11. Посольство
Сразу же после гибели армии и смерти Фалиона Антипатр отправился в Дамаск, к Помпею. С Гирканом он переговорил, но больше для порядка, тот пребывал в столь удрученном состоянии, что не мог быть хорошим советчиком.
Гиркан сидел, укутавшись в толстую шерстяную накидку, хотя день был жарким, и с испуганным выражением на лице внимал словам Антипатра.
- К Помпею? - дрожащим голосом переспрашивал он время от времени, - Ты говоришь, что едешь к Помпею? А если он…
Антипатр смотрел на Гиркана уже не с презрением, а с тоской. Если бы он только мог, то расстался бы с этим ничтожным человеком сию же минуту и навечно. Но он не мог. Гиркан был тяжелой ношей - тело и дух Антипатра едва-едва удерживали ее, - но сбросить с себя первосвященника значило бы упасть самому. Упасть и больше никогда не подняться. Антипатр понимал, что либо донесет эту ношу и наконец сумеет распрямиться, либо - смерть и забвение, равносильное смерти. И потому в который уже раз он терпеливо объяснял первосвященнику существующее положение дел:
- У нас нет больше армии, нет средств, и Помпей - наша единственная надежда. Аристовул - ты же знаешь своего брата - слишком горд, чтобы склониться перед Помпеем особенно низко. А римляне не любят гордых, они и сами горды без меры, так что будем уповать на гордыню Аристовула.
Антипатр не добавил: "И еще на твое ничтожество", хотя подумал так. Римляне не любят гордых и презирают ничтожных, но ничтожность провинциального царька значительно полезнее хотя бы проблесков гордости. Так полагают римляне, и Антипатр внутренне соглашался с ними.
- Я возьму с собой Ирода, а Фазаеля оставлю с тобой. Он хороший воин. Не беспокойся, в случае чего он сумеет защитить тебя.
Гиркан не ответил и еще плотнее закутался в толстую шерстяную накидку.
Это первое посольство Антипатра оказалось неудачным. Они просидели целый день в приемной Помпея, но Помпей их не принял. Ближе к вечеру к ним вышел секретарь и надменным тоном, холодно на них глядя, сообщил волю Помпея:
- Император будет говорить с самим Гирканом, а не с посланными его.
Ирод не испытал того унижения, которое выпало на долю его отца. Он впервые так близко видел римлян. Ирод хорошо понимал их язык, потому что начал изучать его с раннего детства - Антипатр считал латынь главным предметом в обучении сыновей. Но латынь, которую он слышал дома, и та латынь, на которой говорили здесь - солдаты на улице, этот римский чиновник с холодным лицом, - были не похожи.
Он хорошо все понимал, мог бы ответить и был вполне уверен, что его поймут. Но дело оказалось совсем не в знании, а в чем-то другом, неуловимом. Не в том, что произносили, а как: интонации, с которыми говорили на улице, и интонации, с которыми говорили здесь, в приемной Помпея, были разными. Но что-то главное, неуловимое, оказалось для всех единым. Это был язык победителей. В каждом произносимом звуке слышался глухой голос серебра и звонкий голос стали. Того самого серебра, из которого отлиты были римские орлы, поднимаемые на высоких древках перед строем римского воинства, и той самой стали, из которой были выкованы короткие мечи доблестных римских легионеров.
Секретарь произнес свою фразу и, повернувшись, скрылся за дверью еще до того, как Антипатр выпрямился после почтительного поклона. И пока они шли через приемную, а потом спускались по лестнице во двор, этот голос серебра и стали все еще звучал в ушах Ирода. "Сила и величие, вот что такое их латынь", - думал он.
Лишь когда сели на лошадей, Ирод перестал слышать этот голос серебра и стали, да и то потому, что отвлекся. К лестнице дворца Помпея в ту минуту подходила пышная процессия. Впереди шествовал тучный человек в расшитой золотом хламиде, за ним восемь слуг парами несли сундук длиною не менее чем в три человеческих роста. А за этими еще восемь, уже по одному. В руках каждого - лари разных размеров с золотыми скобами и затейливой резьбой на крышках. Одеяние слуг, пожалуй, не уступало одеянию их господина. Когда процессия скрылась во дворце, Ирод обернулся к отцу:
- Кто это, отец?
Антипатр тронул лошадь и ответил только тогда, когда они были уже на улице:
- Никодим, - И, мельком глянув на недоуменное лицо сына, пояснил: - Грек. Советник Аристовула, - И уже только для самого себя добавил, процедив сквозь зубы: - Проклятый!
Ирод больше не спрашивал, и без того все было понятно: советник Аристовула привез подарки для римского полководца.
Всю обратную дорогу Антипатр молчал, был угрюм и задумчив. А Ирод все никак не мог отойти от впечатления, произведенного на него настоящей римской латынью, и в топоте копыт, в свисте ветра в ушах ему слышался голос серебра и стали, стали и серебра.
