– Он поднимет в городе шум! – крикнул Дин-Мухамед.
– Вяжите, не упускайте! – взвизгнул Бурхан-Султан.
Кто-то прыгнул сзади, зажал голову. Уперся коленом в поясницу, опрокинул навзничь. Стиснул шею, стал душить.
"Неужели Байгубек?" – подумал с горечью Бахтиар.
– Байгубек! Эй, Байгубек!
– Чего тебе, сукин сын?
– Умираю.
– Чаю выпьешь? Горячий.
– Давай.
Чаю, что ли, мне, старик, налей. По супруге, видишь ты, скучаю. Может, сердцу станет веселей, – дай, отец, хлебнуть крутого чаю. Есть примета: ежели стоймя в кипятке всплывет одна чаинка – будет гостья; может, про меня вспомнит вдруг жена, моя тростинка?
Льется чай. Зловещие круги. Рядом улеглись в щербатой чаше две чаинки: то она с другим осквернила нынче ложе наше. Закричать бы! Глохнет в глотке крик – я в тюрьме, я не имею права… Выплесни к чертям свой чай, старик. Разве это чай? Не чай – отрава.
Стукнул, брякнул засов. Загремела цепь. Заскрипела дверь кладовой, в которую затолкали Бахтиара эмировы слуги. В узкий просвет просунулась рука, черная на фоне костра, пылающего перед дверью.
– Держи.
– Не хочу. Передумал.
– Пей, сукин сын! Замерзнешь.
– Пусть.
Дверь закрылась. Бахтиар приложил к сердцу холодную ладонь. Скверно. Тошно. Никаких желаний. Лишь едкая соль обиды точит нутро – за что эти мучения? За что? Почему твои лучшие побуждения непременно должны обернуться бедой для тебя самого?
За дверью костер. За дверью – пятеро стражей. Они стерегут Бахтиара, чтоб не сбежал. Он человек опасный. Вор. Зверь. Выпусти – детей начнет за икры кусать. Треклятая жизнь! Если б сейчас Бахтиару встретился умник, придумавший слово "справедливость", он бы язык у мерзавца вырвал! Чтоб не смел, болтун, засорять и без того многословно-пустую человеческую речь красиво звучащей белибердой.
Справедливость. Именно ради нее завтра перед дворцом отсекут Бахтиару голову. И толпа, конечно, поверит, что сарт Бахтиар – враг, язычник, предатель. Справедливость – овечья шкура на волчьих плечах, охотничья снасть лицемерия.
Грязь. Низость. Подлость. Каждый заботится о себе. И ну их всех к дьяволу! Не желают жить по-человечески – пусть дохнут, как мухи на морозе.
И тебе бы издохнуть, Бахтиар. Иного выхода нет. Путь твой окончен.
– Бедный Бахтиар, – вздохнул Уразбай. – Такого человека обидели. Поверить не могу.
– Эх, сынок! – отозвался старый Байгубек. – Разве понимают эти скоты, что значит добро, благодарность. Бесчувственный народ. Безжалостный. Только бы жрать да гадить. Твердят на каждом шагу: "аллах, аллах", а чуть их затронь – и самому, аллаху – помилуй, господь – светлый лик измажут грязью. Поставили их, чтоб от врагов нас защищали. А у них одна забота: своих грабить, своих в темницу сажать, своих на плаху тащить.
– Бахтиар – не свой, – вмешался в разговор юный Эр-Назар, здоровенный детина. – Он сарт. А мы, слава богу, кипчаки.
