Бесс потупил голову, мысленно проклиная смешное и жалкое положение, в котором он оказался. Такое неуважение к царю в стране! "И Спитамен явно потворствует этому. Кажется, я с ним намучаюсь, если сразу не удастся поставить его на место!.."
- Эй, Спитамен! Почему ты словно в рот воды набрал? Ты же с ним одного роду - племени! - сказал Бесс, не скрывая гнева. - Или они тебя ни в грош не ставят?..
- Да, Ваше величество, наутакийцы всегда отличались непочтительностью и дурным воспитанием, - засмеялся Спитамен.
- И по отношению к тебе тоже? - сверкнул глазами Бесс.
- Преимущественно к тем, кто показывает врагам спину, - ответил Спитамен, по лицу которого пробежала тень. - А я сейчас мало чем отличаюсь от бактрийцев, оставивших на произвол судьбы свою родину.
Бесс закашлялся, поперхнувшись, и несколько мгновений сверлил взглядом высокомерного согдийца. Вместо того, чтобы поддержать в столь тяжкое время словом и делом, он имеет наглость не отводить глаз, когда Артаксеркс устремляет на него царственный взор, да еще произносит вслух то, что у многих, наверное, вертится на языке, прекрасно понимая, что каждое его слово все равно что удар булавой по голове. Всего несколько дней назад за такое непочтение он мог любого отдать в руки палача и мигом отделить голову от туловища. Стократно жаль, что у Артаксеркса нынче нет такой власти, впрочем, нет и решимости. Даже, пожалуй, нельзя сказать, что его собственная жизнь вне опасности…
В бойнице вновь возникла голова начальника стражи, и раздался его торжественный голос:
- Правитель наш Его светлость уже поспешают сюда!
Вороной конь Спитамена поднялся на дыбы, перебирая передними ногами.
- Эй, дружище, глянь-ка в мою сторону! - крикнул Спитамен. - Может, признаешь?
Бесс, задрав массивную голову, не спускал глаз с начальника стражи, ожидая, какое впечатление произвели на него слова согдийского военачальника. Но тот и не пошевельнулся, будто не слышал. И словно бальзам пролился на сердце Бесса, он подумал: "Этот тип не только со мной непочтителен, но и со своим знаменитым соплеменником… Что ж, он выполняет свои обязанности. Если бы каждый воин служил так верно, не было бы в войске изменников…"
- Что же ты молчишь, негодный? Или не узнал меня? - вновь зарокотал зычный голос Спитамена. - Я Спитамен! Окраины наших земель соприкасаются, и границы между ними пролегают на северо-востоке. Я - пенджикентец, твой сосед!..
- Напрасно ты думаешь, что я тебя не узнал. Я сразу узнал и тебя, и твоего коня…
- Почему же тогда пренебрег законом гостеприимства?
- Твои люди бесчестны!..
- Как у тебя язык поворачивается говорить подобное?
- Минувшей весной они угнали сотню моих овец. Может, присовокупили их к твоим отарам, а… что ты их так защищаешь?
Спитамен смешался, не находя слов, лицо его залила краска. Заметив это, Зурташ поддал коня пятками и вплотную подъехал к воротам. Он с силой огрел их тяжелой булавой, и еще не стих раздавшийся гул, как заорал на начальника стражи:
- Ты караулишь ворота строже, чем собственный рот! Точно лягушка, расквакался! Ну-ка, отворяй ворота, пока я не разнес их в щепки! - И опять огрел булавой обитый медью створ, гремящий гулко, как тяжелый барабан.
- Попробуй-ка еще разок, если кожа твоя прочнее этих ворот, - крикнул начальник стражи, и из бойницы высунулся наконечник стрелы, положенный на тетиву. - Если стрела эта отлетит от твоего брюха, как булава от ворот, то, клянусь честью, придется мне спуститься вниз и отпереть замок!..
Стоящие на стене наутакийцы захохотали. Не сдержал смеха и кое-кто из столпившихся перед воротами всадников. Даже Бесс скривил в ухмылке толстые губы.
Со стены донеслись голоса: "Правитель!.. Правитель пожаловал!" Бородатая физиономия в бойнице неожиданно исчезла. Из-за ворот донесся властный голос правителя Наутаки, распекающего начальника стражи. В хитрости этому человеку было не отказать. Пытаясь загладить собственную вину, он орал: "Как ты смел, болван, заставить ожидать столь уважаемых людей?! Отворяй скорее ворота! Вот прикажу всыпать тебе сотню плетей!.."
Огромные тяжелые створы качнулись, заскрипели и медленно отворились.
Сисимифр спешился, передал коня начальнику стражи и вышел навстречу прибывшим. Приложил руки к груди, склонил голову, приветствуя и выражая почтение Артаксерксу и всему его воинству.
- Добро пожаловать, великий царь! Да не явится беда туда, куда ступила ваша нога!..
