И Корчома не промедлил, тут же вышел с суздальским сотником на крыльцо. Сотник Иван Клыгин от удивления даже рот разинул: не людская бестолковая толпа была перед ним, а словно бы стройная рать. Стоят рядками, по десяткам, почти у всех мечи, секиры или копья. Кузнецы же, мастеровые люди, самолично отковали оружье кому какое по руке!
Только кольчугами, шеломами и щитами небогато было мужицкое воинство. Корчома приказал тиуну додать из оружейной клети сколько можно. А старшим оставил каменского релейного старосту, благо тот числился в ростовской тысяче десятником и в воинском деле был сводом.
Крепкую подпору получила Кидекша, крепкую!
Начальные люди остались довольны.
Из других сел люди тянулись до позднего вечера, поодиночке или малыми обозами. Много было гама и суеты. В избах уже полным-полно, а куда селиться?
Корчома велел ставить шалаши на пустыре, что оставлен был под будущий княжеский каменный дворец. Тиун пожаловался, что оборужены люди плохо, а кто и вовсе пришёл с одним дровосечным топоришком или лёгким охотничьим луком. Но съестными припасами озаботились все, и это радовало воеводу. Для осады припас - наиглавнейшее дело. Без своего припаса в осаде людей долго не прокормить.
Пригнали с заречных лугов городское стадо и табун княжеских коней. Проскрипели последние возы с сеном - из стогов, которые стояли неподалёку от городских стен, не разбирая, чей это стог. Война всё сделала общим.
Опустела дорога.
Захлопнулись на крепкие затворы ворота, которым быть отныне замкнутыми и ночью, и днём - до конца войны. Холопы несли на плечах и складывали рядом тяжёлые дубовые брёвна: закладывать воротный проем, если случится приступ.
Слава Богу, в осаду вовремя сели!
А ещё возблагодарили люди милость Господню, что отсрочил Господь войну до окончания крестьянской страды. Месяцем раньше - и осталось бы выстраданное трудами крестьянское обилье в полях под копытами супротивных.
Ильин день ещё мирно прошёл. Сено скосили и в стога сметали, жниво почали, праздник первого снопа отпраздновали по-христиански.
И первый Спас - медовый - прокатился. А это значило, что рожь и жито люди выжнили, озимые начали сеять, никто не помешал. Добрым выдалось лето, хлеба дозрели рано.
Второй Спас - яблочный - тоже миновал благополучно. Яровые поспели, убрали их без помехи. Яблоки в садах оборвали, огурцы собрали в огородах. Уже можно было зиму избыть - без обилья, но и без голода.
Вот и Успенье, начало молодого бабьего лета, конец страде, только дожинки остались да капуста, что должна в поле до Сергиева дня стоять, первых заморозков дожидаться. С песнями пронесли по улицам последний - именинный - сноп, обряженный в цветастый бабий сарафан. И пошли по сёлам хмельные братчины да складчины, хороводы да гостеванья. После трудов праведных не грех и пображничать!
Но едва прошёл третий Спас - ореховый и хлебный, когда бабы из нового хлеба пироги пекут, - копыта дружинных коней выступали суздальцам войну...
Господи, прости и помилуй рабов твоих!
...Первым приметил чужие ладьи дружинник Гаврилка Попок, сидевший на угловой башне сторожем. Время было глухое, предрассветное. По реке плыл сизый туман. Из тумана и выплыли ладьи, едва различимые в предрассветном сумраке. Тишина стояла такая, что слышно было, как с негромким тягучим хрустом вползают ладьи на песчаный берег.
Поначалу Гаврилка глазам своим не поверил: не мерещится ли?
Нет, всё верно. Вот они ладьи, как уснувшие рыбины, к берегу приткнулись, а от них неведомые люди к стене мутными тенями скользят. Но песок-то под сапогами шуршит, шуршит!
Спохватился Гаврилка, забарабанил деревянной колотушкой по железной полосе, завопил в голос: "Чужие люди под стеной!" Ему сторожа с других башен откликнулись, тоже ударили в била. Загудел колокол, что висел возле часовни, - надрывно, набатно.
Враз ожила Кидекша. Стуча сапогами, побежали к своим бойницам лучники. Покрикивали десятники, торопя людей. Лязгая оружием, полезли на стену по приставным лестницам дружинники, чтобы подкрепить лучников своим железным строем.
Заметались булгарские пешцы под стеной, а их сверху стрелами, стрелами!
Пока к ладьям отбежали, пометили стрелами не одного и не двух - поболе десятка. Остались они лежать на песке тёмными бугорками. Остальные суетились возле ладей, поспешно сталкивая их с берега. Река подходила здесь совсем близко к стене, и всё пространство до уреза воды было насквозь прошито стрелами. Да и нечего было больше делать булгарским пешцам под стеной. Неожиданное нападение не удалось (а то, что булгары хотели искрасть Кидекшу, тихохонько перевалив через стену, защитники града убедились утром, когда совсем рассвело - на песке остались лежать брошенные булгарами штурмовые лестницы).
