Елизавета играла в шары с принцем Эдуардом на лужайке, за стенами замка. Неподалеку находился и дядюшка принца Эдуард, ныне граф Хартфорд, старший брат Тома, тот самый, которого этот негодяй не выносил. Эдуард денно и нощно пекся о благополучии своего царственного племянника. Король, благослови Господь его и его чудесную королеву, немного раньше в тот же день пообещал направить в парламент новый закон о престолонаследии, включив в число возможных наследников Марию и Елизавету, так что даже Мария в тот день улыбнулась. Ей, как и Эдуарду, и Елизавете, очень нравилась новая мачеха.
Но вдруг принц замер и воскликнул пронзительным голосом шестилетнего мальчишки:
- А почему у тебя на цепочке колечко, сестра?! Видишь, оно выглядывает из-под корсета? Ой, оно открылось! Там внутри две картинки. Дай мне посмотреть!
У меня душа ушла в пятки. Если уж Эдуард чего-нибудь хотел, то получал непременно.
- Не покажу, милорд, потому что эти картинки - только для меня, - с нервным смехом возразила Елизавета, стараясь вырвать перстень из рук брата.
- Но я хочу посмотреть! Дядя! - недовольно надул губы мальчик, обращаясь за помощью не к королю, а к Эдуарду Сеймуру. - Скажи, чтобы она мне показала!
- А ну прекратите! - гаркнул король.
Все тут же умолкли. В последнее время Генрих стал крайне раздражительным из-за того, что у него на ноге воспалилась язва. Она жгла его словно огнем и причиняла сильную боль, несмотря на все старания королевского лекаря доктора Баттса и заботливый уход королевы. Теперь король, сидя в кресле, клал больную ногу на скамеечку.
- Подите сюда, оба.
И дети подошли - робко, как побитые собачонки. Сердце молотом застучало у меня в груди. Как жаль, что рядом не было Джона - мне был необходим хоть какой-нибудь союзник. Колени мои стали подгибаться: король взял кольцо, висевшее на шее Елизаветы, и поднес к глазам. Он сощурился, рассматривая портреты, потом притянул дочь ближе к себе.
"Все кончено, - мелькнула у меня мысль, - меня сейчас прогонят". В мозгу отчетливо вспыхнули картины всей моей жизни, в особенности же последняя встреча с Анной в Тауэре и вид ее отрубленной головы с шевелящимися губами.
- Кто тебе это дал?! - загремел король и резко сорвал цепочку с шеи Елизаветы. - Это же портрет Анны Болейн!
- Моя матушка оставила это для меня, - ответила Елизавета неожиданно твердым голосом, почти со злостью и уж никак не с испугом. - А мне дал этот перстень не знакомый, но добрый человек, - соврала она без запинки, хотя и была на волосок от гибели.
- Мне он не нужен!
- Конечно, ваше величество, перстень ведь мой.
- Я говорю не об этом. Ты что, решила мне дерзить? Эх, вот уж поистине дочь своей матери! Ты должна выбрать, кто тебе дороже, и раз уж отдаешь предпочтение ей, значит, ты и сама такая же. Хочешь причитать над этим перстнем - ладно, бери его и убирайся. И не пиши мне, не умоляй позволить тебе вернуться. А я-то собирался включить тебя в число вероятных наследников престола!
Мария Тюдор, качая головой, подошла ближе и заглянула через плечо короля. Она прищурилась, потому что была близорука, потом нахмурилась.
- Ваше величество, - сказала Елизавета, - я вас люблю и почитаю превыше всего на свете.
"Хорошо", - подумала я. Этому я ее учила, вопреки собственным чувствам.
- Но разве нельзя мне оставить этот перстень как единственную память о матери?
- Незачем тебе о ней помнить. Теперь у тебя замечательная новая матушка, которая никого не обманывает. Но ты, я вижу, упряма. Кэт Чамперноун! - крикнул король. - Я не потерплю упрямства! Заберите свою воспитанницу, ступайте с ней прочь и научите ее думать как следует, не то вам придется держать ответ за нее!
Боясь, что Елизавета бросится мне на помощь или же король, подумав хорошенько, все-таки прогонит меня с должности, я вышла вперед. Я кинулась к Елизавете, взяла ее за руку и заставила присесть в реверансе вместе со мной.
- Слушаюсь, ваше величество, - проговорила я и так сжала руку девочки, что Елизавета заморгала. - Просите прощения у вашего повелителя и отца, - велела я ей.
- Ваше величество, я прошу простить ме… - начала Елизавета, но король швырнул ей перстень.
- Не нужно, любовь моя, - обратился он к королеве, которая в отчаянии заламывала руки. - Не вмешивайся: я же вижу, в ней взыграла мятежная кровь Болейнов. Ступайте прочь, вы обе! - гаркнул он.
Я подхватила упавший на траву перстень с порванной цепочкой и увела Елизавету в покои. Последним, что мне запомнилось, была злорадная усмешка принцессы Марии.
Мы быстро собрали свои вещи и в занавешенных носилках двинулись домой в Хэтфилд. Лишь тогда бледное личико Елизаветы с застывшим на нем удивленным выражением сморщилось. Она упала мне на грудь и безутешно заплакала.
