Маркель даже попятился.
- Да что с тобой? Нашел повод убиваться… Он был старый. Все помрем. "Почти все", - как осторожности ради добавил духовник Людовика Четырнадцатого, когда заметил, что черты его величества омрачились…
- Ах, оставь, пожалуйста, - перебил Арвид, - но я не слыхал даже, чтобы он болел. Я немного был с ним знаком.
- Он и не болел. Просто несчастный случай.
- Как так?
- О, Господи! Ну сидел он с приятелями в погребке, распили бутылочку. Потом он отправился домой. А тебе известно, что по нашему благословенному Стокгольму и ныне, в тысяча восемьсот девяносто седьмом году, ходит конка. Лошадки трусили не спеша, и старый Стилле под воздействием винных паров позабыл, что ему уж далеко за шестьдесят, и возьми да прыгни в вагон на ходу. Ну и, разумеется, споткнулся и размозжил себе череп. Это произошло несколько часов назад. А дальше все как по-писаному - санитары, носилки, лазарет, и к десяти часам нам сообщили по телефону, что он умер. Некролог готов, материал был в Северном справочнике, все сверено и подписано. Вот оттиск. Раз ты был с ним знаком, так, может, припишешь несколько строчек, что-нибудь посердечней. Впрочем, как знаешь. И Маркель ушел.
Арвид разглядывал влажную газетную полосу:
"С прискорбием… несчастный случай… Андерс Стилле, известный пейзажист… Родился в 1834 году… учился в Академии художеств в 50-е годы… Медаль в Париже за 1868 год… "Сосны в шхерах после дождя" в Люксембургской галерее… "Сараи в ненастье" в стокгольмском Национальном музее… Чуждый новым теченьям… Последнее время несколько в тени… Скромный и честный мастер… Пользовался всеобщей любовью и уважением… Давно овдовел… Оплакиваемый двумя сыновьями и дочерью…"
Арвид глядел прямо перед собой пустым, задумчиво-рассеянным взглядом…
Нет, прибавить тут нечего. Он с радостью вычеркнул бы это "несколько в тени", если бы вправе был что-то менять в чужой статье. А фраза мучила. Лидия может подумать, будто это он ее сочинил.
Лидия.
Он вскочил, повернул ключ в двери, ведущей в общую редакционную комнату, и уже потом разрыдался.
Он очень скоро опомнился и топнул ногой. Что это? Через несколько недель мне двадцать три, а я плачу, как малый ребенок. Стыд-то какой!.. Он метнулся в уборную, стер с лица следы слез и умылся. Потом вернулся на свое место и снова заперся.
Пора домой. Уже больше часу ночи, и в газете ему делать нечего. Выступление на поприще музыкальной критики на сегодня освободило его от чтения верстки. Пора идти.
Но прежде хотелось взглянуть на оттиск рецензии. Он вспомнил, что написал о юной дебютантке. "Ее Маргарита будто с самого рожденья помешалась". Надо бы это вычеркнуть. У девочки прекрасный голос, и пела она чудесно. Зачем же отравлять ей радость успеха дешевым сарказмом?
Он позвонил в типографию и спросил, набрана ли рецензия. "Да, набрана". - "Можно получить оттиск?" - "Да".
В дверь постучали. Маркель.
- Ну, кончил свои дела? Пойдем ко мне, выпьем.
- Погоди, - откликнулся Арвид. - Дай только глянуть на рецензию.
- Да ну тебя, в самом деле. На верстке сидит старый Юханссон, а уж этот не ошибется. И руку твою разобрать легко, не наврут.
- Я кое-что хотел исправить…
- Нечего исправлять. Я прочел, все там в порядке. Идем! И, кстати, я похлопочу, чтоб тебе не сидеть ночь за ночью над версткой. Не думай, ты справляешься, даже слишком справляешься, потому-то я и забеспокоился о твоей судьбе! Юноша, владеющий искусством править верстку, больше обычно почти ни на что не годен и застревает на месте корректора до седых волос. Возьми, к примеру, старого Юханссона.
В общей комнате никого не было, свет не зажигали. А в кабинетике Маркеля горела лампа под ярко-зеленым колпаком.
