Потом был в Ростове епископ Илларион, но и он отъехал, не стерпев неверия и досаждения от ростовцев.
Потом был Леонтий, родом из греков, пастырь достойный, книгам русским и греческим хитрословный сказитель. Но и его не приняли добром упрямые ростовские язычники, обзывали нехорошими словами и даже били на улице. Пришлось Леонтию уйти из Ростова. Поставил он вне города, у ручья Брутовщицы, небольшую келью для себя и деревянную часовенку. Жил Леонтий тихо, часто зазывал к себе детей, кормил и ласкал, учил христианской вере. Добрая слава о нём пошла по Ростову. За детишками потянулись родители, и многолюдно стало в часовенке. Леонтий крестил людей и наставлял на праведные дела. Когда новообращённых стало много, епископ вернулся в Ростов, открыл пустовавшую Успенскую церковь и проповедовал широко и открыто. Но однажды некая заблудшая чудь окружила храм с оружием. Принял Леонтий мученическую смерть, а языческие волхвы в тот недобрый час взбунтовали людей в Ярославле и на Белоозере...
Потом в Ростов другой сильный епископ приехал - Исайя, тоже из иноков Киево-Печерского монастыря. Он новокрещёных оборонил и ободрил, нетвёрдых в вере укрепил, с клириками и воинами прошёл походом по Ростовской земле, всюду предавая огню языческие капища. Устрашились язычники, притихли. Торжествующе гудели в тот год колокола над озером Неро, сзывая христиан на молитву. Славное было время, славное!
Но в то лето шесть тысяч пятьсот девяносто седьмое обрёл сильный епископ Исайя вечный покой в Успенском монастыре, и начались неустроения. Некие приезжие волхвы мутили людей и многих отшатнули от христианской веры. Не нашлось нового бесстрашного пастыря, подобного Исайе, и остался Ростов без епископа. И князя тоже в Ростове не было. Беда...
Поняли в Переяславле: заново всё делать надобно!
Потому и ехал в Ростов епископ Ефрем, потому и старался втолковать княжичу Юрию, что Святая Церковь нуждается в могучей княжеской поддержке, ибо не токмо крестом, но и мечом защищается вера. Ефрем был осторожен. Не прямо, не в лоб просил ("Дай, мол, княже, дружинников с оружием, чтобы пригнуть несогласных!"), а исподволь княжича настраивал, чтобы сам к разумной мысли пришёл: власть светская и власть духовная рука об руку шествовать должны. И, кажется, добился своего - Юрий спросил:
Батюшка мой, князь Владимир Всеволодович, потому в Ростов ходил и воевод своих посылал, чтобы владыку Исайю подкрепить?
И потому тоже, княже! - удовлетворённо подтвердил Ефрем, поднимаясь со стульца. - Верно догадался, княже, Господь тебя благословит...
Поднялся и Юрий, поцеловал коричневую морщинистую руку епископа. А Ефрем его ладонью по голове погладил - ласково, отечески. По всему видно, доволен остался епископ беседой.
Оставшись наедине с Георгием Симоновичем, Юрий вопрошающе глянул на него, привычно ожидая подтверждения или опровержения сказанному.
Но кормилец был немногословен, потому и слова его запомнились мальчику:
Есть заповедь вечная и неизменная: "Богу - Богово, кесарю - кесарево!" Духовное и княжеское рядом идут, но не пересекаются. Помни об этом, княже...
4
А ладьи бежали и бежали по тихим заводям, огибали песчаные косы и снова возвращались на несупротивное прибрежное течение. Низинный левый берег Днепра был безлюден и скучен. Песок и чахлые кустики ивняка. Пожелтевшие луговины с чёрными проплешинами гарей. Сиротливо стояли одинокие рощицы в долинах речек и ручьёв. Ни городков не было на этом берегу, ни селений крепких. Весенний полноводный Днепр, разливаясь на многие версты, смывал с низинного берега человеческое жильё, и только убогие лачуги рыбных ловцов да шалаши-времянки косарей в летнюю пору кое-где выползали к берегу - до следующего половодья. Не здесь селились люди, а на правом, высоком, берегу Днепра, на тверди холмов. Там шумели над береговыми кручами дубовые леса, венчали вершины холмов стены городков.
Кормчий подсказывал:
- Сё град Хелен... А сё - Витичев...
Но Юрий знал это и без подсказки. Оба городка стояли на торной дороге, которая тянулась вдоль правого берега Днепра, и миновать их, направляясь из Переяславля в Киев или обратно, было никак нельзя. А из Переяславля в Киев княжича возили не единожды.
Знал Юрий, что перед Киевом со стороны Дикого Поля есть ещё один укреплённый городок - Триполь, но с реки его не было видно.
