- Ваше величество совершенно верно изволили понять мою мысль, почему следует отказаться от Балканского похода и мириться незамедлительно, но с честью. А в наступление - идти непременно! Только - в другом месте. И - на другого врага.
Александр Павлович был уже у своего письменного стола и взял в руки листок, исписанный чернилами.
- Вот, князь, депеша, что как раз накануне вашего прихода мне принесли из военного министерства. Это донесение одного из самых доверенных мне лиц из Парижа. Послушайте. Не уловите ли вы некие общие с вашими мысли? "Прошло для нас время переговоров. Никакие снисхождения не поколеблют отныне намерения Наполеона напасть на Россию. Он не может терпеть в Европе равного себе и потому ищет нашей погибели. Война неизбежна, ваше величество, посему готовьте войска, спешите миром с турками, заключайте тайный союз с Англией. Спасайте Россию: от ее жребия зависит участь Вселенной".
Багратион подался вперед, чуть ли Не вплотную приблизившись к царю.
- Ах, какой молодец, какой ясный ум и дерзость мысли! - воскликнул он и, несколько отступив, поклонился. - Не могу сдержать себя и не поздравить ваше величество с тем, какими верными помощниками вы окружили себя! И знайте, я буду первым из тех, на кого вы всегда сумеете положиться, коли разразится гроза. Нет, ваше величество, не тогда, когда она грянет и может застигнуть нас врасплох. Теперь, теперь же следует нам, вашим верным слугам, расчислить весь ход событий и, по возможности, дерзновенно его упредить!
- Вы не о том ли, любезный князь, о чем и мой тайный агент? - Улыбка вновь обозначилась в уголках губ императора. - Вот что он, кстати, советует: "Коль нам суждено будет не миновать войны и в нее вступить, мы могли бы, упреждая неприятеля, двинуться к Висле, занять там крепкие позиции, устроить мостовые укрепления, посылать легкую конницу к Одеру, когда основные силы Наполеона будут еще в сравнительном отдалении от наших пределов".
"Я же как раз об этом и думал, когда обмолвился только что о наступлении в ином месте!" - вновь радостное чувство овладело всем существом Багратиона.
- Однако, ваше величество, - вслух произнес он, - для сего предприятия потребен доскональный учет всех условий. Самое первейшее - вслед за Турцией следовало бы перетянуть на свою сторону шведов. Взяли у них Финляндию - могут за то не простить. А ежели задобрить? К примеру, пообещать вернуть Шведскую Померанию на германских землях, что недавно аннексировал Наполеон? Иль чем другим этих шведов подкупить. Но основное - Австрия и Пруссия. Коли их давней непримиримостью к Бонапарту заручимся, встретим его с опережением.
Александр Павлович ласково посмотрел в лицо собеседника.
- Надеюсь, ты, князь, не обиделся, как начал я разговор? - Неожиданно, как, впрочем, часто бывало, когда хотел подчеркнуть особую расположенность, император перешел на "ты", - Непросто найти единственно правильное решение, особо когда рядом с твоим мнением - десяток противоположных. А по тебе я как бы сверил то, что зрело во мне самом, но на что, сознаюсь, окончательно не мог решиться. Тебя же прошу, прежде чем убудешь из столицы, побывай у Михаила Богдановича. Военный министр он недавний, но мнения его собственные и других наших генералов тебе бы небесполезно прознать. В чем-то, верно, сойдетесь, в ином окажетесь по разные стороны. Общему же делу - польза. И - о здоровье похлопочи; Сам ведаешь: Дела ожидают нас серьезные. Так что след быть, как говорится, во всеоружии. Но о разговоре нашем - молчок. Пока сие, о чем толковали, - тайна.
По утрам, входя к князю Петру Ивановичу, старый дворецкий находил его уже за столом, склоненным над бумагою.
- Ключевая водица уже в кувшине. Так что в самый раз после прогулки принять; как вы любите, студеную ванну, - докладывал Карелин и добавлял: - В толк не возьму, ваше сиятельство, зачем вам на отдыхе жизнь казарменную? Простите старика, коли сказал не так. Однако сторожа говорят: в барском доме и в людской еще ни одного огонька, а князь-генерал уже в седло и что есть духу летит в поле.
- Первым, говоришь, встаю? - Багратион вскакивал из-за стола и, хохоча, стягивал с себя рубаху, обнажая до пояса мускулистое тело. - А ведь знаешь, что говорится в народе: кто рано встает - тому сам Господь подает.
- Так то ж про таких, как мы. Вот я хотя и до дворецкого дослужился, а все же - слуга у господ.
- Слуга, говоришь? - поднимал на Карелина мокрую голову Багратион, не смиряя смеха. - Вот, душа моя, верное слово - так и я же слуга! А как же иначе? Слуга царю и отечеству.
