- Все равно вы должны поступать так, как я, - не терять ни одного дня и аккуратно вести счет. Я не люблю ни обманывать, ни быть обманутой!
- Так что же вы делаете? - спросила Хуана.
- Вам, говорю я, надо учиться у меня. Представьте себе, например, что я получила прощение грехов на один год; я записываю это в тетрадку и говорю: "Блаженнейший отче, сеньор святой Доминик, сделайте милость, посмотрите, нет ли в чистилище кого-нибудь, кому нужен как раз один год, ни днем больше… ни днем меньше". Затем я подкидываю монеты - "глава" или "крест"? Если выпадает "глава" - таких нет; если "крест" - есть. Допустим, выпадает "крест"; тогда я пишу "погашено". А если выпадает "глава", я оставляю индульгенцию себе и присоединяю к ней другие, пока не накопятся сто лет, и все это аккуратно записываю. Жаль, что с индульгенциями нельзя поступать как с деньгами: пускать в оборот; тогда могло бы спастись куда больше душ. Верьте мне, делайте так, как я.
- А я придумала кое-что получше! - заметила сестра Сипа.
- Что? Получше? - изумленно спросила Руфа. - Не может быть! Лучше придумать - невозможно!
- Послушайте меня, и сами убедитесь, сестра! - ответила сурово старая Сипа.
- Ну-ка, ну-ка, расскажите! - подхватили другие.
Внушительно откашлявшись, старуха начала следующим образом:
- Вы очень хорошо знаете, что, читая "Слава тебе, пренепорочная…" и "Господи Иисусе Христе, сыне божий…", отмаливаешь по десять лет за каждую букву…
- По двадцать! Нет, меньше! По пять! - раздались голоса.
- Одним годом больше, одним меньше - не важно! Так вот: когда слуга или служанка разбивает тарелку, стакан или чашку, я заставляю их собрать все осколки, и за каждый, даже за самый крохотный, они должны отчитать мне "Слава тебе, пренепорочная…" и "Господи Иисусе Христе, сыне божий…", а индульгенции, которые я получаю, я отдаю во спасение душ грешных. В моем доме все знают эти молитвы, кроме разве кошек.
- Но индульгенции-то зарабатывают слуги, а не вы, сестра Сипа, - заметила Руфа.
- А мои чашки, мои тарелки: кто мне за них заплатит? Слуги-то рады откупиться этим, а я довольна; я их никогда не секу, иногда только шлепну или ущипну разок…
- Мне это нравится! И я так буду делать! И я! - зашумели женщины.
- Да, но если тарелка разобьется только на два или на три куска, вы мало получите! - заметила упрямая сестра Руфа.
- Ну что ж! - ответила старая Сипа. - Я их заставлю прочитать молитвы, а потом склеить куски и все-таки останусь в выигрыше.
Сестра Руфа не нашлась, что возразить.
- Разрешите мне спросить вас, - промолвила робко юная Хуана. - Вы, сеньоры, так хорошо разбираетесь в делах неба, чистилища и ада… а я, сознаюсь, совсем невежда.
- Говорите!
- Я часто встречаю в молитвеннике и других книгах такое предписание: "Три раза "Отче наш", три раза "Богородица" и три раза "Слава отцу и сыну и святому духу".
- Ну и что же?
- Я хотела бы знать, как их читать: три раза подряд "Отче наш", три раза подряд "Богородицу" и три раза подряд "Слава отцу и сыну и святому духу" или трижды все вместе: "Отче наш", "Богородицу" и "Слава отцу и сыну и святому духу"?
- Надо так: три раза "Отче наш"…
- Извините меня, сестра Сипа! - прервала ее Руфа. - Не так нужно читать, мужчин нельзя смешивать с женщинами; "Отче наш" - это мужчины, "Богородица" - женщины, а "Слава отцу и сыну и святому духу" - дети.
- Э! Извините, сестра Руфа; "Отче наш", "Богородица" и "Слава отцу и сыну и святому духу" - это как бы рис, мясо и соус, райская еда…
- Вы ошибаетесь! Смотрите - раз вы читаете молитвы в таком порядке, никогда не получите того, что просите!
- Нет, это вы неправильно делаете, вот и молитесь впустую все девять дней! - заметила старая Сипа.
- Кто? Я? - сказала Руфа, вставая. - Недавно у меня потерялся поросенок, я помолилась святому Антонию, и поросенок нашелся, я даже выгодно продала его, вот как!
- Да? Потому-то ваша соседка сказала, что вы продали ее поросенка?
- Кто, я? Ах, негодница! Уж я не стану, как вы!..
Тут должен был вмешаться всезнающий брат Педро, чтобы восстановить мир: никто больше и не вспоминал об "Отче наш", говорили только о свиньях.
- Полно вам, полно, не стоит браниться из-за поросенка, сестры! Святое писание да наставит вас: ведь еретики и протестанты не ругали господа нашего Иисуса Христа, когда он загнал в воду стадо свиней, им принадлежавшее; так неужто мы, христиане и, кроме того, члены братства святого Доминика, будем ссориться из-за какого-то поросенка? Что скажут о нас наши соперники, братья терциарии?