– Молчать, сукин сын! Сопляк ты, а не кипчак. Ну и молодежь. Чем меньше козявка, тем громче трещит. Сарты, кипчаки, туркмены. Что ты знаешь о них и что знаешь о себе? Посмотри на свою морду – ты в сто раз больше сарт, чем Бахтиар. То-то. Живем на одной земле? Живем. Едим один хлеб? Едим. Пьем одну воду? Пьем. Значит, и умирать вместе. А мы, хитрецы, спешим сартов под топор татарина сунуть, а сами – за Джейхун норовим удрать. С начала войны так. Слыхал, что было в Самарканде? Горожане сопротивлялись, но кипчак Тугай-Хан, брат Туркан-Хатун, самовольно сдал город, переметнулся к монголам. Потому и не любят нас в Мавераннахре. Из-за бездарных правителей груз позора ложился на всех. Хватит! Не хочу делить вину ни с Тугай-Ханом, ни с Нур-Саидом, ни с прочим сукиным сыном. Пусть бегут. Хоть на край света. Я остаюсь в Айхане. Люди мы или шакалы в конце концов? Где совесть? Я буду рубиться с монголами. За сартов. За туркмен. Пусть увидят, что род канглы состоит не из одних трусов и предателей.
– И я с тобой, – сказал, подумав, Уразбай. – И меня мучит совесть. Ты… смело выложил то, что давно… томило всех нас. Верно, джигиты?
– Верно, – кивнул длинный Алгу.
– Верно, – буркнул приземистый Таянгу.
– Верно, – промолвил Эр-Назар. – Я… не хочу зла Бахтиару. По глупости ляпнул. Простите.
– Хорошо. Останемся. Но… позволит ли Нур-Саид?
– Скроемся в суматохе. После отъезда.
– Удастся?
– Попробуем.
– Не о том речь ведете, – проворчал угрюмый Таянгу. – Надо, чтоб и Нур-Саид был здесь.
– Зачем? – удивился Алгу. – Пусть катится прямо в ад. Без него обойдемся.
– Без него – да. Но не без его припасов. Если эмир уйдет, он увезет зерно, оружие. Угонит скот. Через десять дней начнется голод. Татар без хлеба, без сабель не одолеть.
– О шайтан! – выругался Байгубек. – Ты не глуп Таянгу. Но как тут быть? Известить горожан? Мол, правитель бежит, задержите. Ночь. Все спят. Куда идти? Скажешь, да вдруг – не тому, помчится к эмиру с доносом. Да и псы Нур-Саида шагу ступить не дадут. Под замок угодишь.
– Отпустить… Бахтиара? – предложил Эр-Назар, – Уж он-то знает, куда идти, кого известить.
– Это бы хорошо. Но что ты ответишь утром собаке Бейбарсу, если спросит, где узник? Всех под нож подведет. Ты схватил Бахтиара – ты и придумай выход. И чего ты кинулся не беднягу? Выслужиться захотелось?
– Не-ет, – протянул смущенно Эр-Назар. – Сам не успел понять. Вот как пес. Видит, человек по улице бежит – давай догонять! А выход найдется. Знаю эту кладовую. За мукой приходил. Тут в углу камень лежит. От ручной мельницы. Оставим у дверей веревку. Я к башне проберусь, шум подниму. Будто монголы лезут. Все ко мне побегут, и вы поспешите. Будто на выручку. А Бахтиар тем временем высадит жерновом дверь, возьмет веревку и спустится по ней со стены. Бейбарсу скажем: "Исчез, пока мы от татар отбивались".
– А он: "Не было никаких татар".
– А я: "Что я, слепой? Один за зубец уже ухватился. Еле спихнул".
– А он: "Почему оставили пост? Ваше дело – злоумышленника стеречь. С татарами и другие бы справились".
– Да что я – теленок безрогий? – искренне возмутился Эр-Назар. – Тут, понимаешь, зверь тебя хочет сцапать, а ты должен помнить о каком-то злоумышленнике.
Байгубек рассмеялся.
– Ладно. Выкрутимся как-нибудь. А ты – молодец! Говорят, у крупных телом мозг мал. Выходит, неправда. У тебя вот и туловище как у слона, и умом, вижу, аллах не обидел.
…Выслушав Байгубека, сотник недоверчиво усмехнулся.