На башню поднялись начальные люди, но не на ту башню, что стояла над рекой (нечего там было больше смотреть!), а на воротную, что от поля.
- Конная дружина должна бы приспеть, - задумчиво проговорил сотник Иван Клыгин. - На тот случай, если б злодеи искрали град и отворили изнутри ворота...
- Не замедлят пожаловать гости дорогие, не замедлят, - согласился Корчома. - Булгарские поганые обычаи всем ведомы...
И верно: приближаясь, накатывался из тумана на Кидекшу конский топот.
Но ткнулись булгары в запертые ворота и отскочили.
Началась осада.
На пригородном лугу чёрными грибами-поганками выросли булгарские шатры. Дерзкие наездники подскакивали на лихих кониках к самым стенам, что-то угрожающе кричали, натягивали луки. Чёрные стрелы с глухим стуком впивались в доски заборола, иногда проскальзывали в бойницы, но кидекшане береглись, зря не высовывались. Напрасно разбрасывали булгарские дружинники свой боевой запас.
Но и русские стрелы почти не причиняли вреда, бессильно чиркали по щитам, по округлым клёпаным шлемам. Не гологрудые простолюдины-пешцы красовались перед стенами, а дружинники в броне. И князь с ними был, дородный и важный. Возили за князем на длинном древке рыжий кобылий хвост-бунчук. Бунчуки у булгар, как и у половцев, почитались вместо стягов. Но князь близко к граду не подъезжал, любопытствовал издалека.
Так и гарцевали бы булгарские удальцы под стенами Кидекши, гордясь своей неуязвимостью, но у запасливого Корчомы нашлась в оружейной клети заморская диковина - тяжёлый крепостной арбалет, привезённый из Новгорода братом князя Юрия Владимировича - Мстиславом. Арбалет почистили от многолетней пыли, сменили тетиву и приладили на воротной башне. В суздальской сотне нашлись умельцы дальнего боя. Когда в очередной раз подскакали булгарские всадники к граду, нацелили и пустили тяжёлую бронебойную стрелу.
Арбалетная стрела с калёным четырёхугольным наконечником насквозь пронзила и булгарский щит, и кольчугу. Вылетел булгарии из седла, как ветром сдутый, уткнулся лбом в дорожную пыль, а из спины наконечник стрелы торчит. Уволокли его булгары замертво и больше к стене близко не подъезжали - бояться стали.
Два приступа были на Кидекшу, но оба короткие, преодолимые.
Сначала набежали булгары на град со всех сторон с широкими штурмовыми лестницами, чтобы по три человека рядом могли подниматься на стену. Но одних ещё на подходе побили стрелами, а других встретили на гребне стены в копья и топоры и сбросили в ров.
Попятились булгары, штурмовые лестницы побросали, за павшими и ранеными своими соплеменниками решились прийти только ночью, в темноте, хотя кидекшане не стали бы бить стрелами собирателей скорбной ноши - не по-христиански это.
В другой раз попытались булгары взломать ворота. И ведь как затейно придумали, нехристи! Приволокли откуда-то огромное дубовое бревно (не было таких могучих дубов в окрестных лесах), приколотили поперёк жерди и в добрые две сотни рук понесли к воротам, убыстряясь до бега.
Тяжёлое бревно (наконечник из железа не поленились отковать, затейники!) раскололо воротные створки, искрошило железные засовы и... уткнулось в завал из брёвен, загодя уложенных защитниками града в воротный проем. Уткнулось и застряло: ни туда, ни сюда.
А сверху, с башни, ливнем стрелы льются; падают, тяжело поворачиваясь на лету, каменные глыбы; зола сыплется, слепя глаза; низвергается кипящая смола.
Немногие булгары возвратились от воротной башни невредимыми: побили их, пожгли. Князь булгарский так и простоял со своими конными дружинниками на дороге, не дождавшись пролома. Потом отъехал со своим рыжим бунчуком.
После вторичной неудачи булгары защитников Кидекши, считай, что не тревожили. Пешцы отсиживались в своих шатрах, конные разбежались небольшими ватагами в стороны - грабить деревни.
Поднялись к прозрачному августовскому небу дымы пожарищ, и по ним защитники Кидекши определили, какое ещё село стало жертвой разорения.
Дымов было много...
В день святого Луппа-брусничника, в канун отлёта журавлей, глянули утром сторожа с воротной башни, а булгарских шатров на лугу нет, только кострища кое-где дымятся (костров булгары не тушили, чтобы скрыть ночное бегство).
Конец осаде!