- Тьфу, тьфу, тьфу, типун тебе на язык! - замахал рукой Намич. - Потому и нужно убить дракона там, чтобы он не приполз сюда! Войско Дариявуша - это необозримое море, а войско Искандара Зулкарнайна - всего лишь небольшое озеро. И море поглотит это озеро.
- И небольшое озеро способно в бурю затапливать берега, повелитель.
- Наш берег далек. Пока волна докатится до нас, она уйдет в песок.
Спитамен, опустив глаза, проговорил смущенно, будто ему было неловко признаваться в этом:
- Из-под Граника вернулись мои люди. И все как один говорят, что среди военачальников Великого царя нет единства. По их наущению отстранен от руководства обороной во многих битвах испытанный Мемнон. Так Дариявуш отблагодарил этого грека за преданность. Ахура - Мазда не одобрил поступка царя. Дариявуш проиграл битву, несмотря на то, что собрал у Граника немалые силы. Туда прибыли со своим войском сатрапы Геллеспонтской Фригии и Великой Фригии, Лидии и Ионии, Каппадокии и Киликии. И все они разлетелись, словно мухи от взмаха коровьего хвоста. Великому царю никогда больше не собрать такого войска… Он зовет нас нынче в Вавилон. Но пока мы туда придем, там уже будет Искандар Зулкарнайн. Он следует по пятам Дариявуша, опозорившего себя бегством с поля битвы…
- И стены имеют уши, мой друг, не произноси таких слов громко.
- Знаю, Мараканда наводнена доносчиками Дариявуша. Но всюду уже шныряют лазутчики македонянина Искандара. Не признак ли это того, что он вознамерился прийти сюда?
- С горсткой - то воинов?.. - засмеялся Намич.
- С горсткой, но какой! Каждый из его воинов проходил специальное обучение. Залог успеха Искандара в умении в кратчайший срок преодолевать большие пространства, наносить молниеносные удары. Только таким путем он имеет возможность добывать необходимый провиант и золото. А наш Великий царь слишком медлителен, и его огромное войско неповоротливо…
- Что же ты предлагаешь, хитроумный Спитамен? - спросил Намич, не сводя с него пронизывающего взгляда, сделавшегося вдруг суровым и холодным.
- Саблю ломает более прочная сабля, в скачках обгоняет тот конь, что выносливее. Пока дракон доползет сюда, мы должны обучить свое войско. А сейчас руки моих воинов более привычны к серпу, нежели к мечу. Их могут легко одолеть обученные воины Искандара. Я знаю это и не возьму на себя греха…
- А Бесс, мне сообщили, уже выступил, - тихо заметил Намич, отводя глаза.
- Бесс всегда подчеркивал свою близость к Великому царю, - сказал Спитамен, решив сыграть на самолюбии Намича. - Вряд ли он мог поступить иначе.
- Я тоже из Ахеменидов, - счел нужным заметить правитель, и Спитамен понял, что стрела его попала в цель. - А Согдиана - часть Ахеменидской империи. Великий царь в конце концов поймет, что главная опора его - Согдиана, а не Бактрия. Ты, наверное, прав, не резон нам приносить в жертву дракону наших необученных воинов. Однако мне над твоими словами надо подумать, хитроумный Спитамен.
Спитамен опустил глаза, чтобы блеск их не выдал его ликования. Намич и сам хитер и коварен, хоть и называет его "хитроумным". Конечно же, он блюдет свои интересы. Он знает: бактрийское войско обучено не лучше, чем согдийское, и надеется, что Бесс из первого сражения выйдет изрядно потрепанным и обессиленным и тогда Намич станет диктовать ему свои условия и докажет, что он еще более знатный Ахеменид. Кто сильнее, тот и ближе к Великому царю. Как бы тот и другой еще не стали искать убежища в Согдиане, спасаясь от македонского дракона…
Намич улыбнулся своим мыслям и промолвил:
- Займись, Спитамен, войском. Научи каждого из воинов тому, что умеешь сам. Если дракон все же приползет, он должен сломать свои зубы о согдийские крепости. Но… - Намич поднес к губам указательный палец: - …Набарзану об этом ни слова.
Спитамен развел руками. И после паузы признался:
- Меня тревожит другое.
- Говори, - разрешил Намич.
- На вашем пиру присутствуют правители многих приграничных городов, вожди племен. Вы обратили внимание, сколь безмятежны их лица? Я не заметил на них ни малейшей обеспокоенности…
- Здесь присутствуют Датафарн, Хориён, Катан, Хомук, Оксиарт, я поговорю с ними.
- А известно ли вам что-нибудь о намерениях Шаха Хорезма Фарасмана? Он наш северный сосед, и если дракон доползет до нас, то наши беды не минуют и его. Силы у Хорезма значительные, но их нужно собрать в хороший кулак…
- Я свяжусь с Фарасманом, который тоже приглашен на пир. Согдиана и Хорезм исстари служили друг другу опорой в черные дни. С ним мы договоримся.
