сон, не мог ничего есть, кусок не лез в горло. Всего за несколько дней он отощал, словно после тяжелой болезни.
Как только Искандар, продвигаясь в глубь страны, менял маршрут, спустя несколько часов это становилось известно Спитамену. Схватив из очага древесный уголь, он принимался чертить на каменных плитах поле, кругами обозначал селения, параллельными линиями дороги, а волнами реки. Он хорошо знал свою страну и отчетливо представлял движение вражеского войска. Он тотчас посылал гонцов в расположенные на пути Искандара кишлаки, чтобы предупредить жителей, и те успевали заблаговременно уйти, угнав скот. Сено и посевы Спитамен приказал сжигать, дабы лишить лошадей македонян фуража.
В конце концов у Спитамена не осталось сомнений, что Искандар Зулькарнайн ведет свое войско к Мараканде.
Яркая луна зависла над белоснежными вершинами. До рассвете еще было далеко. Но дорога и минута. Спитамен приоткрыл дверь и, вглядываясь в темный коридор, кликнул Зурташа, который всегда находился где-нибудь поблизости и выполнял его срочные поручения.
- Разбуди Датафарна! И вели всем седлать коней!.. Отправляемся в Маракенду!.. - сказал Спитамен появившемуся подручному.
Тот кивнул и бросился бегом исполнять приказание.
Воины ехали молча, поеживаясь от утренней прохлады. Многие дремали в седлах. Лошади были накормлены и, пофыркивая, шли рысью. Чем ниже спускались в долину, тем становилось теплее.
Спитамен и Датафарн ехали рядом, метров на сто опередив войско, и беседовали. Карасач, озоруя, то и дело норовил куснуть скачущую рядом лошадь. Спитамен успокаивал его, похлопывая по загривку.
- Известно ли Намичу, что грозит столице?.. - вслух высказал Спитамен свои сомнения.
- Он не так прост, как порой кажется, - подумав, ответил Датафарн. - Уверен, ему не только об Искандаре все известно, но и о нас с тобой…
- А уверен ли ты в том, что столица может выдержать осаду?
- Стены Мараканды достаточно крепкие. И припасов на складах хватает. Но странно, что Намич до сих пор не обратился за помощью к соседям, не послал никого за тобой.
- Может, надеялся, что Искандар, дойдя до Окса, повернет обратно?.. Мы ведь тоже думали, что сын Бога не унизит себя, прибегнув ко лжи. Заполучил Бесса, однако обещания не выполнил…
- Что ему Бесс, если перед ним сказочно - прекрасная Мараканда!.. - усмехнулся Датафарн. - Ведь и до него многие на нее зарились. А чем для них кончилось?..
- Искандар ведь не может этого не знать!.. Или ему надо напомнить? - сощурился Спитамен и пригладил усы, скобочкой облегающие уголки рта.
- Наверное, полагается на помощь Бога - отца, - снова усмехнулся Датафарн.
Солнце поднялось высоко и начало сильно припекать. Спитамен обернулся на войско и сделал знак рукой, чтобы поторапливались. Над всадниками, едущими попарно, клубилась желтая пыль. Поблескивали щиты, лес копий торчал над шлемами.
Спитамен расстегнул ворот и провел рукавом по потному лицу.
- Уф-ф, жарко становится, - сказал он. - Где бы нам устроить привал?..
- Надо держаться ближе к руслу Политимета, с речки дует ветерок… Чуть подалее начнутся тугаи, там и отдохнем…
Позади слышен топот нагоняющих их конников. Кто-то негромко затягивает песню, слов из-за топота и фырканья коней не разобрать. Но голос удивительно приятный, он кажется Спитамену знакомым.
Во времена лучезарного Йимы
Не было ни трескучего мороза,
Ни изнуряющей жары,
Люди не знали болезней,
Отсутствовали зависть и жадность.
Ахриман посягнул на творение
Свободолюбивого Аша,
Вахуман и Отар отправились на битву,
Оседлав коней мгновенно
И взяв в руки оружие…
Хорошая песня - для сердца отрада. Она - поддержка в пути, укрепляет веру в удачу. Но умолк певец. Опять слышен лишь топот копыт, да цикады звенят на обочинах.
- Эй, певец, где ты там? - обернулся Спитамен. - Великий Ахура - Мазда осчастливил тебя прекрасным голосом не для того, чтобы ты молчал. Пой!
Певец запел теперь громче, голос его зазвучал бодрее. Чей же это голос?
Вдохновленный на подвиг тобой,
Я духом воспрянул,
С благородными ты благороден,
С жестокими жесток,
Имя твое я в сердце ношу,
И на твой вопрос: "Кто ты?..
