Не допуская филиппинцев в состав монашеских орденов и отстранив филиппинских священников-немонахов от всех богатых и многолюдных приходов, "духовные" корпорации превратили и религиозные функции в монополию "чистокровных" испанцев.
Основной принцип национальной политики колонизаторов - воспитание в филиппинцах признания превосходства белых, преклонения перед величием Испании - сочетается с постоянным унижением национального достоинства. И в этом наиболее изобретательными оказывались монахи. Ограниченность и невежество большинства монахов, их разврат и стяжательство мастерски разоблачены Рисалем. Их роль жестоких цензоров и гонителей просвещения и прогресса, их борьба против проникновения на архипелаг даже невинных либеральных произведений из Манилы превращались в непреодолимое препятствие на пути филиппинского народа к знаниям.
В своем боевом антиклерикализме, в саркастическом высмеивании религиозных предрассудков и эрудированном опровержении вымыслов церковников Рисаль, до конца жизни остававшийся верующим, подымался помимо своей воли до подлинного атеизма.
В этом отношении интересны острые антиклерикальные памфлеты, в которых Рисаль развивает многие из его мыслей, изложенных и в данном романе, и в "Флибустьерах".
Срывая маску со священнослужителей и ниспровергая авторитет монашеских орденов, Рисаль помогал самым широким массам осознать важность борьбы против этой главной опоры колониального режима Испании, осознать то, к чему филиппинцев стихийно толкала и сама жизнь.
Показом зависти и раздоров между монашескими орденами, соперничества и борьбы за приходы и доходы, Рисаль помог филиппинцам понять солидарность орденов в утверждении власти религии и сохранении колониального режима.
Не менее ярко изображены в романе и светские власти, все мелкие тираны, тесно связанные с испанским режимом, от каприза и произвола которых зависела судьба и жизнь каждого филиппинца. И если в первом романе под влиянием неизжитых еще надежд на реформы Рисаль противопоставляет относительное великодушие и либерализм генерал-губернатора монашеским мракобесам-насильникам, то в "Флибустьерах" он уже не жалеет красок для изображения жестокого и тупого повелителя колонии.
Наконец, свидетельством глубокого патриотизма является разоблачение Рисалем той узкой прослойки метисов и филиппинцев, все благополучие которой зиждилось на пресмыкательстве перед колонизаторами, облегчавшими им возможность наживы и эксплуатации народных масс.
Величайшее значение уже первого романа Рисаля заключалось в пронизывавшей все его произведение идее общности интересов самых широких слоев филиппинского населения в борьбе за свои права и за прогресс своей родины. Судьба всех его героев убедительно показывает, что и богатый филиппинец, и представитель народной интеллигенции, и простой крестьянин - все страдают от существующего режима. Каждый из них в любой момент может стать жертвой произвола, лишиться своего имущества, чести, жизни.
Роман, как и все другие произведения Рисаля, звал к единению национальных сил, утверждал любовь к родине и жертвенность во имя ее будущего. Но помимо воли писателя, его произведения звали и на борьбу за эти идеалы, на ту революционную вооруженную борьбу, которая его страшила.
Не удивительно, что именно появление романа Рисаля сделало его имя таким популярным не только в кругах националистической интеллигенции, но и в народе, который тайком читал эту запрещенную властями "крамольную" книгу. И очень характерно, что разоблаченные враги филиппинского народа и сам народ воспринимали Рисаля именно как революционера. Для филиппинских патриотов он становится знаменем грядущей вооруженной борьбы за независимость. Но примечательно, что по мере того как среди передовых элементов трудящихся и среди мелкобуржуазной разночинной интеллигенции росли революционные настроения, многие из соратников по борьбе за реформы и единомышленников Рисаля в начальный период его деятельности расходились с ним. Вернее, они еще оставались на тех же позициях вымаливания реформ у Испании, когда Рисаль уже убедился в бесплодности подобных попыток, осознал, что, лишь организовав национальные силы филиппинцев, можно добиться прогресса и склонить Испанию к уступкам.