Спитамен заметил, что по краю зала вразвалку, слегка пошатываясь и придерживаясь рукой за колонны, идет Набарзан. Лицо его после выпитого стало багровым, взгляд подозрительным и придирчивым. Он отвесил правителю поклон и направился к тому месту, где сидели за дастарханом Оксиарт и Хориён, вновь принявшиеся за трапезу и мусаллас, развязавший им языки. Они разговаривали о чем-то веселом и громко хохотали. Спитамен опустился с ними рядом и взял с дастархана пустую чашу. Появившийся за его спиной черный раб с глиняным кувшином налил ему янтарного мусалласу. Оксиарт придвинул блюдо с румяными кусками мяса, обжаренного на углях, с прилипшей кой-где золой, пропитавшейся жиром. Спитамен медленно, наслаждаясь сладостью и ароматом, выцедил мусаллас, отрезал себе жирный кусок горячего мяса с ребрышком. Остальные тоже последовали его примеру, осушили чаши, положили на хлеб кебаб и стали есть, не прерывая плавной беседы, текущей на пирах весело и складно.
Спитамен вдруг заметил, что сидящие рядом перестали жевать, смотрят куда-то в сторону и тоже обратил взор туда. В проеме двери задержалась, взявшись за косяк, юная девушка в белом платье. Хотя лицо ее было прикрыто до глаз, сквозь тончайший шелк просвечивали ее алые губы и тонкий прямой нос. Черные как смоль волосы уложены на голове в узел и переплетены тончайшими нитями белого и розового жемчуга, а на светлом лбу полумесяц, усыпанный алмазами. Широкий рукав соскользнул к локтю, оголив руку, которой она держалась за косяк, на ней сверкали браслеты, словно предназначением их было ослеплять всякого, кто ею залюбуется, предохраняя от сглаза. Это была Торана. В сопровождении четырех рабынь она царственной походкой проследовала к своему креслу и села, поставив ноги в маленьких, расшитых бисером, башмаках на бордовую бархатную подушку. Рабыни расположились на ковре у ее ног.
И все, у кого был налит мусаллас, поставили чаши на дастархан, не допив. Прекратились разговоры между подвыпившими сановниками, и, пока они выбирали новое направление для беседы, в зале некоторое время царила тишина.
Спитамену вспомнились слова старого скитальца с ликом святого, встреченного им недавно на охоте, будто некий художник, увидев невзначай эту особу, потерял из-за нее голову. "Видать, и вправду чувствительно к красоте сердце художника…"
Оксиарт заметил, что Спитамен не отводит от принцессы взгляда дольше, чем позволяет приличие, медленно допил мусаллас, утер усы и тихо промолвил:
- Не забывайте, воин, по глазам легко читаются мысли.
- А принцесса и впрямь хороша, да продлит Ахура - Мазда ее годы.
- Увы, красота не всегда бывает источником радости. Гораздо чаще она приносит страдания.
- Кто любит, тот готов пройти через тридцать три страдания, чтобы обрести счастье, - улыбнулся Спитамен.
- Говорят, некий молодой художник угодил в темницу из-за любви к принцессе. И вряд ли его страдания увенчаются радостью, - сказал Оксиарт, вздохнув.
- Художник? - переспросил Спитамен и поставил обратно чашу с мусалласом, которую взял было в руки. - Что за художник?
- Явился, рассказывают, к Намичу молодой художник и предложил украсить фресками стены новых помещений во дворце. Чтобы проверить, на что тот способен, правитель поручил ему разрисовать одну из комнат… И сколь же велико было его изумление, когда он спустя несколько дней увидел на стене едущую на белом слоне свою дочь. "Знаешь ли ты, кто это? - спросил Намич и возмутился, когда художник кивнул в ответ. - И как ты, простолюдин, осмелился взглянуть на нее?!.."
"Ахура - Мазде было угодно, чтобы она привиделась мне во сне. Он и водил моей рукой, когда я рисовал принцессу", - ответствовал художник.
"Сколько ты просишь за свою работу? Получай плату и убирайся!"
"Во сколько же сам правитель, знающий толк в искусстве, может оценить то, что он видит здесь?" - спросил хитроумный художник.
"Это бесценно, - сказал, помолчав, Намич, не отрывая глаз от фрески. - Проси, сколько хочешь, я не поскуплюсь".
"Не надо мне ни золота, ни драгоценностей…"
"Чего же ты хочешь?" - сурово посмотрел на него Намич.
"Я хочу ее получить в жены", - кивнул художник на изображение девушки.
- Отважный джигит, коль осмелился это сказать, - усмехнулся Спитамен, с вниманием слушавший рассказ Оксиарта.
Взбешенный Намич тут же вызвал стражу и велел бросить беднягу в темницу.
- И поделом, - заметил молчавший до сих пор Катан. - Наглость должна быть наказуема. Как говорится, по одежке протягивают ножки.
- Любовь не одежка. Она приходит и к шаху, и к нищему, не спрашивая соизволения, - резко проговорил Спитамен, сурово сомкнув брови. - Тот же, кого она ни разу в жизни не посетила, достоин сочувствия…
- Не родственником ли этот художник тебе доводится? - спросил, тихо засмеявшись, Оксиарт, желая свести все к шутке, чтобы за дастарханом не возникла ненароком ссора: ведь из-за малых пустяков - неосторожно брошенного слова, интонации, показавшейся кому-то непочтительной, - порой разгораются скандалы.