- Он… он же мог и м-меня б-без г-головы оставить, - захлебывалась она рыданиями, - у меня на шее осталась отметина от цепочки, как раз в том месте, где маме отрубили голову!
На шее Елизаветы действительно осталась красная полоса, когда король сильно потянул за цепочку - как дергал всех нас за те цепи, которыми мы были к нему прикованы. В носилках меня укачало. Перед глазами снова встали страшные картины: окровавленная шея Анны, бессильно повалившееся на посыпанный соломой помост тело, отрубленная голова… Я еще крепче прижала Елизавету к себе и заплакала вместе с ней.
Только через год король наконец заставил себя включить Марию и Елизавету в число вероятных наследников престола после Эдуарда и его будущих потомков - все же моя милая, храбрая девочка получила право наследовать корону.
(Всякий раз, бывая при дворе, Елизавета - до того дня, когда сама стала королевой, - носила материнский перстень на кожаном пояске, обмотанном вокруг талии. Когда же она взошла на трон, этот перстень никогда не покидал ее правую руку, хотя у нее и было множество других прекрасных колец, способных достойно украсить ее длинные тонкие пальцы, которыми она по праву гордилась.)
Но младшая дочь короля вынесла печальный урок из этой истории, из-за которой ее отлучили от двора и прогнали из недавно обретенной новой семьи (даже писать отцу ей было запрещено). Это изгнание длилось почти год, до тех пор, пока Елизавете не исполнилось десять лет. Урок заключался не только в том, что власть королей велика. Вот что она поняла.
- Я вижу, что нельзя откровенно проявлять свои чувства, особенно когда имеешь дело с сильными мужчинами, - сказала она мне через неделю, на протяжении которой то плакала, то угрюмо молчала. - Наверняка существует способ вести себя с ними так, чтобы не уступать им. Он должен быть, и с твоей помощью, Кэт, я его отыщу!
И если Елизавета пришла к такому выводу в возрасте десяти лет, то стоит ли удивляться тому, какой она стала с годами: недосягаемой богиней и великой насмешницей, подозрительной, неудовлетворенной, такой, с которой "невозможно совладать", как выразился однажды поэт Уайетт, некогда влюбленный в ее мать? И все же тот трудный год, проведенный в изгнании, был всего лишь каплей в море событий, повлиявших на формирование характера Елизаветы Тюдор.
- Она уснула? - спросил Джон, когда мы встретились при лунном свете в ухоженном саду к югу от Хэтфилд-хауса.
Прошло уже два года с тех пор, как король прогнал нас. Когда позволяла погода, мы с Джоном старались улучить минутку и встречались здесь или в уединенном саду, расположенном с западной стороны дворца. А в иное время нам приходилось ограничиваться поцелуями украдкой и торопливыми ласками в полутемных коридорах, а то и на черной лестнице.
- В этом никогда нельзя быть уверенной: принцесса вполне может и не спать, а лежать полночи, думать о чем-то своем, мечтать. Хорошо, что она стала спокойнее теперь, когда его величество вернул ей свое расположение и разрешил время от времени бывать при дворе.
- А я сегодня утром, катаясь с Елизаветой верхом, постарался на совесть, чтобы она утомилась. Кэт, мне больше нечему учить ее. В свои двенадцать лет она держится в седле куда лучше, чем многие мужчины вдвое старше ее.
С делами было покончено, и мы поцеловались, а потом Джон прижал меня к себе, и я спрятала голову у него на груди.
- Ничего нового я не скажу, - прошептал он, - да только нельзя нам и дальше встречаться вот так.
- Но ведь Елизавета стала приглашать тебя на наши вечерние беседы. Наставник Гриндаль весьма удивился тому, что конюх принцессы так начитан, мыслит глубоко и умеет поддерживать интересную беседу.
- Поэтому-то в тот самый день, когда мы с тобой познакомились, я сказал тебе, что пишу книгу, - ответил Джон. - Мне не хотелось, чтобы ты думала, будто я способен разговаривать только с лошадьми.
Крепко обнявшись, мы не спеша пошли через темный сад, по извилистой дорожке, посыпанной гравием. Как сладко был напоен воздух в ту летнюю ночь ароматами левкоев и роз!
"Я всегда буду помнить и эту минуту, и всякий иной миг, проведенный с этим мужчиной", - подумала я.
- Любовь моя, - прошептала я, - я сразу поняла, что человек, который умеет говорить так, как ты, способен не только убирать навоз в королевских конюшнях.
- Но тебе-то я на что, любимая? Мы слишком долго были в разлуке, да и сейчас можем снова разлучиться по королевскому капризу. Мы даже от Елизаветы таим свою любовь, а ведь она могла бы, если представится такая возможность, стать нашей заступницей. Как и ей, король вернул тебе свою милость. Уже давным-давно пришло время просить у него разрешения на нашу свадьбу.
Я резко повернулась к нему, даже наступила ногой на подол платья, но Джон крепко держал меня.
- Это звучит так, будто ты предлагаешь мне сделку.