Возвращение Рисаля на родину в 1892 году и создание им первой на архипелаге политической организации "Филиппинской Лиги" стало крупной исторической вехой в развитии национально-освободительной борьбы филиппинского народа. И хотя "Лига Филиппин" в соответствии с идеями Рисаля ставила перед собой цель добиваться реформ и прогресса мирным путем, она явилась первой организацией, где наряду с буржуазно-помещичьей интеллигенцией были и выходцы из народа. Цели Лиги и многие ее организационные принципы позднее были восприняты создателями подлинно революционной народной организации Катипунана во главе с "великим плебеем" Андреасом Бонифасио.
Даже находясь в ссылке, Рисаль продолжал оставаться знаменем революционной организации, все более решительно вступавшей на путь подготовки вооруженного восстания. Накануне восстания посланцы Катипунана тайно прибыли к Рисалю и предложили ему возглавить борьбу. Рисаль отказался, он не верил в возможность победы, его страшили жертвы и гибель сотен и тысяч людей в неравной борьбе. Хотя он к этому времени уже изверился в возможностях мирным путем при сохранении испанского господства добиться свободы и прогресса, он считал восстание еще преждевременным.
В августе 1896 года разразилась национально-освободительная революция, возглавленная Катипунаном. Не связанный с ней непосредственно, Рисаль был предан суду и казнен на Багумбаянском поле, обагренном кровью многих филиппинских патриотов. Жестокая расправа над любимым поэтом и писателем, ученым и просветителем вызвала еще больший подъем освободительной борьбы и народного гнева.
Филиппинский народ чтит память национального героя и патриота. Его романы и публицистические произведения переиздаются, они и сейчас но потеряли своего значения в борьбе против колониализма, против мрачных сил католической реакции, пытающихся в иных формах, иными средствами укрепить обреченный мир угнетения и эксплуатации.
А. Губер
Не прикасайся ко мне
"Разве на сцене у вас появиться не может ни Цезарь,
Ни Андромаха? Орест иль отважный Ахилл?"
"Что ты! Герои у нас коммерц-советник или пастор,
Прапорщик иль секретарь, иль сам гусарский майор".
"Но я спрошу тебя, друг, что может случаться с такою
Мелочью? Сам посуди, прок от нее нам какой?"
МОЕЙ РОДИНЕ
Среди человеческих недугов встречаются формы рака столь злокачественного, что даже легкое прикосновение к опухоли обостряет болезнь и причиняет жесточайшую боль. Так вот, всякий раз, когда я, живя в странах современной цивилизации, вспоминал о тебе, родина, - чтобы ощущать твою близость или чтобы сравнивать тебя с другими странами, - ты всегда являлась мне, пораженная таким социальным раком.
Желая тебе здоровья, ибо от него зависит и здоровье твоих сынов, и изыскивая лучший метод лечения, я поступлю по примеру наших предков, которые выносили больных к церкви, чтобы каждый шедший вознести молитву господу мог предложить свое целительное средство.
Для этого я постараюсь верно и без прикрас изобразить твое состояние; приподниму завесу, скрывающую недуг, принеся в жертву правде все, даже свое самолюбие, ибо, будучи сыном твоим, я страдаю твоими же болезнями и слабостями.
Европа, 1886. Автор
I. Торжественный прием
В конце октября дон Сантьяго де лос Сантос, - или "капитан Тьяго", как его обычно называли, - устраивал прием. Приглашения, вопреки обычаю хозяина, были разосланы лишь после полудня того же дня, однако и в Бинондо, и в других предместьях, и даже в самом городе только и говорили о предстоящем приеме. Капитан Тьяго слыл человеком гостеприимным, и было известно, что двери его дома, - как и его страны, - открыты для всех и вся, если, конечно, речь идет не о торговле и не о какой-нибудь новой и смелой идее.
С быстротой молнии распространилась эта новость в мирке прихлебателей, выскочек и всякой шушеры, которую господь бог сотворил в превеликой своей благости и с такою заботой размножил в Маниле. Кто принялся начищать ботинки, кто - искать запонки и галстуки, но всех заботила одна мысль: как бы пофамильярнее поздороваться с хозяином дома - чтобы прослыть за его давнего приятеля, - или, коль к слову придется, учтиво извиниться за то, что не удалось приехать пораньше.