Вернувшись в Массаду, Антипатр сразу же отправился к Гиркану. Тот, как и всегда, сидел в комнате с плотно занавешенными окнами. Светильник на столике у кресла светил неярко. Низко согнувшись, держа на коленях свиток, первосвященник читал. Шерстяная накидка прикрывала не только его плечи, но и голову.
- 101 т-
Антипатр вошел без стука и, пройдя мимо испуганно поднявшего голову Гиркана, взялся обеими руками за шторы и рывком раздвинул их.
- Что? Что?.. - едва слышно пролепетал Гиркан.
- Помпей, - громко сказал Антипатр и только тогда повернулся.
- Помпей? Что Помпей?
- Помпей желает видеть иерусалимского первосвященника! - не просто выговорил, но провозгласил Антипатр.
- Меня хочет видеть Помпей? Он сам тебе это сказал?
- Да, сам, - солгал Антипатр, - Он считает твои права на царство бесспорными, но хотел бы видеть тебя, чтобы…
Антипатр не сумел придумать причину вызова к Помпею, замялся, а Гиркан выдохнул:
- Чтобы?..
Антипатр не нашел ничего лучшего, как сказать:
- Чтобы видеть тебя. Ты понимаешь, что я не мог выспрашивать Помпея подробно.
- Не мог выспрашивать Помпея подробно, - как эхо повторил Гиркан. При ярком свете дня, лившегося в окно, его лицо казалось особенно бледным и изможденным.
- Мы должны выехать на рассвете. Помпей не любит ждать, - сказал Антипатр, стоя так, чтобы его лицо находилось в тени. Изобразить бодрость голосом ему было значительно легче, чем лицом.
- Значит, ты считаешь… - начал было Гиркан, и Антипатр почувствовал в его тоне слабые проблески надежды.
Впрочем, Гиркан смог произнести только это, а Антипатр уверенно кивнул:
- Да, я считаю, что Помпей решит по справедливости, - И тут же добавил с поклоном: - Разреши мне уйти, мне надо распорядиться об отъезде.
И прежде чем Гиркан сумел произнести что-либо, Антипатр покинул комнату.
- 102 т-
Первосвященник, оставшись один, болезненно поморщившись, взглянул на светлое окно, отвернулся и слабой рукой еще глубже натянул шерстяную накидку на голову.
А Антипатр, войдя в свою комнату, не раздеваясь и даже не снимая сапог, упал на ложе. Неизвестно, что забрало у него больше сил - трехдневный путь из Дамаска или эта короткая беседа с иерусалимским первосвященником.
На рассвете, в сопровождении всего четырех всадников, они выехали на дорогу, ведущую в Дамаск. Дороги были небезопасны, даже если не считать возможного нападения людей Аристовула, но взять большую охрану Антипатр не решился. Потому что по его плану Гиркан должен был явиться к Помпею обиженным, ищущим заступничества просителем. Антипатр был уверен, что греку Никодиму, посланнику иудейского царя, отказали в приеме так же, как и ему. А значит, Аристовул прибудет в Дамаск сам. И если процессия с дарами римскому полководцу выглядела столь великолепно и величественно, то приезд самого Аристовула во много крат затмит ее. На этой видимой разнице - великолепии Аристовула и скромности Гиркана - строился весь расчет Антипатра. Этот расчет был его единственным оружием, ничего другого в нынешних условиях он не имел.
Перед въездом в Дамаск - стены города были уже ясно видны - Антипатр устроил долгий привал. Не для себя (сам он не чувствовал особенной усталости), а для Гиркана. Он опасался, что первосвященник будет совершенно не в силах предстать перед Помпеем.
Каково же было его удивление, когда Гиркан не просто вылез, но в самом настоящем смысле выпрыгнул из повозки: легко, пружинисто. Таким он не видел его никогда.
- Подойди, Антипатр, - позвал первосвященник и, когда удивленный Антипатр подошел, спросил, указывая рукой в сторону городских стен: - Это Дамаск?
- Да, - отвечал Антипатр, - это Дамаск.
- 103 т-
- Тогда почему же мы остановились?
- Я думал, что нам надо отдохнуть перед тем, как…
Антипатр недоговорил, все еще не в силах поверить
в чудесное превращение немощного Гиркана в Гиркана бодрого.
- Я совсем не утомился, - сказал Гиркан. - И я думаю, что чем скорее мы прибудем к Помпею, тем лучше. Ведь ты сам объяснял мне, что мой брат тоже может приехать к нему. Полагаю, нам лучше приехать первыми.
Антипатр не ответил, все еще плохо веря в происходящее, а Гиркан, пожав плечами, добавил:
- Но если ты считаешь, что лошади устали, будь по-твоему.
И Гиркан ласково улыбнулся стоявшему чуть поодаль Ироду (Ирод с трудом упросил отца снова взять его с собой):
- Пойдем, Ирод.
Так же как и отец, Ирод был удивлен превращением первосвященника - он с опаской подошел.
Рядом, под деревом, солдаты сопровождения раскладывали на траве еду. Гиркан положил руку на плечо Ирода и, опираясь на него, пошел туда. Ирод ощутил тяжесть руки первосвященника и невольно пригнулся.