Андрей и Дмитрий подошли, помялись, но взяли его под руки, повели, Александр с Иваном семенили с одной и с другой стороны. Василий Иванович повернулся к Фролову.
- А можно мне в Шую поехать?
- Ты в полной воле своих братьев, - сказал дьяк.
…Отчего прогневался великий государь, братья угадать наверняка не умели. Годунов оговорил, Бельский?.. А может, ни тот, ни другой, а донесли Грозному со стороны, дескать, оба его любимца ищут в Шуйском опору, для будущей дворцовой собачьей грызни. Но, может быть, царь вспомнил, что назвал князя Василия претендентом на великокняжеский стол?
Братья решили - безопаснее всего сесть в московском дворе, молиться да нищих кормить.
39
А война между тем никак не кончалась! Шведы, завидуя Баторию, спешили прибрать к рукам русские города, но князь Дмитрий Хворостинин разбил шведских генералов и уже собирался идти на Нарву и взял бы, да король Стефан пригрозил войной.
Пришлось отвести войска к Серпухову, хана тоже в гости ждали.
Большая ногайская орда прорвалась за Волгу, взбунтовала казанских татар.
Скребла, грызла душу царю Ивану Васильевичу уж такая серая мышь, серее не бывает.
"Неужто отнимут и Казанское царство и Астраханское?" - От таких мыслей государь стонал, как от боли.
Строгановы покоряли сибирские городки, но Сибирь земля далекая…
Вновь объявился премудрый Антон Посевин, почитавший себя главным устроителем мирного договора с королем. Все желал о вере толковать с новым митрополитом московским, с Дионисием, но толковать пришлось с одним только царем, ибо митрополит не пожелал видеть папского посла, а Грозный Посевину так сказал:
- Нам с вами, с латинянами, не сойтись в вере: наша вера христианская с издавних лет была сама по себе, а римская церковь сама по себе. Мы в христианской вере родились и Божиею благодатию дошли до совершенного возраста, нам уже пятьдесят лет с годом, уже не для чего переменяться… Папа - не Христос, престол, на котором его носят, - не облако, те, которые его носят, - не ангелы. Ты скажи ему, папе Григорию, - не следует Христу уподобляться, да и Петра-апостола равнять Христу не следует же… Который папа не по Христову учению и не по апостольскому преданию станет жить, тот папа - волк, а не пастырь.
Посевин обиделся: папу волком назвали. Иван Васильевич тоже сообразил - лишнее слово сорвалось. Послам, отправленным к Григорию XIII вместе с Посевиным, было наказано: "Если папа или его советники станут говорить: государь ваш папу назвал волком и хищником, то отвечать, что им слышать этого не случалось".
Об эту пору князь Василий Иванович Шуйский слухами жил. В июле царь крепко уязвил его, отправил в Великий Новгород воеводой большого полка "для походу" Андрея Ивановича. Князь Андрей не сплоховал, поспел на судах к осажденному городу Орешку, нанес полку Делагарди столь значительный урон, что шведы бежали.
Князю Андрею царь пожаловал золотой - высшая награда воеводам, а Василию Ивановичу позволили поехать в Шую, привести в порядок хозяйственные дела.
Проводить старшего брата явился князь Дмитрий. Рассчитал тонко. Не открестился от опального, но и особого внимания не выказал. Вошел в дом, когда все садились перед дорогой.
По лицу Дмитрия бродила таинственная, блудливая улыбочка, Василий эту улыбку приметил, но не мог сообразить, что непристойного нашел брат в доме. Дмитрий сам не утерпел, придержал Василия в сенях и шепнул на ухо:
- Царь послал Федьку Писемского в Англию - сватать дочь графа Гастингского.
- А что с Марией Федоровной? - вырвалось у Василия.
Дмитрий прикрыл ему ладонью рот.
- Слава Богу, здорова. Скоро родит.