Все умолкли, дивясь его премудрости и опасаясь того, что могут сказать братья терциарии. Брат Педро, довольный их послушанием, продолжал уже другим тоном:
- Скоро нас призовет священник. Надо сообщить ему, какого проповедника мы выбрали из трех, предложенных им вчера: отца Дамасо, отца Мартина или викария. Не знаю, выбрали ли уже терциарии, надо решать.
- Викария… - пробормотала робко Хуана.
- Гм! Викарий не умеет читать проповеди! - сказала Сипа. - Лучше отца Мартина.
- Отец Мартин! - воскликнула с презрением другая. - У него нет голоса; лучше уж отца Дамасо.
- Вот-вот, его! - воскликнула Руфа. - Отец Дамасо знает, как надо проповедовать, настоящий артист!
- Но мы его не понимаем! - прошептала Хуана.
- Потому что он ученый! А раз он читает хорошо…
В эту минуту появилась Сиса с корзиной на голове, пожелала женщинам доброго здоровья и стала подниматься вверх по лестнице.
- Она пошла туда! Пойдем и мы! - сказали все.
Сиса, считая ступеньки, чувствовала, как сильно бьется ее сердце: она не знала, что сказать отцу священнику, чем смягчить его гнев, какие доводы привести в защиту сына. Рано утром, на заре, спустилась она к своему огороду, собрала самые лучшие овощи и сложила их в корзину, покрыв листьями платана и цветами. Затем пошла на берег реки поискать пако, который, как она знала, священник любит добавлять в салат. Надела свое лучшее платье и с корзиной на голове, ничего не сказав сыну, отправилась в город.
Стараясь идти как можно медленнее, она поднималась но лестнице, прислушивалась, не раздастся ли случайно родной, звонкий детский голосок.
Но она ничего не услышала, никого не увидела и после минутного колебания свернула в кухню.
Слуги и причетники встретили ее холодно. Сиса поздоровалась, поклонившись во все стороны; ей едва ответили.
- Куда положить овощи? - спросила она, ничуть не обидевшись.
- Да там… где-нибудь! - едва взглянув на нее, ответил повар, занятый своим делом: он ощипывал каплуна.
Сиса аккуратно разложила на столе овощи и нежные стебли пако. Сверху прикрыла их цветами и, робко улыбнувшись, спросила слугу, который показался ей более приветливым, чем повар:
- Можно мне поговорить со святым отцом?
- Он болен, - ответил тот тихо.
- А Криспин? Вы не знаете, он не в ризнице?
Слуга удивленно взглянул на нее.
- Криспин? - спросил слуга, нахмурив брови. - Разве он не дома? Вы не ошибаетесь?
- Басилио дома, но Криспин остался здесь, - ответила Сиса. - Я хочу его видеть…
- Ах да! - сказал слуга. - Он остался, но потом… потом удрал и утащил много вещей. Священник велел мне еще рано утром сообщить об этом властям. Жандармы, наверное, уже отправились к вам домой за мальчишками.
Сиса заткнула пальцами уши, открыла рот, губы ее зашевелились, но она не издала ни единого звука.
- Ну и дети у вас! - прибавил повар. - Все знают, что вы верная жена, а сыновья-то, видно, в отца пошли! Смотрите, как бы младший его не переплюнул!
Сиса вдруг горько разрыдалась, рухнув на скамью.
- Не смей здесь реветь! - прикрикнул на нее повар. - Не знаешь разве, что падре болен? Иди на улицу, там реви.
Бедную женщину чуть не пинками вытолкнули на лестницу, а за ней спустились и сестры, которые шушукались, высказывая различные догадки по поводу болезни священника.
Несчастная мать прикрыла лицо платком и прикусила губы.
Выйдя на улицу, она осмотрелась по сторонам, не зная, что делать, но затем, словно приняв какое-то решение, быстро побежала прочь.
XIX. Злоключения школьного учителя
Чернь не умна, и это ей дорого стоит, а потому
Дабы ее уважить, слова подбирай по ее уму.
Лопе де Вега
Окруженное горами озеро спокойно дремлет, словно оно - лицемерное! - ничуть не было причастно к разыгравшейся накануне непогоде. С первыми проблесками зари, пробудившими в воде фосфоресцирующих духов, вдали, почти на самом горизонте, появились пепельные силуэты - это на своих лодках и челноках с поднятыми парусами выехали рыбаки вытаскивать сети.
Два человека в глубоком трауре молча смотрели на озеро с высокого берега; один из них был Ибарра, другой - скромного вида юноша с грустным лицом.
- Вот здесь! - сказал юноша. - Сюда бросили тело вашего отца. Сюда привел нас - лейтенанта Гевару и меня - могильщик!
Ибарра с признательностью пожал руку юноши.