Уже в отделе полиции выяснилось, что задержанные за разбойное нападение на девушек, бандиты давным-давно числились в розыске за серию квартирных краж и конечно, запертые в следственном изоляторе, они не единожды пожалели о своем благородном порыве – разобраться с Птицей, из-за которой их недотепа-брат угодил в тюрьму, тем более, что и брат сидел тут же, в камере…
Дело о нападении в парке, таким образом, было закрыто, старшие Птицыны успокоились, потому, как и бесприютную Лариску, они решили взять в дом. Девушки очень подружились, но оставаясь наедине со своими мыслями, по ночам, Елена все же, прислушивалась, страшась услышать тот самый грустный мужской голос, который говорил о ее силе, но какой именно силе, для нее пока оставалось загадкой…
Хроники ужасов монастырской жизни
(Основано на реальных событиях)
Прообразом матери Леониды послужила мать Павла, настоятельница Рождественского женского монастыря
г. Ростова Великого, которую, как известно, ныне, никто из монахов за настоятельницу не считает и предпочитает делать вид, что такой монахини и не было вовсе в стенах монастыря
Шабашкин
– Шабашкин, моя фамилия! – настаивал светлоусый, неуклюжий мужичок.
Дело происходило в конторе, где бригады плотников, отделочников, маляров, одним словом, представителей славных строительных профессий расселись по стульям, в ожидании заказов.
Телефон, между тем, разрывался от звонков. Секретарша, привыкшая к грубоватым ухаживаниям, сновала с бумажками от кабинета начальника к своему столу и обратно, по пути уворачиваясь от протянутых к ней со всех сторон, почерневших от грязной работы, загрубелых ладоней работяг и беззлобно, привычно отнекивалась на их плоские шуточки.
Шабашкин затравленным взглядом следил за ее перемещениями.
– С такой фамилией и имени не надо! – хохотал не русский, явно представитель кипчакских народов.
– Басмач, – шипел на него, сквозь зубы, Шабашкин, со злобой оглядывая не русского.
– Не поняли! – наклонились к басмачу с соседних стульев его друзья, азиаты.
Басмач перешел на тарабарский язык, объясняя товарищам всю нелепость появления человека с фамилией Шабашкин и где? – в строительной конторе!
И только один человек из азиатов, с суровой внешностью, скрестив руки на груди, стоял в сторонке, глядя на Шабашкина с отстраненной отчужденностью. Шабашкин, посмотрел ему в глаза, разжал кулаки и отвернулся, позабыв о своем намерении наброситься на обидчика.
– Есть несколько заказов! – прервала басмача секретарша и, покосившись в сторону кипчаков, занимавших значительное количество стульев, кивнула, одобрительно улыбнувшись Шабашкину. – Просят только русских строителей!
Азиаты зашумели, вскакивая.
– Это ущемление прав! – неистовствовал басмач. – Я буду жаловаться!
– Клиент всегда прав! – сухо заметил начальник, выходя из кабинета к народу.
– Нам надо семьи кормить! – кричал басмач. – А ты работы не даешь!
Начальник взглянул снисходительно:
– Почему не даю? Есть заказ от одного совхоза, необходимо построить коровник, справитесь?
– А сумма? – сузил и без того узкие глаза, басмач.
Начальник назвал цифру вознаграждения. Азиаты перешли к торгам. Шумно, как на базаре, принялись набивать себе цену. Наконец, договорились, сошлись по деньгам.
Начальник тут же обозначил сроки строительства. Азиаты снова зашумели. Маленькие, коренастенькие, им бы верхом на лошадях и в степь, а не в русское захолустье, отстраивать коровник. Наконец, получив аванс и разнарядку, азиаты сгинули. Последним, покинул контору молчаливый кипчак, с суровой внешностью, напоследок, он одарил Шабашкина подозрительным взглядом и вышел, Шабашкин успел, правда, заметить, раболепные поклоны, которыми его сопровождали прочие азиаты. Ничего не поняв, он пожал плечами и обернулся к русским, занимавшим в конторе, довольно просторном помещении, значительно больше места, нежели кипчаки. С уходом южан, присутствующие вздохнули свободнее.
– И как ты их терпишь, Васильич? – недоумевали работяги.
– Они все лето не будут появляться, – пообещал Васильич и взглянул на Шабашкина, – профессия?
– Маляр! – ответствовал Шабашкин, стаскивая кепку с головы.
– Пьешь? – строго сдвинув брови, наседал начальник.
– Как все! – развел руками Шабашкин.
– У нас в начале – дело, а после – гуляй смело! – погрозил начальник пальцем.
– Вот и я о том же! – высказался Шабашкин.
– Споемся! – улыбнулся ему начальник и повернулся к хмурому, но представительному мужику с пивным животиком. – Тарасыч, новенького к тебе в бригаду!
– С испытательным сроком? – уточнил Тарасыч, опасливо посматривая на новенького.
– Посмотрим, – уклончиво заметил начальник, – если на испытательный, то неделя, не больше, нам русские работники крайне нужны, а стало быть, какое к черту испытание? Зарплату обещаю в полной мере, понял, Шабашкин?
