Через послов ответствовал Андрей, по совету со своими мужами: "Если вам, Ольговичам, своего отцовского и дедовского наследия не довольно и хотите лишить меня наследия, то первее убейте меня, а потом владейте. Я живым из Переяславля не выйду. Тако в прошлые времена Святополк Окаянный поступал, братию свою побивал и княжения отнимал, но долго ли братоубийца неправым владел? Сам знаешь, прокляли его другие князья и окоротили. Сие в пример взяв, рассуди и одумайся!"
Но что были для Всеволода Ольговича братские увещеванья - поступать по правде!
Возвратившихся послов он всячески обругал, говорили-де они с Андреем не твёрдо и пристрожить его не сумели, и объявил о походе на Переяславль.
Снова подвела Ольговичей самонадеянность, не поверили они, что Андрей Переяславский решится на прямой бой. Всеволод послал брата своего вперёд с одной курской дружиной, а сам неторопливо двинулся следом.
Переяславские воеводы перехватили курян по дороге, неожиданно исшедше из леса, опрокинули воинство Святослава Ольговича и погнали прочь, а потом и Всеволоду дружину сбили - никак не ожидали великокняжеские воеводы подобной дерзости, оплошали.
Переяславская конница преследовала бегущих курян и киян до Корани; далее гнать и побивать великокняжеских людей Андрей запретил, чтобы излишне не гневить Всеволода Ольговича.
Вскоре великий князь прислал в Переяславль новое посольство - выручать из плена своих мужей и подписывать мир.
Не больно успешно начиналось великое княжение Всеволода Ольговича, но в Новгороде не досадные неудачи Ольговича увидели - другое. Воинствует Всеволод во все стороны, меч обнажает, не стесняясь, как бы и по Новгороду не ударил...
Посовещались думные бояре с посадником Якуном и снова в Киев, до князя Святослава Ольговича. В залог верности послы предложили заложниками сыновей видных новгородских мужей. А вечников подняли на новый мятеж, будто бы не хотят больше новгородцы князя Ростислава Юрьевича.
Ростислав отъехал в Суздаль без спора, мирно. Так было заранее обговорено с отцом: оступаться с новгородского стола без вражды и ждать, пока сами новгородцы сызнова позовут. Качался Новгород, как на качелях, - туда-сюда. От подобного качанья у любого, самого разумного мужа голова закружится.
Юрий к возвращению сына отнёсся спокойно, сказал Ростиславу:
- Лучше по сторонам смотреть, чем сидеть в Новгороде и ждать, когда мятежом опалит. Чаю, недолго Святослав просидит, если начнёт Ольгович в Новгороде свои порядки устанавливать.
Святослав Ольгович, чувствуя за спиной грозную подпору старшего брата, великого князя, повёл себя жёстко. Гонения обрушились не только на явных доброхотов князя Ростислава Юрьевича, но и на многих мужей, которые только в том и были виноваты, что, не прислоняясь к Юрьевичу, не перекинулись и на сторону Ольговичей. Бояре Судила, Нежата и Страшно едва успели с семьями и всеми своими людьми отбежать в Суздаль, под защиту князя Юрия Владимировича.
Перегибал палку Всеволод Ольгович, так с Господином Великим Новгородом обращаться было опасно...
В лето шесть тысяч шестьсот сорок восьмое накопившееся недовольство взорвалось новым мятежом. Князю Святославу Ольговичу указали путь из города.
Святослав подчинился воле вечников неожиданно легко. Ходили слухи, что он и сам будто бы не прочь был уйти на Киевщину, поближе к старшему брату, чтобы вовремя переять великокняжеский стол (Всеволод Ольгович начал прихварывать).
Так было или не так - кто знает? Однако отъезжал Святослав мирно. Епископ Нифонт благословил князя на благополучную дорогу, а бояре привезли из своих вотчин щедрые дорожные корма. До вечера носили княжеские холопы в ладьи бочки, короба, большие берестяные туеса со снедью.
Толковали вечники, что Бог вразумил князя Святослава Ольговича: властвовал нетерпимо и зло, а отъезжал по-доброму. Так-то и лучше - миром...
Однако благодушествовали новгородцы недолго. Прознали вечники, что вместе с князем тайно бежали из города посадник Якун с братом Прокопием, снарядили погоню.
Княжеский судовой караван двигался вверх по реке Ловати неторопливо, несторожко. Да и от кого было сторожиться? Ведь новгородцы отпустили князя со всей приязнью, а до рубежей Смоленского княжества, извечной вотчины Мстиславичей, было рукой подать - вёрст триста. Для русского человека, привыкшего к немереным просторам своей земли, триста вёрст не расстояние!
Князь Святослав Ольгович коротал скучные путевые дни в беседах с посадником Якуном. В Новгороде всё было некогда, утонул князь в непрестанных заботах и хлопотах, а тут можно было без торопливости поговорить и по достоинству оценить собеседника.