В великом изумлении садился князь Василий в карету. Лошади тронули, провожающие замахали платками, руками, кто-то из дворни плакал, нищие кланялись, крестили карету, благословляли путника. Князю прешли на ум стихи, читанные прошлым вечером:
Аще хочеши победита безвременную печаль,
Не опечалися никогда же за кою-либо временную вещь.
Аще и биен будеши, или обесчестен, или отгнан,
Не опечалися, но паче радуйся…
- И не погибнеши! - сказал вслух Василий Иванович, и стало ему смешно: Грозный царь - скоморохом кончает жизнь.
Удивился не мысли, но само собой сказавшемуся - "кончает жизнь". Ивану Васильевичу пятьдесят два года. Десять раз еще успеет жениться.
А перед глазами уже стоял счастливый семик да летунья с берез…
Приехал князь в Шую тихо. В город был послан гонец предупредить власти и домовитых горожан, чтоб встречу не устраивали, ибо царю торжество в честь опального не понравится.
Дворня сбежалась поклониться своему господину.
- Сытно ли живете? - спросил князь.
- Сытно!
- Богу молитесь?
- За тебя молимся, князь!
Кто был ближе, кинулись к ручке, и Василий Иванович, никого не отталкивая, поспешил в дом.
Прошел сенями, где под потолком сохли веники да калина с черемухой, бегом одолел прихожую, и в первой малой горнице увидел… ее.
Василиса стояла перед божницей, на его шаги повернулась, вскрикнула легонько.
И тут кто-то стремительно протопал через горницу и схватил князя за ногу.
Ребенок. Мальчик.
Сердце рванулось из груди, застряло в горле, и умер бы - слезы спасли. Полились столь обильно, что сердце поплыло в соленом потоке, покачиваясь. Он и продохнул.
Мальчик тянул к нему руки, и он взял его, поднял, а крошечка щекою припал к его щеке и затих.
Василиса обмерла, не зная, что и делать, князь сам сообразил. Подошел и свободною рукой обнял.
- Господи, ты будто день ясный! - и спросил, оробев: - Зовут… как?
- Смилуйся, князь!.. Василием наречен.
- А знаешь, что это за слово такое - Василий?
- Не знаю.
- Василий - василевс. Это значит царственный.
- Ты и есть наш царь.
Две недели прожил князь Василий Иванович в Шуе, не в силах расстаться с Василисой, незаконнорожденным сыном, рабом своим…
Наконец собрался, поехал в починок.
Осень распожарилась, но от хладного огня пламенеющих дубрав, лиственного бора, березовых рощ по сердцу сквозило тревогой. Василий Иванович, сам не ведая почему, проехал мимо Горицы, мимо дома вдовы Марьи. А спешить-то было уже не к кому: дедушка Частоступ умер, Агий с острова скрылся.
На обратной дороге Василий Иванович разглядел приятное для себя: возле вдовьего дома Марьи стоял еще один дом, новехонький. Знать, старший сын вдовы женился.
В Горице князь развалюх не увидел. Опросив жителей села об их достатке, о настроениях, дал денег обедневшему мужику на подъем, с отдачей, а сильно постаревшего управителя Елупку наградил лисьей шубой и двумя рублями денег.
Время было неспокойное. На Волге шла война. В Нижнем Новгороде, в Муроме, в Кинешме стояли царские полки. Василий Иванович знал, не худо бы и в Шуе собрать добрую дружину на случай прихода казанских бунтовщиков, но царь ведь Бог знает что подумает…
Долгая зима промелькнула для Василия Ивановича как один день. Ему было уютно да ласково с Василисой. Жил бы и жил в милой Шуе, но братья позвали его строгим письмом в Москву, и поехал он, спеша обогнать половодье.
Поспел к радости своей. Государь Иван Васильевич гнев сменил на милость: указал быть на берегу, в Серпухове. Большой полк государь поручил боярину Федору Ивановичу Мстиславскому, а князю Василию дал полк правой руки, передовой - князю Андрею.