- То справедливо изволили заметить, - ответно улыбался дворецкий. - А все ж теперь вы не в войске - чего ж ни свет ни заря да в седло, когда вон князь Николенька в те часы самые лучшие свои сны наблюдает. Да и - что утром, что поздно уж к ночи - от бумаг вас не оторвешь. Слава Богу, что соседские господа, прослышав о вашем приезде, стали чуть ли не в очередь - визит за визитом. Так что и для вас, и для князеньки Николая - развлечения. Вот извольте убедиться: сосед наш, добрый барин, прислал давеча с казачком записку - будет у вас нынче в полдень.
Отбросив полотенце, коим растирал докрасна грудь и спину, Багратион пробежал строчки, нацарапанные вкривь и вкось соседским барином.
- Не принять - нельзя, - сдвинул брови и тут же щелкнул пальцами. - Проследи, чтобы стол - как у меня в Петербурге: все самое лучшее. И - вина лучшие из погреба. Не только столица, но и тут у вас должны узнать: если у князя Багратиона обед, столы должны ломиться! Да вот еще: земляники и фруктов из оранжереи поболе. И - зелени, травки разной. Ведь держит тетя, княгиня Анна Александровна, грузинский стол?
- Как же-с! - обрадованно закивал дворецкий головою в пышном парике на столичный манер. - Как же-с, ваше сиятельство, им забыть то, что обычаем было при ваших дедах и прадедах, хотя вы и княгиня уже наших, русских кровей? Потому князь Борис Андреевич, особливо когда гости, первым делом требует, чтоб была изюминка к столу. Кинза, другая какая приправа. А уж сациви иль лобио - то всенепременно.
- Вот-вот, - одобрил Багратион. - Гостей люблю. И люблю быть хлебосольным хозяином. Посему устрою-ка я на удивление всем соседям днями увеселительное предприятие - настоящий бал, а?
За завтраком, глядя в розовое со сна лицо Николая, Петр Иванович рассказал о своем желании дать соседям большой прием.
- Не удивлюсь, что сие - военная хитрость, - улыбнулся молодой Голицын. - Оказать внимание всем соседям, так сказать, чохом, чтобы потом оставили в покое и не докучали изо дня в день визитами. Угадал, господин генерал от инфантерии, ваш тайный замысел?
Багратион, откинулся на спинку стула и расхохотался:
- В самую точку попал! А еще плакался мне: нет-де в тебе этой самой военной косточки. Есть, брат, есть. Поверь моему слову: вернешься в строй! А маневр мой ты раскусил отменно: люблю гостей, но не люблю праздного гостеприимства, когда стоит дело! А у меня - запарка. Потому и студить надо свои мысли по утрам на свежем ветру, скача по полям и перелескам. А влечет меня нынче долг не к столу гостиному, а к уединенному кабинетному. Бал все ж дадим! Не сочти за труд, душа моя, возьми в свои руки заботы о сем торжестве. Тебе же гости более знакомы, чем мне, случайно залетевшему в чужое гнездо.
После завтрака Багратион вернулся к себе и, присев к бюро, единым духом вывел на чистом листе:
"Вашему императорскому величеству благоугодно было обнаружить мне неоднократно внимание, обращаемое прозорливым оком монаршим и с отеческою о благе подданных попечительностью на настоящее критическое положение России в отношении к Франции. Ободрен будучи таковою высокомонаршею доверенностию и сохраняя все то, как и чин и звание мое того требуют, в самой непроницаемой тайне, я осмеливаюсь повергнуть к священным стопам вашего императорского величества всеподданнейшее мое по сему предмету мнение, уповая, что сие дерзновение мое найдет пред лицом вашим, всемилостивейший государь, оправдание в неограниченном моем усердии к великому моему монарху и в любви к отечеству".
Начало далось легко. Оставалось лишь все дальнейшее, в чем и заключалась главная суть записки на высочайшее имя, изложить так же ясно и вразумительно.
Все пункты, которые предстояло нанести на бумагу, давно уже поместились в голове. Но он вновь и вновь возвращался к ним, чтобы до конца самому убедиться в правоте тех заключений, к которым привело его длительное размышление над тем, что происходило вокруг.
Нет, он не считал себя прежде всего государственным мужем, точнее сказать, человеком, главное занятие которого - политическое состояние дел. Он был боевым генералом. Однако прежде чем обосновать свои чисто военные меры, кои, по его мнению, незамедлительно следует предпринять, он не мог не коснуться обстановки в мире.
Как и подобает военному человеку, его политическое видение дел оказалось в изложении предельно кратким и четким.
"В неприязненном расположении императора французского к России никто, конечно, ныне более не усомнится, - решительно продолжил он изложение своих мыслей. Напротив того, вся Европа есть очным тому свидетелем, с каким заботливым старанием ваше императорское величество тщились с самого заключения Тильзитского трактата сохранить и утвердить мир и дружественную связь между обеими империями; но теперь вся надежда к достижению сей благотворительной цели исчезла, и нет покушения, которого бы от злобы и властолюбия сего завоевателя, алчущего всемирные монархии, не должно быть опасаться. Он выжидает только той минуты, когда с вящею для него пользою возможет водрузить пламенное знамя на пределах империи вашей.