Мудрым и прозорливым мужем оказался Якун Мирославин, хотя его пророчества порой и огорчали князя. Предвидел Якун многие новгородские мятежи и возможное возвышение Юрия Владимировича Ростово-Суздальского. Осторожно намекал, что тихое сидение Юрия в Залесской Руси только до времени... Переменится власть в Киеве, и снова начнёт Юрий подминать под себя Новгород. А может, и раньше это произойдёт, ибо много осталось у Юрия в Новгороде тайных доброхотов...
Прокопий больше отмалчивался, но по всему было видно - неспокоен брат посадника, чем-то встревожен. На длительных береговых стоянках (княжеские ладьи причаливали к берегу задолго до заката и снова отправлялись в путь близко к полудню - не торопились) Прокопий посылал в подкрепление княжеским сторожам своих боевых холопов с десятниками. Княжеские сторожа несли службу лениво, больше дремали, чем в темноту вглядывались, люди же Прокопия исправно бодрствовали всю ночь, глаз не смыкая.
Всеволод даже сердился:
- От кого сторожишься, боярин? По своей, чай, земле идём!
- Была своя, а ныне не знаю, чья... - угрюмо басил боярин.
И накликал-таки неразговорчивый боярин беду. Возле городка Холма нагнали Всеволода быстрые новгородские ладьи, с боков обежали и поперёк реки встали.
Суровый седобородый муж в ратных доспехах прокричал с новгородской ладьи, чтобы выдали Якуна и Прокопия, а самому князю путь чист.
Боярский сын Обрядко, тиун Святослава, пробовал было отнекиваться: ничего-де о Якуне с Прокопием мы не ведаем, с собой в ладьи не брали (беглые бояре тем временем сидели под палубой, в потайной каморке). Однако новгородский муж был настойчив:
- Не срамите своего князя. Доподлинно известно, что Якун и Прокопий с вами. Не выдадите добром - сами обыщем все ладьи и возьмём неволею.
Пришлось подчиниться.
Якуна и Прокопия тут же заковали в железа и повезли в Новгород.
На берегу изменных бояр встретила разгневанная толпа вечников. Били их смертным боем и хотели с моста в Волхов скинуть, едва епископ Нифонт от казни отмолил, поручившись, что впредь против Новгорода злоумышлять не будут. Взяли с изменников превеликие виры (с Якуна - тысячу серебряных гривен, с Прокопия - пятьсот) и посадили в крепкое заточение. Сторожами были назначены чудины, упрямые и несговорчивые тюремщики, чтобы не могли доброхоты Якуна стражу совратить и с опальными боярами сноситься.
А дальше началось самое непонятное.
В Киев отправилось новгородское посольство, епископ Нифонт с боярами. Наказано было послам, чтобы просили великого князя Всеволода Ольговича отпустить в Новгород своего сына Святослава. Святослав в то время сущим младнем был. Вроде бы есть в Новгороде князь и вроде бы нет князя - новгородским властям полная воля...
Не успело новгородское посольство до Киева добраться, как нагнало его другое посольство с другим наказом. Теперь новгородцы просили великого князя, чтобы ни брата, ни сына в Новгород не посылал, потому что связаны новгородцы прежним крестоцелованием - никого, кроме Мономаховых детей и внучат, на княжение не звать. Просили новгородцы отпустить к ним Святополка Мстиславича, князя-изгоя, который шатался меж чужих княжений, а своего не имел. Только тем и славен был Святополк, что породнился с великим князем Всеволодом Ольговичем - были они женаты на родных сёстрах.
Новгородские хитрецы рассудили, что против своего шурина Святополка, хоть тот и Мстиславич, великий князь особенно возражать не будет - всё-таки родственники!
На всякий случай послы многозначительно намекнули, что могут и к Юрию Владимировичу Ростово-Суздальскому переметнуться:
- Если не хочешь Юрия и детей его в Новгород допустить, то пошли к нам шурина своего Мстиславича!
Всеволод не хотел ни того, ни другого. Незадачливого Святополка Мстиславича, который начал было сам сноситься с новгородскими послами, велел схватить и вместе с епископом Нифонтом и боярами всадить в земляную тюрьму в Берестове.
Не уступал великий князь, упрямились и новгородцы.
Девять месяцев оставался Новгород без князя!
Новгородские мужи начали опять сноситься с князем Юрием. Позвали из Суздаля беглых бояр Судилу, Нежату и Страшка, приняли их с честью, а Судило Иванковичу даже отдали посадничество.
Юрий Владимирович являл себя перед новгородцами миротворцем и человеколюбом. На что уж сильно досаждали ему Якун с Прокопием, но он семьи их из Новгорода вывез и достойно содержал в Суздале. А потом и самим опальным боярам помог из заточенья выйти и воссоединиться с семьями. Многие в Суздале недоумевали. Как так - явных недоброжелателей вдруг простил?
А недоумевать было нечего. К Новгороду снова подбирались Мстиславичи, а Якун был и остаётся Мстиславичам лютым недругом. Снова сходились жизненные дороги суздальского князя и бывшего новгородского посадника.