6
– Так ты продолжаешь жить в этом доме? – спросила Тонечка, когда Джек умолк и спрятал лицо в своих ладонях.
– Нет, – покачал головой Джек и отнял ладони, все увидели, что глаза его полны слез.
– Что случилось? – шепотом спросила тетушка Анфиса.
– Наши с Джилл родители сошли с ума, – печально произнес Джек, – а Кэтрин вместе с Эллис погибли.
– Они поехали навестить родственников на океанское побережье, – пояснила Джилл, – и попали под торнадо. Их унесло в океан, даже тел не нашли!
– Мне жаль, – положила ручку на запястье Джека, Тонечка.
– Джеки, – покачал головой Володя Соловьев, – ты такой молодой, а уже состарился душой!
– Ничего, – прошептала, сдерживая рыдания, тетушка Лизавета, – бог милостив, все образуется!
– Но дом? – настаивала Тонечка.
– Мы переехали и живем сейчас в Нью-Йорке, снимаем квартиру, – сообщил Джек.
– Маленькую квартиру, – подтвердила Джилл.
Тетушка Анфиса смахнула слезу и подложила Джеку блинков, а тетушка Лизавета активно полила их сметаной.
– Тетушки, – втиснулся тут в проем двери, ведущей в сени, толстый священник, – мы решили, где поставить часовню. Деньги на богоугодное дело даст вот он.
И батюшка посторонился, пропуская в избу барина.
– А это кто такие? – сощурился на художников, барин.
Ему объяснили. Когда все уселись, подвинувшись и дав место новоприбывшим, в дом проскользнул чиновник, которого с трудом, но все же заметил Володя Соловьев и передавая ему тарелку с блинами, позаботился и о сметане, и о чае.
Чиновник сухо поблагодарил.
Барин взбодрил себя двумя стопками малиновой настойки, из запасов тетушек.
Художники быстро вошли в суть дела и горячо принялись развивать мысль своего участия в деле становления церковной часовни на деревне.
Джек выпив пару, другую стопочек малиновой настойки быстро опьянел так сильно, что уже не мог понять приснилась ему или нет тощая особа с копной соломенно-желтых волос, багровым носом пьяницы и настолько визгливым голосом, что выдержать ее могли только хмельные люди.
– Что это за женщина? – спрашивал Джек у Володи Соловьева и морщился, зажимая уши.
– Где? – удивлялся Соловьев.
– Вот! – тыкал пальцем в тощую особу, Джек.
– Это кикимора болотная! – произнесла Тонечка и легонько дунула, после чего, визгливая баба исчезла, без следа.
Джек изумленно взглянул на девочку.
– Она появляется там, где пьют! – пояснила Тонечка. – Любит затевать скандалы и подначивает драчунов.
– Пьяная Россия! – изумленно произнес Джек и обессилено сполз на стуле.
– Пойдем! – дернула его за рукав, Тонечка. – Все равно вы у нас ночевать останетесь!
Она привела Джека в свою комнату. Усадила американца на стул, и сноровисто перестелив собственную постель, предложила опьяневшему и уставшему от впечатлений дня, гостю лечь спать. Джек с удовольствием повиновался, разоблачившись до нижнего белья, улегся и убаюкиваемый колыбельной песенкой, что принялась напевать над ним, Тонечка, быстро погрузился в спасительный сон без сновидений.
– Тонечка, – заглянула в комнату дочери, тетушка Анфиса, – нам бы еще Джилл уложить спать?
Тонечка с готовностью вытащила из-за шкафа раскладушку, скоро постелька была готова и для сестры Джека.
Девушка с благодарностью посмотрела на девочку.
– А ты?
– И я! – кивнула Тонечка, раскатывая небольшой матрац набитый сеном, на полу. – Мне надо охранять твоего брата! Он уязвим для духов нашей деревни!
Джилл не возражала, а улеглась, скоро погрузившись в крепкий сон.
– Что думаешь? – спрашивал в это время, Володя Соловьев у Дениса Курицына.
Денис, уютно устроившись на сеновале, поправил пуховую подушку и, уставившись на видные из-под крыши сенника, звезды, вздохнул:
– Чего только не бывает в России!
– Неизвестно что бывает! – подтвердил Борис Юрьевич Беляев, подоткнув со всех сторон клетчатое шерстяное одеяло.
– Магия, – вздохнул Санечка Михайлов.
– Фантастика, – с восторгом произнес Васенька Кокорин.
– Я книжку напишу! – решил Володя Соловьев.
– А мы ее иллюстрируем, – подхватил Денис Курицын.
– И историю американца опиши, – посоветовал Борис Юрьевич.
– Мы тут вам не помешаем? – вклинился в разговор художников толстый священник и полез на свободное место на сеновале.
– Всем места хватит! – залезая на самый верх и таща за собой набитые сеном, матрацы, сказал барин.
– Я тут одеяла прихватил и подушки, – тихим голосом, сообщил чиновник.
– Устроились? – спросила тетушка Анфиса и внесла в сенник какое-то устройство, испускающее дым.
– Что это, никак, матушка, вы нас сжечь решили? – заинтересовался священник.