Повернулся он к маляру, тот в знак согласия, кивнул.
Бригаде Тарасыча выпал жребий по ремонту и обустройству женского монастыря, находящегося в области, у черта на рогах. Монастырь обещал строителям на время ремонта – крышу над головой и четырехразовое питание.
Погрузившись с сумками инструментов и пожитками в рейсовый автобус, товарищи Шабашкина, приуныли:
– Отстроим как можно быстрее и шабаш! – пообещал Тарасыч.
– Не получится, монахини будут ко всякой мелочи цепляться! – проныл худющий, но жилистый детина.
Шабашкин пригляделся, детине должно быть уже за тридцатник перевалило, ранние морщинки проложили глубокие борозды, перечеркнув высокий лоб и потоптавшись гусиными лапками возле глаз.
– Не ной, Сашок, – обратился к нему, Тарасыч, – монашки хитрые, а мы похитрее будем!
– Лишь бы платили, – кивнул задумчивый, богатырского телосложения, дядька по фамилии Угодников.
– Тебе заплатят, – заржали строители и запели, специально фальшиво, – Николай Угодников до святых угоден!
– А, ну! – шутливо замахнулся на них, Угодников.
– Это что, – прервал товарищей, розовощекий толстяк, – пища у монашек пресная!
– Я сало взял! – взвился тут Сашок.
– А я тушенку прихватил! – потряс рюкзаком, Тарасыч.
– Не дадут полакомиться, – со знанием дела, продолжал толстяк.
– Ты вроде тертый калач, уже один монастырь отстроил? – вспомнил Тарасыч.
– Расскажи, Ленчик! – заныл Сашок в своей манере.
– А чего рассказывать, – нахмурился Ленчик, – встретят, молиться заставят и повсюду станут следить!
– Так уж и следить? – не поверил Сашок.
– Хуже шпиков, – авторитетно заявил Ленчик и достал из сумки палку колбасы, – надо бы мясные припасы сейчас уничтожить.
– А после голодовать? – с тоской в голосе, прохныкал Сашок.
– Да и пес с ним, с желудком, – решил Тарасыч, выуживая из рюкзака банку тушенки, крикнул Шабашкину, усевшемуся немного в стороне от бригады, на отдельное место, – эй, новенький, придвигайся к нам, наедаться впрок будем!
– А зовут-то тебя как? – двигая челюстями, пожирая сало, спросил Николай Угодников.
– Ростиславом родители нарекли, – робко ответил Шабашкин, между тем, пересаживаясь к товарищам.
– Час от часу не легче, – перекрестился Угодников.
Мужики рассмеялись.
– Будем тебя по фамилии кликать, – деловито решил Тарасыч и отправил в рот внушительный ломоть копченой колбасы.
Знакомство
– Молитвами святых отец наших, – твердил Шабашкин себе под нос, стараясь запомнить чудные слова.
– Это у них навроде пароля, – говорил Угодников, засовывая рюкзак с вещами под кровать.
– А то не пустят? – хихикал Сашок.
– Истинно, так, – прогудел от двери, мужской бас.
Строители, разом, посмотрели. Перед ними стоял среднего возраста, еще не старый, облаченный в черную рясу, мужик с чисто выбритыми щеками.
– Я думал – это женский монастырь, – удивленно заметил Сашок.
– Монахини церковную службу вести не могут, – не согласился с ним, Угодников и пошел к иеромонаху со сложенными ковшиком, для благословения, руками.
– Настоятельница может заходить в алтарь, – произнес тут монах и широко перекрестил Николая Угодникова.
– А как к вам обращаться? – усаживаясь на свою кровать так, что пружины заскрипели, спросил Тарасыч.
– Отец Афанасий, – строго ответил иеромонах и продолжил, – есть в монастыре еще люди мужеского рода – отец Павел и отец Петр.
Строители молчали, слушали. Отец Афанасий потер нос:
– Настоятельницу зовут матушкой Леонидой.
– Зачем же мужским именем? – встрял тут, Шабашкин.
На него посмотрели, но ничего не сказали.
– Дьяволы путаются, – пояснил отец Афанасий и, видя всеобщее замешательство, сказал, – конечно, следуя логике, нам с отцами тоже надобно перекреститься в женские имена, но мы дьяволов не боимся!
– А монахини, стало быть, бояться? – уточнил Ленчик, он занял кровать у окна.
– Бояться, – подтвердил отец Афанасий, – страшатся не без основания, дьяволы хитры и коварны.
– С нами крестная сила, – насмешливо рассмеялся Сашок.
– Зря смеетесь! – заметил отец Афанасий. – У нас тут не богадельня, а монастырь и мы – служители Христовы, всегда на передовых.
– Но нам-то это зачем? – осмелился возразить Шабашкин.
На него опять посмотрели, но ничего не сказали.
– Вы приехали к нам, на помощь, – заметил отец Афанасий, – и рассматривать вас дьяволы будут именно, как наших помощников, а наипаче помощников Христа. На вас нападут, всенепременно нападут!
Пообещал он, снова потирая нос.