Мимо Киева ладьи пробежали без остановки. Так приказал Мономах. А ещё предостерёг князь, чтобы ростовский тысяцкий посторонним людям не показывался. Иначе догадаются, зачем судовой караван спешит на северную сторону: усаживать в Ростове на княжение младшего Мономаховича. Разглашать же сие нежелательно. А если приметят только княжича, то разное могут предположить. Может, Юрий следует в Любеч, отцовскую вотчину, или в Смоленск, погостить у брата своего Ярополка Владимировича? Обычное дело, внимания не заслуживавшее...
В Киеве же, где тысяцкого и боярина Георгия Симоновича многие знали, скрыть его присутствие в судовом караване было бы трудно. Благоразумнее миновать стольный град.
Потому-то сидел тысяцкий на своём стульчике, пригнувшись к борту, высокую боярскую шапку на колени положил, на плечи худой кафтанишко накинул, свежий ветер волосы вздыбил, на лоб закрутил - не узнать боярина.
Юрий тоже свой красный корзно в подпалубной каморке оставил, шапчонку простолюдную, не княжескую, на брови надвинул. Попробуй догадайся со стороны, что княжич мимо проплывает, а не дворовый служка-младень!
Предосторожности не лишние: были любопытные, были!
Быстрые лодки-долблёнки с какими-то мужами скользили рядом с караваном. Но переяславские кормчие и гребцы на них даже не глядят. И к правому берегу головы не поворачивают, как будто стольный Киев-град для них вовсе не интересен.
А посмотреть было на что...
Поднялся град Киев на высокой Днепровской гряде, на крутых холмах, и каждый холм своё отдельное имя имел: "Старокиевская гора", "Киселёвка", "Детинка", "Щековица". И части града тоже поимённо назывались: "Город Владимира", "Город Ярослава", "Город Изяслава". Киевские князья-строители оставили тем самым горожанам вечную память о содеянном благом деле.
Все части города стягивались воедино тугим кольцом деревянных стен, и только по бесчисленным навершиям княжеских и боярских хором, куполам и крестам храмов можно было догадаться, сколь велик и пышен стольный град - остальное скрывали стены. Подол у подножия холмов тоже был окружён стенами. Высокие башни, как недремные сторожа, остолбили город, а среди них величавой красавицей выделялись Золотые ворота - белокаменные, огромные, величественные. Подобных ворот не было ни в одном городе на Руси. Перед тяжкой мощью Золотых Ворот любой человек чувствовал себя жалкой букашкой.
- Киев - мать городов русских, - задумчиво повторил Юрий многократно услышанные слова и повернулся к Георгию Симоновичу, ища одобрения.
Но дядька-кормилец смотрел на княжича недовольно, с усмешечкой.
- Все так говорят, - смущённо пояснил Юрий.
- Никогда не говори "все"! - погрозил пальцем тысяцкий. - Полного единомыслия не бывает, противно сие природе человеческой. Многие так говорят, это ты верно подметил. Но почасту бывает, что немногие, иное сказавшие, правее бывают. К немногим тоже прислушаться не грех, а польза...
Юрий придвинулся поближе к кормильцу. Когда вот так, негромко и неторопливо, будто взвешивая на весах истины каждое слово, начинал говорить Георгий Симонович, - обязательно выплывало нечто интересное, неожиданное, высвечивающее правду о новой стороне.
Так случилось и на сей раз.
- "Мать городов русских", - насмешливо повторил тысяцкий. - Это что же получается? Вся Русь от Киева пошла? Не так было! Не из Киева начала Держава Русская строиться - из Великого Новгорода! Сам вспомни, княже, как тебе летопись читали. Откуда пришёл в Киев со своими мужами Олег Вещий, чтобы объединить под одной властью все славянские народы вдоль великого пути из варяг в греки? Из Новгорода! С того лета, от Сотворения мира шесть тысяч триста девяностого, и началась единая Русь! А откуда пришёл в лето шесть тысяч четыреста восьмидесятое, чтобы низвергнуть сеятеля смуты киевского князя Ярополка и восстановить единство Руси, прапрадед твой Владимир Святославич? Из Новгорода же! И прадед твой, князь Ярослав Мудрый, тоже из Новгорода спустился, чтобы укрепить и возвысить Державу. Вот и рассуди, княже, где корень Руси...
Неожиданными показались Юрию откровения ростовского тысяцкого, даже пугающими, опасными. Как же так? Ведь только и слышно вокруг: Киев, Киев. Первопричина всему и конечный судия. А по словам тысяцкого выходило, что сам Киев - вторичен, из северного Новгорода Великого державность восприял через северных князей, новгородских исходников. Но тогда... Тогда и Ростов, тоже град северный, ближе к корню Руси?
Спросил робко:
- А наш Ростов?
- Наш Ростов, - подчеркнул торжественностью в голосе и удовлетворённо улыбнулся Георгий Симонович, - тоже из градов великорусских, коренных, кои задолго до киевского великовластия крепко на ногах стояли. Населялись Ростовские земли тоже из Новгорода, и первыми наместниками там сидели мужи князя Рюрика, основателя всего княжеского рода. Там, на севере, корень Руси!