Оказав приехавшим положенные по традиции знаки внимания, Сисимифр вновь вскочил в седло и поехал рядом с Бессом, пропустив его вперед на полкорпуса коня. Он решил лично сопроводить его во дворец.
В тот день были забиты десятки быков, заколото множество овец, и кровью их, согласно традиции, залита дорога, по которой вступило в город войско - словно для того, чтобы Всевышний воочию увидел принесенные ему жертвы во искупление грехов.
В Наутаке торжества в честь прибытия великого царя Азии длились три дня. Артаксерксу были оказаны почести, достойные его высокого сана, и он, опьяненный не столько вином, сколько сладкой лестью, на время позабыл, какие трудные времена настали, и поистине чувствовал себя царем царей. "Оказывается, среди высшей прослойки согдийской знати имеются и такие славные мужи, как Сисимифр!" - подумал он с удовлетворением и, сделав знак пальцем, велел правителю Наутаки наклониться к нему, протянул, проливая вино, кубок, чтобы чокнуться, и, когда вино было выпито, утер руками губы и сказал, сдерживая икоту:
- Когда в моей империи воцарится мир, наша царственная рука щедро вознаградит тебя!..
Польщенный таким обещанием правитель при каждом удобном случае предлагал все новые тосты и подбирал самые высокопарные слова, дабы возвеличить Артаксеркса.
Захмелевший Бесс тоже старался оказывать ему внимание, восхвалял как одного из лучших своих верноподданных. В конце концов, когда от дифирамбов в свой адрес у Бесса закружилась голова, он принялся хвалить самого себя, говорить о собственных заслугах перед империей, сетуя, что они еще не оценены по достоинству, и одновременно припоминать, загибая пальцы, недостатки предшественника и родственника Дариявуша.
Спитамен сидел поблизости. Его кровь тоже была изрядно разбавлена вином. Чем больше он вслушивался в пустопорожнюю болтовню Бесса, тем сильнее вскипало в нем раздражение. Он не терпел хвастовства даже тогда, когда его собственные дети, перебивая один другого, рассказывали ему что-либо, явно рассчитывая на похвалу, и сухо им выговаривал: "То, что ты упал с коня и не обронил слезу - это хорошо; то, что ты попал стрелой в яблоко - это тоже хорошо; и за то, что ты научился набрасывать аркан на мчащуюся мимо лошадь, честь тебе и хвала. Но каждый из вас будет достоин называть себя мужчиной только тогда, когда все это для него будет обычным делом".
Наконец, не выдержав, Спитамен громко сказал:
- Бахвальство никогда никого не красило, тем более коронованных особ. Ваш родич, спору нет, не был лишен некоторых недостатков. Но у него их было не так уж много хотя бы потому, что он не имел обыкновения превозносить самого себя.
Бесс уставился на него, набычась и выпучив покрасневшие глаза. Несколько мгновений они сверлили друг друга взглядом. Затем Спитамен усмехнулся и, прижав руку к груди, отвесил поклон:
- Если я не прав, прошу прощения.
"Нехорошая у него усмешка. Ощерил зубы, словно пес, - подумал Бесс, силясь унять дрожь в руке, которой сжимал кубок. - Так и хочется плеснуть в него вином… Как угадать, что у него на уме? Понимает, коварный, что непрочен сейчас трон царя Азии. Если обойтись с ним сурово, кто знает, не вступит ли он в тайные переговоры с самим Искандаром Зулькарнайном, как уже поступили многие. А за ним потянутся и другие согдийцы. Во всяком случае здесь, в Согдиане, со Спитаменом нельзя не считаться". И дрожащим от волнения голосом он произнес:
- Вы же, друзья мои, сами возвели меня на трон. Значит, сочли достойным. И я не пощажу сил, чтобы не подвести.
Царь Азии Артаксеркс назвал их своими друзьями. У Спитамена это вызвало усмешку и лишь насторожило. Ему отчетливо припомнилось, как Бесс заискивающе улыбался при встречах с Дариявушем, гнулся в три погибели, а в мыслях вынашивал планы, как устранить его и самому сесть на престол. "И сейчас, старый лис, хитрит… Нет, нет, поверить ему - значит, подвергнуть себя смертельной опасности!.. Однако пусть пока новоявленный царь упивается своим троном. Не лучше ли было ему задуматься над тем, пожелают ли в столь трудный для отечества час видеть в его лице верховного предводителя войск согдийцы, массагеты, дахи, усрушаны и даже сами бактрийцы и персы?!"
Желая разрядить обстановку, Сисимифр с низким поклоном обратился к Бессу:
- Не желает ли Ваше величество послушать музыку и полюбоваться искусством наших танцовщиц? После чего любая из них к вашим услугам…
Толстые губы Бесса расплылись в улыбке, а глаза маслянисто заблестели. Он величественно кивнул.
Сисимифр подал знак, и заиграла музыка.