Какова твоей жизни цель?"
Отвечаю:
"Я - Зардушт, а символ веры моей - хоругвь!
Я славлю тебя, а врага обесславлю!"
На твой вопрос: "О чем ты мечтаешь?"
Отвечаю:
"Обратиться в священное Пламя!"
Спитамен обернулся, вглядываясь в воинов, пытаясь разглядеть лицо поющего.
- Эй, певец, благодаренье тебе!.. Приблизься ко мне!
Один из всадников пришпорил коня и подъехал, оставив позади облако пыли, сквозь которое лишь смутно угадывались силуэты конников.
- Это ты, Шердор? - удивился Спитамен.
- Я, господин.
- Оказывается, ты не только художник, но еще и певец?..
- Расписывая в горах скалы, я любил петь, господин. Там голос далеко разносит эхо, и чудится, будто сами горы тебе подпевают…
- Почему же я прежде не слышал твоих песен?
- Настроения не было, господин. Когда душа плачет, не до песен…
Спитамен посмотрел на него и понимающе кивнул. Он знал, по ком плакала душа этого джигита. Давно знал. Думал, затянулась, зажила его душевная рана, ан нет… Сколько минуло с тех пор?
Как-то, приехав в очередной раз в Мараканду, Спитамен зашел к старому греку Касу, мастеру - чеканщику, чтобы забрать новый щит, который ему заказывал. У него и застал этого джигита. Он сидел с хозяином за дастарханом. Подсел и Спитамен, не вынуждая повторять приглашение дважды. Хозяин представил ему молодого гостя, назвав его по имени. Затем Спитамен и Кас разговаривали, а джигит молчал. Спитамен и хозяин пили мусаллас, закусывали, а этот ни к чему не притрагивался. Только иногда поднимал голову и с интересом поглядывал на Спитамена, будто хотел сказать что-то. И тогда Спитамен, обращаясь к Касу, сказал:
- Ты назвал имя этого славного джигита, но не сказал, кто он и откуда…
- Этот джигит божьей милостью художник.
- Ахура - Мазде было угодно, чтобы вы и я пришли в этот дом в один и тот же день, - подал наконец голос джигит. - Я почти месяц скитался в горах, переходя из аила в аил, все искал вас. Едва приду, а вас и след простыл. Говорят, вы туда-то поехали - я дальше иду…
- Зачем же я тебе понадобился? - засмеялся Спитамен, с интересом разглядывая его.
- Хотел наняться к вам в дружину.
- Вот как?.. Считаешь, что боевой дружине никак не обойтись без художника?
Шердор развел руками и горестно вздохнул:
- Вот и вы тоже… Разумеется, я хотел наняться к вам не в качестве художника. Я решил стать воином.
- Прости, я пошутил, - улыбнулся Спитамен, окидывая оценивающим взглядом крепкую фигуру незнакомца, и хлопнул его по колену. - В моей дружине и для тебя найдется место. Однако должен тебе заметить, воином может стать любой, была бы сила, а художником - далеко не всякий.
- Вы правы, господин, - согласился Шердор. - Но художник может творить, когда душа его озарена изнутри светом. А в моей душе сейчас потемки, сердце, словно в кипящем масле…
- И для этого есть причина?.. Нет, вы, художники, всегда мне казались чересчур чувствительными!
Шердор смущенно опустил голову, а Кас, заметно волнуясь и с сочувствием глядя на парня, проговорил:
- Если назвать причину, то вас это повергнет в крайнее удивление. Шердор без памяти влюблен…
- Что же тут удивительного? - засмеялся Спитамен.
- Вы спросите лучше - в кого? В дочь самого правителя, Торану!
- Ого!.. - воскликнул Спитамен. - Я же говорю, художники вездесущи! Как это тебя угораздило?.. Или влюбился в нее только потому, что она принцесса?..
А про себя подумал: "Ты волен влюбиться и в ежеутренне блистающую на горизонте Венеру! Ну, и любуйся, пожалуйста, издали, но обладать - никогда!.."
Однако оказалось, что у Шердора не все так безнадежно. Шестнадцатилетняя дочь Каса Мохиен состояла служанкой при дочери правителя. Она поведала Торане о сердечных муках несчастного художника. Та, говорит Мохиен, громко рассмеялась. Однако в глазах у самой промелькнуло любопытство…
Прошло дня три или четыре, и правитель, который ни в какую не соглашался нанять Шердора для отделки новых комнат дворца, вдруг сам послал за ним человека.
Однако не успел бедняга Шердор завершить работу, как был из дворца изгнан.
- Ну и ну, неужто разочаровал принцессу? - лукаво улыбнулся Спитамен. - Такой джигит! Не поверю.