Кабинетик соседствовал и с общей комнатой, и с пустовавшим кабинетом патрона.
Совсем юный господин в вечернем костюме сидел на диване и, кажется, дремал.
- Позвольте представить, - сказал Маркель. - Господин Шернблум, сын одного из моих пятидесяти или шестидесяти кузенов, - господин Хенрик Рисслер, автор непристойного романа, хоть, на мой взгляд, непристойности в нем ровно столько, сколько необходимо, чтоб не заснуть над книгой.
Обменялись приветствиями, и Маркель повернулся к Шернблуму:
- Нет, ты только послушай! Как тебе известно, Рисслер один из самых случайных и ненужных сотрудников нашей газеты. Утром он принес сюда свой посильный вклад, рассказик на двадцать пять крон. Но наша касса, на беду, оказалась столь же пуста, как карман автора. И Донкеру пришла в голову спасительная мысль. Он решил прочесть творенье, прежде чем платить за него! Но Рисслер человек покладистый, он не оскорбился. Нет! Он является сюда среди ночи, чтобы узнать, ознакомился ли Донкер с его трудом и открыта ли касса!
- Милый Маркель, - ответил Рисслер. - Врать ты мастер, это всякий знает. А пришел я сюда исключительно потому, что не успел в кабак, - засиделся в гостях. Там, кстати, был и Донкер.
- А, у Рубина… Этот дурак пастор тоже там был?
- Какой-то был, я не разобрал имени. Маркель так и взвился.
- Ага! Ну что я тебе говорил, Арвид! Арвид кивнул.
- Ну нет, - ворчал Маркель. - Не напечатает он ее. Я уж позабочусь. Ваше здоровье, юноши!
- Твое здоровье. Что нового в деле Дрейфуса?
- Пока ничего. Почти неделя уж как брат Дрейфуса, Метью Дрейфус, обвинил Эстергази в фабрикации borde-reaun. Согласно парижским газетам, готовится новый военный суд. Для проформы. Я это вычитал между строк.
- Странно, - сказал Рисслер. - Я ведь недавно был в Париже, третьего дня вернулся. Так там по всем бульварам газетчики орут: "Шерер-Кестнер спал с негритянкой!" Шереру-Кестнеру небось лет семьдесят, и он довольно побаловался на своем веку. Но ума не приложу, каким образом это доказывает вину Дрейфуса…
- Тсс. Кто-то идет… Маркель замер, вслушиваясь.
В самом деле, в коридоре послышались осторожные шаги. Слабо взвизгнула дверь. Шаги уже в комнате патрона. В двери соседней комнаты повернулся ключ.
Арвид глянул на часы. Было четверть второго.
- Тсс! - снова шепнул Маркель. - Он привел подружку.
Слышно было, как за стеной прошуршало платье.
- Ну, ваше здоровье! - вдруг почти крикнул Маркель.
Снова стало тихо. А затем уже не приглушенные шаги проследовали из комнаты патрона в коридор и к комнате Маркеля. И в дверь заглянул господин Донкер.
- Добрый вечер, - сказал он. - Осмелюсь ли обратиться к обществу за небольшой личной услугой?
- Выкладывай, - ответил Маркель. - Но, может быть, сперва выпьешь с нами?
- Нет, благодарю. Я хотел лишь справиться, нельзя ль перенести прелестное собранье куда-нибудь подальше, ну хоть бы в другой конец коридора?
- Отчего ж, - возразил Маркель. - Но при одном условии!
- Ну?
- Что поповскую статью никогда не напечатают! Никогда!
Доктор Донкер фыркнул:
- Маркель, милый, на кой черт мне эта статья? Делай с ней, что хочешь. Ради Бога!
- Прекрасно. Договорились. Не забудь, у меня двое свидетелей!
С бутылками и стаканами в руках процессия проследовала вдоль коридора, тускло освещенного одинокой лампой. Доктор Донкер с порога смотрел ей вслед. Маркель обернулся и произнес театральным шепотом:
- Конечно, излишне спрашивать, не выпьешь ли ты с нами?
- Благодарствую, - отвечал доктор Донкер.
Возвращаясь домой, Арвид Шернблум подцепил девицу. Точнее - она его подцепила.