– Ты не шутишь, а? Это чья затея? Ваша или Бейбарса? Может, он приказал устроить побег, чтоб убить меня сзади стрелой? Открыто, при всех, прикончить стыдно – что люди скажут?
– Рехнулся ты, что ли, сукин сын?
– Не знаю. Пожалуй. Ничего не понимаю.
– После поймешь. Вот камень. Шевелись, рассвет на носу.
Гуль-Дурсун оскорбленно молчала. Адаль продолжала трястись и выкрикивать что-то злое, отрывистое, неразборчивое.
– Успокойся! – Дин-Мухамед ударил кулаком по колену. – Не бойся, никто теперь не тронет твою госпожу. Утром я возьмусь за Бахтиара. Я ему покажу!
Поскольку Бахтиар сидел взаперти и не мог по этой причине хватить Дин-Мухамеда бронзовым треножником по затылку, эмиров сын ощутил необыкновенную отвагу. Подавай хоть десять носатых сартов – он левой рукой уложит их ниц.
– Кху, – робко кашлянул Нур-Саид – Ладно уж. Хватит. Не надо б очень-то… наседать на Бахтиара. Все-таки он честный, добрый человек. – Но увидев как взвились Адаль и дети, эмир поспешно поправился: – Нужный, полезный.
– Кому нужный? – вспылил Дин-Мухамед. – Мне? Я видеть его не могу. Сестре?
– Пусть он сгинет, – прошептала Гуль.
Нур-Саид промямлил, опуская глаза и краснея:
– Зря ты так. Образумиться надо бы, а? Нехорошо, дочь. Бахтиар – мужчина все-таки.
– Не хочу подобных мужчин! – крикнула Гуль.
– А каких ты хочешь? – чуточку осмелел Нур-Саид. – Бахтиар – самый покладистый парень на свете. Умный. Красивый. Щедрый. Лучше не найдешь.
– И пускай! Не желаю. Все надоели. Чего вы пристали ко мне? Замучили, истерзали! Зарежусь. – Гуль-Дурсун принялась колотить себя по голове. Адаль бросилась целовать ей ноги.
Нур-Саид вяло махнул рукой, поплелся к выходу. Дом безумных. Шайтан в них вселился, что ли? Ох-хо-хо! Нет человеку покоя. Найти бы черную дыру да сунуть туда голову. Чтоб ничего не видеть, не слышать до самого светопреставления.
Правитель остановился, постоял, переминаясь с ноги на ногу. Бахтиар. Гуль. Бейбарс. Да тут еще эти монголы, откуда их черт принес. Надо бы отдать какие-то распоряжения. Что-нибудь сделать такое. Но – что? Нет у Нур-Саида ни сил, ни охоты куда-то идти, кого-то звать. Говорить. Приказывать. Одно у него желание – укрыться потеплей да уснуть. Будь что будет. Все в руках аллаха.
Бахтиар изумленно вскинул голову. Верх громоздкой стены тонул в жидком тумане. Ночь была зыбкой, молочной. Лунный свет, рассеиваясь в негустой текучей мгле, струился над промерзшем землей серебристой пылью.
Сотник не чувствовал холода. В темени ощущалась боль, но она стала приглушенной, смутной – будто не своей, чужой, не заслуживающей внимания. Как выбрался из крепости, как попал сюда, Бахтиар не знал. Память провалилась, точно старый мост.
– Что за черт? – развел руками Бахтиар. – Может, я сплю?
И услышал в ответ тихий визг. Перед ним, прижавшись к цоколю башни, сидел огромный пес.
– Эй! – удивился Бахтиар. – Ты кто такой? Откуда вылез?
Пес застучал по стылой земле обрубком хвоста.
– Чему радуешься? Друга встретил?
Он, конечно, бездомный. Бродячий. Будь он чей-то, не стал бы скитаться студеной ночью за городской стеной.