– От комаров это, батюшка, чтобы кровососы вас не закусали! – размахивая дымящим устройством, весьма похожим на сковородку с дырявой крышкой, сказала тетушка Анфиса и, подвинув табуретку, оставила сковородку дымиться.
– С нами крестная сила! – перекрестился священник и принялся читать молитвы.
Художники, молча, слушали, под монотонное бормотание молитв, они и заснули. И не слышали, как посреди ночи пошел тихий, моросящий дождь. Не видели, как белая ведьма, воспользовавшись сыростью, проложила себе дорогу к сеннику, где было столько ненавистных для нее мужчин, но заметив бесцветный взгляд проснувшегося чиновника, отчего-то смешалась и дала деру, когда он внезапно швырнул в нее горсть соли, что прихватил для защиты от местной нечисти, высыпав в карманы своего пиджака целую солонку с обеденного стола тетушек. Белая ведьма скрылась обратно в реке. Не слышали они, как стенали от голода в пустом доме, жуткие сущности. Не видали, как дрожали и переливались на границе кладбища несколько сот фигур, где старый дедушка Лука вглядывался совсем, как давеча тетушки, прикладывая ладонь козырьком ко лбу, недоверчиво всматриваясь в спящих пришельцев…
7
– Дитя мое, как же ты устала! – произнес над Тонечкой мужской грустный голос.
Тонечка моментально проснулась и улыбаясь. протянула руки. Но ангел покачал головой, взирая на нее с такой печалью, что по щекам девочки потекли слезы.
В комнате было тихо. Сонно тикали настенные часы и посапывали во сне американцы, Джек и Джилл.
И только ангел, сияющий ангел, будто огромная яркая огненно-рыжая птица светил так, что куда там электрическим лампочкам!
Тонечка закрыла глаза, сквозь сомкнутые веки наслаждаясь практически солнечными бликами, исходящими от ангела.
Ангел заглянул ей прямо в душу. Тонечка села на матрасе, подтянула ноги, обхватила руками колени:
– Чего ты хочешь?
Она видела в его глазах отражение своей любви, того же самого чувства, своих же надежд.
Ангел опустился перед ней на колени, посмотрел на нее с жалостью.
– Я могу забрать тебя домой, – нежно сказал он, – но лишь, когда ты сама пожелаешь. Твое рождение в этом мире было ошибкой!
– Я предназначена для другого мира? – глядя в ультрамариновые, понимающие глаза ангела, спросила Тонечка.
Ангел торжественно кивнул:
– Дитя мое, ты – наша!
– Но я нужна людям! – повела она рукой вокруг.
Ангел помрачнел, исподлобья взглянул на спящего Джека, но присмотревшись, широко улыбнулся:
– Он тоже – наш!
Мельком взглянул на спящую Джилл и выражение лица его изменилось на озадаченное:
– Странно, вроде родные по крови, а к истине идут разными путями.
– Как это? – Тонечка посмотрела на свои стиснутые руки и нахмурилась.
– У него развитая, сильная, самодостаточная душа, – показал рукой на Джека, ангел и повернулся к Джилл, – а у нее душа окутана туманом, будто у слабоумного человека, мозг отказывается верить и принимать очевидное.
Тонечка посмотрела на Джилл:
– Она погрузилась в плавно плывущие на чудесных лодочках детские сны.
– Уходит от проблем! – подтвердил ангел и перевел взгляд на Тонечку.
– Ты не сможешь вечно охранять покой ни этих людей, ни деревенских жителей, ни всей страны в целом. Ты не принадлежишь этому миру. Ты – наша!
Тонечка вскочила на ноги:
– Я знаю, но дай мне немного времени! – голос ее дрогнул и она широко раскрыла рот, стараясь дышать глубоко, боясь в любой момент разрыдаться.
– Люди боятся тебя, – напомнил ей ангел, – в любое мгновение они готовы от тебя отречься, вытолкнуть прочь из своих жизней, вычеркнуть твое имя из своих сердец!
– Да знаю я! – всхлипнула Тонечка. – Но мне их так жалко!
Ангел пожал плечами:
– А им тебя нет!
И посоветовал, склонив белокурую голову к плечу:
– Подумай о Доме, каково будет тебе Дома, где ты обретешь родных по сути, любимых и дорогих твоему сердцу ангелов, твоих братьев?!
И исчез, моментально погрузив комнату в кромешную тьму деревенской ночи, когда чудом сохранившийся уличный фонарь светил лишь на окраине, над фельдшерским пунктом, освещая унылый домик весь пропитанный запахом лекарств и болезней.
Тонечка немного поплакав, вышла из комнаты, прокралась на цыпочках через гостевую, где на печке похрапывала тетушка Анфиса, а на диване тетушка Лизавета и пройдя через темные сени, вышла на крыльцо.
Деревня спала, лишь у дедушки Пафнутия, на участке пылал костер.
Тонечка, зябко поежившись, в одной сорочке, тем не менее пошла, ступая осторожно, ногами, обутыми лишь в мягкие домашние тапки, по усыпанной сухими осенними листьями, земле, к дому деда.
Языки пламени, лизавшие дрова, превратились в яркие, почти белые танцующие фигурки света и Тонечка зашипела на саламандр:
– Вот я вас!